Колыбельная - Владимир Данихнов

— Илюша, я бы никогда… — пыталась оправдаться девушка.

Илюша был непреклонен:

— Пошла к черту.

Он сам ушел, оставив девушку рыдать посреди улицы; она побежала в парк, в тень шумящих кленов, сморкаясь в платок. Ну вот, подумал Гордеев, пытаясь сочувствовать горю девушки, но сочувствовать у него не получалось, и он снова закрыл глаза, а когда открыл их, обнаружил, что находится в салоне служебной машины, которая несется через вечерний город. Перед глазами маячил потный затылок Кошевого. Гордеев понял, что все-таки уснул. Спал он минуту или две, но и это немало. Проклятье, подумал Гордеев; впрочем, подумал он без волнения, просто чтоб хоть что-нибудь подумать. Он заворочался на заднем сиденье; ему было неудобно, мышцы ныли. Кошевой поглядывал на него в зеркальце. Он испуган, подумал Гордеев, но такое чувство, что боится он не меня. Они катили по Ворошиловскому проспекту в направлении Большой Садовой, но, не доехав, свернули налево. Фонари горели через один, дома стояли покинутые, на пустых витринах лежал толстый слой пыли. Удивительно, подумал Гордеев, ведь мы в центре города: рядом центральный городской парк, публичная библиотека, кинотеатр; всюду кипит жизнь, кроме этой грязной улицы, которая выглядит так, словно город вчера бомбили. Кошевой остановил машину возле ржавых ворот и вышел. Гордеев внимательно следил за его передвижениями, опустив стекло. Кошевой долго возился с висячим замком; у него не получалось вставить ключ в замочную скважину, руки тряслись. Наконец замок щелкнул. Кошевой распахнул дребезжащие ворота и, не торопясь, подошел к машине. Гордеев ждал, что он бросится наутек, и приготовился стрелять на поражение, но Кошевой не бросился. Они медленно въехали в захламленный внутренний двор. Несмотря на потепление, кое-где здесь сохранились островки белого снега в бурых крапинках грязи. Слева находилось низкое кирпичное здание без окон, казавшееся заброшенным, справа возвышался трехэтажный дом с закопченными стенами. Забор из сетки «рабица» упирался в фасад дома рядом с парадным входом, который напоминал распахнутый рот доисторического чудовища; с другой стороны к забору приткнулся ржавый контейнер, до отказа забитый мусором; часть мусора вывалилась, образовав вокруг контейнера присыпанное снегом кольцо из пустых бутылок, скомканной бумаги и картофельных очистков. Возле низкого кирпичного здания никакого ограждения не было. Там начиналась узкая улочка (или, скорее, проход между стенами), которая вела к центральному проспекту.

— Приехали, — глухо произнес Кошевой, убирая руки с руля.

— Хорошо, — сказал Гордеев. 

