50 х 50 - Гарри Гаррисон

— Твой отец прав, Крикет. Согласно вашим законам, я нахожусь здесь нелегально, и меня могут выслать в любое удобное властям время. Хочу поплавать.

И он поплыл к буйкам. Я обратил внимание на то, что обвинений в шпионаже он отрицать не стал.

— Подумай об этом, — я протянул Крикет цепочку и последовал за Кормаком.

Первый же осенний шторм в сентябре разобрался с жарой. Мы наблюдали за съемкой последней серии. В ней участвовал интервьюер. Вдалеке погромыхивал гром, но фильтры звукозаписывающей системы убирали все посторонние звуки.

— Такие суденышки, словно сошедшие со страниц учебников по истории, по-прежнему строятся аборигенами в дальних уголках нашего мира, — говорил интервьюер. — Но вы стали свидетелями того, как этот баркас строился на ваших глазах, и я знаю, что вы, как и я, потрясены тем, что эти, казалось бы, потерянные навсегда навыки дошли до нас из глубин истории и теперь стали всеобщим достоянием. На том позвольте и распрощаться.

— Значит, все закончено? — спросил Кормак.

— Да, завтра мы увезем студию.

— Вы знаете, что несли чушь?

— Разумеется. Но тебе за все уплачено, Чарли, не забывай об этом. Учитывая, что средний психологический возраст телезрителей колеблется в районе двенадцати с половиной лет, никому неохота тратить лишние деньги на повышение качества телепередач для такой аудитории.

— А баркас?

— Собственность компании, Чарли, прочитай контракт. Увезем завтра вместе с остальным.

Кормак положил руку на гладкое дерево борта, погладил его.

— Заботьтесь о нем. Плавать под парусом — такое удовольствие.

— Мы его продадим, Чарли. Предложений хоть отбавляй.

— Ну и ладно, — Кормак повернулся спиной к баркасу, словно забыв о нем. — Бил, если не возражаешь, я бы с удовольствием отдал должное твоему бурбону, пусть его и не сравнить с ирландским виски. Но кто знает, когда в моих руках вновь окажется бутылка «Джейми».

Хлестал дождь, и мы пробежали те немногие метры, что отделяли студию от дома.

Крикет пошла в ванную сушить волосы, а я наполнил два стакана.

— За тебя, — поднял он свой. — Пусть твоя дорога всегда будет гладкой и чтоб тебе попасть в рай за год до того, как дьявол узнает, что ты уже там.

— Ты прощаешься?

— Да. Злой человек с кривыми ногами и дурными намерениями по фамилии Грегори говорил со мной сегодня. Задавал много политических вопросов… даже больше, чем ты. Он приедет за мной через несколько минут, но сначала я хочу проститься с тобой.

— Так быстро? А насчет этих вопросов извини. Я просто делал то, о чем меня просили.

— Понятное дело. Благодарю тебя за гостеприимство… сам поступил бы так же. Заработанные мною деньги я перевел на твой счет. Все равно не смогу воспользоваться ими там, куда собираюсь.

— Это несправедливо…

— Более чем справедливо, и по-другому быть не может.

Он вскинул голову, и я тоже услышал стрекот вертолета, приглушенный дождем. Он поднялся.

— Я уйду прямо сейчас, до возвращения твоей дочери. Попрощайся с ней за меня. Она — милая девочка. Я только возьму плащ. Больше ничего брать не буду.

Он ушел, оставив меня в печали: осталось невысказанным многое из того, что хотелось сказать. Открылась дверь, из патио вошел Грегори, вода с его плаща закапала на ковер. Кормак не ошибся: ноги не только кривые, но и короткие для его крупного тела. На экране телефона он производил более сильное впечатление.

— Я прибыл за Бирном.

— Он мне сказал. Пошел за плащом. С чего такая спешка?

— Никакой спешки. Самое время. Мы наконец-то додавили английскую полицию. Послали им отпечатки пальцев Бирна с одного из ваших стаканов. Он не тот, за кого себя выдает!

— Я понял, что он — моряк, рыбак, корабельщик или как там они называются.

— Возможно, — в его улыбке веселье отсутствовало напрочь. — Но он еще и полковник ирландской армии.

— А я — старший писарь Береговой охраны. Где здесь преступление?

— Я пришел сюда не для того, чтобы болтать с тобой. Приведи его.

— Я бы не хотел, чтобы мною командовали в моем доме, — огрызнулся я, но пошел за Бирном.

Крикет все еще сушила волосы. Дверь в ванную она не закрыла и крикнула, перекрывая гудение фена: «Сейчас приду». Я заглянул в комнату Кормака. Закрыл дверь, вернулся в гостиную. Сел, отпил из стакана, прежде чем заговорить.

— Его нет.

— А где он?

— Откуда мне знать?

Вскочив, он перевернул стул и выбежал из гостиной.

— Какой он торопыга, — прокомментировала появившаяся в дверях Крикет. — Нальешь мне?

— Бурбон со льдом, — я коснулся ее волос. Еще влажные. — Кормак ушел, — добавил я, наполняя ее стакан.

— Я слышала. Но далеко ему не уйти, — и улыбнулась, произнося эти слова. Повернулась к входной двери, скорчила пренебрежительную гримаску.

Мы молчали, время от времени прикладываясь к стаканам, пока не появился кипящий от злости Грегори.

— Он исчез… вместе с его чертовым баркасом. Вы об этом знали.

— Все, что говорится в этом доме, записывается, Грегори, — мой голос звенел от холодной ярости. — Поэтому будьте поосторожнее с вашими обвинениями, а не то я подам на вас в суд. Я оказывал вам всяческое содействие. Моя дочь и я находились в доме, когда Кормак сбежал. Если кто-то и виноват, так это вы!

— Я его поймаю!

— Очень в этом сомневаюсь. Море вынесло его на берег, море и унесет. Чтобы он смог доложить обо всех государственных секретах, которые он здесь вызнал, — я не мог не улыбнуться.

— Ты смеешься надо мной?

— Да. Над вами и такими, как вы. Это свободная страна, и я хочу, чтобы она стала еще свободнее. Мы пережили кризисы двадцатого столетия и катаклизмы, обрушившиеся на остальной мир. Но за это мы заплатили, и до сих пор платим, очень высокую цену. И пришло время открыть наши границы и присоединиться к человечеству.

— Я знаю, что здесь делал Кормак, — внезапно заговорила Крикет, и мы оба повернулись к ней. — Он, конечно, шпион. Шпион, присланный Европой, чтобы посмотреть на нас. И мне понятны его мотивы. Он хотел посмотреть, достойны ли мы того, чтобы вновь жить среди людей.

Грегори в отвращении фыркнул и выбежал из дома. Я… ну, не знаю. Возможно, устами Крикет глаголила истина.

Удивительные изобретения

Когда-то, во времена доброго старого Хьюго Гернсбека, превыше всего в фантастике была идея. Хьюго всегда чувствовал, что, если вы не сможете запатентовать то, о чем говорится в рассказе, значит, не стоит тратить усилий на его написание. Ну, а если рассказ уже написан, но в нем нет ничего патентоспособного, то не следует занимать им священные страницы «Удивительных историй». Он очень серьезно относился к тому, что проповедовал, и в качестве примера для будущих литераторов написал «Ральф 124С41+», самый нечитабельный роман, какой только знало человечество, в котором, однако, по общему признанию, действительно содержалось множество потенциально патентоспособных идей. К счастью, положение с тех пор успело измениться, но это вовсе не означает, что мы должны позабыть о тех экзотических машинах, на которых так много лет выезжала научная фантастика.