Колыбельная - Владимир Данихнов

Отец смутился.

— Ты же знаешь, — сказал он, — раньше я мечтал стать поэтом.

— Но тебя не печатали, — заметила Надя.

— Спасибо, что напомнила, — огорчился отец.

— Прости. — Наде стало стыдно.

— Меня не печатали, — повторил отец медленно, словно пробовал эти слова на вкус, — и правильно делали, потому что не все мечты должны сбываться.

— Папа, — сказала Надя, — я тебя люблю.

— И я тебя, дорогая.

— Прости, если обидела.

— Ничего страшного, милая.

— Пока, папа.

— Пока, родная.

— Ой, погоди, забыла спросить: как там Юра?

— Его исключили из ветеринарного, — ответил отец сухо и повесил трубку.

В дверь робко постучали. Входите, откашлявшись, предложила Надя. В комнату неслышно проникла соседка, которая любила гладить стены. В руках она держала тарелку с сырной нарезкой.

— Все-таки я пришла, — сказала соседка, — и принесла сыр.

— Здорово, — сказала Надя. — Садись за стол, я достану вино.

— А что за вино? — спросила соседка.

— Есть и красное, и белое, — сказала Надя.

— Давай белое, — решила соседка.

Надя вынула из холодильника бутылку и поставила на стол. Штопор куда-то запропастился. Надя сказала: погоди, я сейчас, — и побежала искать штопор у соседей. В блоке Б она увидела приотворенную дверь и, постучавшись, вошла; в темной комнате на подоконнике сидела девушка, одетая в лифчик и трусики. Она курила десятую сигарету подряд, потому что накануне ее бросил бойфренд, и она считала, что жизнь ее кончена.

— А, это ты, — сказала курильщица, увидев Надю.

— Тебе не холодно? — спросила Надя.

Курильщица не удостоила ее взглядом.

— Мы вино пьем, — неожиданно сказала Надя. — Хочешь с нами?

— Желанием не горю, — ответила курильщица.

Однако она спрыгнула с подоконника и стала одеваться. Надя терпеливо ждала ее у двери. В коридоре они встретили небритого парнишку, которого в общаге не любили, потому что он был навязчивый как муха и всюду лез со своими замечаниями. Парнишка стоял, прислонившись к стене, и слушал свое дыхание: ему больше нечем было заняться. Надя с курильщицей сначала прошли мимо, но Надя вдруг обернулась и сказала: привет. Парнишка посмотрел на нее мутными глазами как на что-то безумно далекое. Привет, сказал он. А мы вино идем пить, сказала Надя, хочешь с нами? Парнишка не ответил, потому что от волнения у него пересохло в горле. Нам штопор нужен, вспомнила Надя, у тебя нет штопора? Я сейчас, засуетился парнишка, у меня в комнате есть; я сейчас. Он убежал, и Надя крикнула ему вслед: комната шестьсот пятнадцать, не перепутай! Они вернулись в комнату. Девушка, которая любила гладить стены, успела открыть вино, протолкнув пробку вилкой внутрь бутылки. Котенок сидел у нее на коленях. Прибежал парнишка со штопором, а за ним, смущаясь, вошел молодой человек с шампанским. Это мой сосед, объяснил парнишка со штопором. Молодой человек поднял шампанское над головой. Скоро Новый год, объяснил он, я угощаю, если вы не возражаете. А кто вы такой? — спросила Надя. Я молодой преподаватель, объяснил молодой человек. Нифигасебе, удивилась девушка, которая любила гладить стены, и что вы преподаете? Молодой преподаватель загадочно улыбнулся: пусть до поры до времени это останется тайной. Надя внимательно посмотрела на молодого преподавателя. А кроме сыра есть что-нибудь из закуски? — спросила курильщица. Есть виноград, вспомнила Надя и достала из холодильника полное блюдо крупного белого винограда. Красота, сказала курильщица. Живем, обрадовался парнишка со штопором, живем, ребята! Девушка, которая любила гладить стены, улыбнулась. Они расположились на полу вокруг низкого столика, смеясь и толкаясь. Куда наливать? — весело спросил парнишка со штопором. Надя вынула из шкафчика стаканы и кружки, — всё, что было. Они пили вино и шампанское, ели сыр и виноград и разговаривали обо всем, что только придет в голову, и им было тепло — даже, пожалуй, жарко, хотя отопление так и не включили. Девушка, которая любила гладить стены, знала много анекдотов. Курильщица рассказала, как прошлым летом ездила по стране автостопом и ночевала в заброшенной деревне, в старом доме с русской печкой, и слышала, как ночью снаружи кто-то ходит. Жуть какая, сказала Надя, прижимая к себе котенка. Парнишка со штопором по просьбе зрителей шевелил ушами. У молодого преподавателя была какая-то страшная тайна, которую он отказался выдать даже после шестого стакана вина. Надя рассказала, как обедала с фотографом, который пристает к девушкам возле публички.