Глава пятая

Танич не знал, как ему поступить. Сначала он хотел покончить с собой, но передумал. Мысль о самоубийстве пришла к нему во время ужина в маленькой столовой, находившейся на окраине города. Доедая салат из крабовых палочек, Танич подумал: видимо, придется покончить с собой. Однако, допивая компот из сухофруктов, Танич уже сомневался, что это хорошее решение. Сунув руки в карманы, он вышел из столовой, обходя лужи и грязь, и увидел, как рабочие в оранжевых жилетах курят на другой стороне улицы; верно, неподалеку случилась какая-то авария, и они решили хорошенько покурить, прежде чем вплотную заняться устранением нежелательных последствий. Один из рабочих купил в ларьке пиво и стал пить; другой рабочий тоже купил пиво, а к пиву взял пирожок с ливером, чтоб не только пить, но и есть. Танич решил, что рабочим предстоит много работы, поэтому они решили хорошенько подкрепиться. Усатый рабочий, украдкой подмигнул товарищам и выудил из-за пазухи бутылку с прозрачной жидкостью; раздались довольные возгласы, и в руках как по волшебству замелькали пластиковые стаканчики. Выпили раз, другой, третий. Молодому рабочему с вытянутым как у лошади лицом не хватило водки в четвертый раз, и он громко возмутился несправедливостью наливающего человека. Кажется, он задел чьи-то чувства своим неосторожным высказыванием, и его ударили по лицу. Он упал спиной в грязь, вызвав дружный смех товарищей. Танич молча наблюдал за поведением рабочего класса. Дребезжа, подъехал пустой троллейбус. Танич нырнул в распахнувшиеся двери. Печка под сиденьем согрела ему ноги, и Танич уснул в тепле. Ему приснилось, что он переходит дорогу, спотыкается и падает в пропасть, из стен которой торчат скользкие щупальца. Падая, Танич не испытывал ни страха, ни других чувств. Проснувшись, он вышел на ближайшей остановке и понял, что троллейбус привез его домой. Здесь когда-то жила его тетя; здесь он сам жил последние несколько месяцев. Оно и к лучшему, подумал Танич. Дома меня встретят полицейские с наручниками. Меня арестуют и посадят в тюрьму; затем либо дадут пожизненный срок, либо расстреляют, и таким образом я сполна искуплю накопившиеся грехи. Размышляя об искуплении грехов, Танич поднимался по лестнице. Дверь была заперта. Полицейские ожидают меня внутри, напомнил себе Танич. Он повернул ключ в замке. В квартире пованивало. В прихожей лежал Мишенька, сильно распухший, как показалось Таничу. Он лежал там же, где Танич его оставил. Танич снял куртку и разулся, чтоб не пачкать пол. Ради любопытства он заглянул в гостиную. Торт никуда не делся; Танич подумал, не забрать ли его, но решил, что не стоит. Проверять, на кухне ли Зина, Танич не стал. В задумчивости он прошелся по всем комнатам и замер над Мишенькой. Бледное Мишино лицо выглядело глупым. А ведь при жизни был умным человеком, подумал Танич с удивлением. Он присел на корточки, разглядывая стершиеся черты мертвого человека; когда-то этот человек не спал ночами, выдумывая счастье для всех людей, но теперь он умер, и никто не выдумает за него счастье; люди так и будут жить без счастья, в череде одинаковых скучных дней. Танич попробовал выдумать счастье за Мишу, но у него не получилось придумать ничего путного; видимо, для выдумывания счастья нужны особенные люди. Танич разволновался: быть может, он зря убил Мишу, может, своим поступком он обрек людей, жаждущих счастья, на вечные страдания и могильный холод одиночества. С другой стороны, размышлял Танич, этот человек бил свою невесту и изнасиловал девочку, которая могла стать ему дочерью; что же это получается: для всего человечества он выдумывает счастье, а для близких готовит боль и отчаянье; может ли так статься, что все, кто выдумывает счастье для населения, сами истязают родных? Танич не знал ответа на этот вопрос, потому что не отличался умом. Забывшись, он спросил у Миши, что тот думает по этому поводу, но Миша ему не ответил, потому что у него было перерезано горло. Танич погрузился в размышления. Он решил поискать ответы на свои вопросы в Интернете; коллективный разум людей, обитающих в Сети, наверняка что-нибудь придумал за годы существования всемирной паутины. Он включил компьютер и стал искать. Через пятнадцать минут он обнаружил, что вместо того, чтоб искать, играет по Сети в домино. Танич вышел из игры и продолжил поиски, но через десять минут осознал, что вместо того, чтоб искать, раскладывает пасьянс «Косынка». Танич подумал, что Интернет как-то странно влияет на его поступки; пока другие люди не покладая рук работают во всемирной паутине, совместно ищут ответы на философские вопросы и придумывают общемировое счастье, он тратит время впустую. Он вспомнил о ларьке «ПИВОВОДЫ», в котором хранились части мертвых детских тел, и погуглил его, но по запросу ничего подходящего не нашлось. Тогда он погуглил выражение «Загадочная белая “газель”» и сначала тоже ничего не нашел, но продолжал лениво перелистывать страницы с результатами поиска. На форуме городских баек он отыскал странную историю об опустевшей улочке в центре города; вернее, об одном квартале этой улочки, который находился между Большой Садовой и Пушкинской. Все магазины в этом квартале закрылись буквально за пару месяцев, а люди, которые там жили, куда-то уехали. Автор рассказа ударился в мистику: над ним откровенно смеялись. Человек, назвавшийся Shchegloff, оставил комментарий: «Очередная быдлоистория для идиотов! Ну сколько можно!» Некто, представившийся как BallsCracker, посетил этот квартал сегодня днем и сделал несколько удачных снимков; большинство домов и впрямь опустели, магазины были заброшены, витрины разбиты. BallsCracker объяснил странный факт снижением цены на нефть и кризисом, который заставляет людей покидать насиженные места. Закончил он загадочным намеком: то ли еще будет. Shchegloff написал ему: «Ну вот опять власть виновата! Сколько можно!!» Обсуждение истории переросло в политическую дискуссию с матом и угрозами. Танич, однако, не стал вникать в дискуссию; его больше интересовала фотография, благодаря которой он и наткнулся на сайт. BallsCracker запечатлел на фотографии белую «газель», въезжающую на территорию заброшенного склада; справа виднелся кусок закопченной стены, слева — металлическая сетка. Танич долго всматривался в смазанное изображение «газели», но так и не понял: та это машина или не та. Он взглянул на часы: без пяти девять. Городской транспорт еще ходит. Если Танич выйдет сейчас, то минут за сорок доберется до центра. Танич сомневался, стоит ли ехать. Не лучше ли выспаться, а завтра утром пойти в полицию с повинной. Он решил спросить у людей из Интернета, ехать ему или нет, и присоединился к дискуссии. Через две минуты ему ответил Shchegloff: «Еще один идиот! Езжай, конечно!! Как там без тебя!!!» Танич напечатал «Спасибо», выключил компьютер и пошел обуваться. По дороге он чуть не споткнулся о груду тетиных пластинок и подумал, что никогда не слушал ни одну из них и сейчас самое время. По крайней мере, можно насладиться музыкой, пока зашнуровываешь ботинки. Он долго выбирал запись, наконец остановился на Луи Армстронге, надеясь, что звуки музыки растрогают его. Включил электрофон в розетку и убедился, что музыкальный аппарат не работает. Пощелкал выключателем: бесполезно. Постоял немного возле неработающего электрофона, затем аккуратно положил пластинку рядом с ним на стол и вышел из комнаты.