— Ну ты даешь, — курильщица покачала головой.

— Смелая! — завопил парнишка со штопором, и все засмеялись.

— Давайте выпьем за смелость, — предложила девушка, которая любила гладить стены.

Предложение пришлось кстати. Они выпили за смелость, потом за родителей и за «родителей наших детей», потом еще за что-то. Разошлись поздно, довольные собой и друг другом.

Курильщица поднялась рано, перед самым рассветом. Она погладила новый брючный костюм, который купила неделю назад на распродаже, чтоб поразить бойфренда своим великолепием, и переоделась в него; накрасила губы и подвела ресницы. Повертелась в костюме возле зеркала, щелкнула языком: ах, какая красотка. С люстрой пришлось повозиться. Наконец она сняла ее и аккуратно положила на стол, чтоб не разбилась, потому что люстра была дорогая и красивая. Сделала петлю точно так, как было показано на картинке в Интернете. Привязала веревку к крюку. Поставила под крюк табуретку. Долго выбирала расположение табуретки, чтоб табуретка оказалась точно под крюком. Забралась на табуретку; в это время мимо ее комнаты проходил второкурсник, который искал, чем бы похмелиться: он заглянул в открытую дверь и увидел, как девушка в брючном костюме стоит на табуретке с петлей на шее. Второкурсник бросился в комнату и вытащил самоубийцу в коридор. Курильщица брыкалась и царапалась, а потом разревелась, потому что пока второкурсник вытаскивал ее, брючный костюм испачкался, а рукав порвался. Доктор, который позже лечил курильщицу, рассказал эту историю жене, присовокупив: сколько на свете дур, ты не представляешь. Жена кивнула: и не говори. Она вспомнила, как давно, лет двадцать назад, резала столовым ножом вены из-за несчастной любви и заляпала кровью новую плитку в ванной; папа сильно ругался и бросил сгоряча: жаль, что у тебя не получилось! Ей стало грустно, но потом она вспомнила, что скоро из школы вернется сын, и пошла на кухню варить гороховый суп. 

Глава седьмая

Гордеев подошел к «газели», наклонился и провел указательным пальцем по бамперу. Кивнул: именно в этом автомобиле с крытым кузовом Молния и перевозил своих жертв. Удобная штука; вы согласны со мной, Кошевой? Кошевой не отвечал. Он медленно шагал вдоль стены, обходя мусор, скопившийся на полу. Это место напоминает пресловутый склад речного вокзала, заметил Гордеев, вам так не кажется? Кошевой молчал. В темноте его куртка, казалось, светилась. Гордеев следовал за белым пятном светящейся куртки. Под крышей шуршал обрывками целлофана ветер. Рядом капала вода: кап-кап. И снова: кап-кап. В ушах шумело. Только бы не уснуть, подумал Гордеев. Он споткнулся об арматуру и схватился за холодную стену левой рукой, правой продолжая крепко держать пистолет. Кошевой остановился. Чуть не упал, признался Гордеев. Кошевой снова двинулся вперед. Гордеев следовал за ним, стараясь смотреть под ноги. Вы знаете, Кошевой, сказал он, я был бы рад, если б оказалось, что Молния не вы. Понимаете, мне понравилось, как вы сочувствуете людям, которые сломлены горем. Я завидовал вашему умению; я-то давно разучился сочувствовать. Молчите? Великолепно. Честно говоря, я надеюсь, что вы не убийца. Я вам почти верю. Думаете, я вру? Ни черта подобного. В глубине души я надеялся, что вы станете мне другом… другом, — задумчиво повторил он. — Другом-другом-другом. Боже, что я несу? — Гордеев засмеялся. — Это из-за недостатка алкоголя в крови. Не слушайте меня, Кошевой; этот тоскливый город сожрал меня с потрохами.