Утешительная партия игры в петанк - Анна Гавальда

И даже сегодня, и дня не проходит, чтобы я не говорила с ней… Мне кажется, что я вела себя так, чтобы… не знаю… почтить ее память… Ого! — она подняла голову, — а там вроде весело…

С равнины доносились взрывы хохота и всплески воды.

— Похоже, у них там ночные купания… Ну а в истории с мамой это Ясин, наш умница Ясин, расставил все по своим местам. Он тогда только у нас появился и все больше молчал, слушал наши разговоры, а вечером за ужином вдруг хлопнул себя по лбу: «Аааа, я поооонял, «Кейт» по—английски значит «мама»! Мы все переглянулись и улыбнулись: он все понял правильно.

— Но тот тип, что подрядил меня на «Бей, не жалей»… он сказал про Самюэля «ваш сын»…

— Ну да… Откуда ему знать, что «ваш сын» на французском языке поместья Ле Веспери означает «ваш племянник»… Пошли посмотрим, чем они там занимаются?

Как всегда, за ними увязалось несколько шелудивых псов, чудом избежавших живодерни.

Босоногая Кейт шла осторожно. Шарль подал ей руку.

Забыл о своих болячках и гордо выпрямился.

Чувствовал себя так, словно сопровождает в ночи королеву.

— А мы им не помешаем? — забеспокоился он.

— Что вы… Они будут счастливы…

Старшие валяли дурака на берегу, младшие развлекались, поджаривая на костре фигурки из маршмеллоу.

Шарлю достался наполовину расплавленный крокодильчик, отдаленно напоминавший того, что красовался у него на груди.

Гадость страшная.

— Ммммм… восхитительно.

— Хочешь еще?

— Честно говоря, спасибо.

— Ты пойдешь купаться?

— Эээ…

Девчонки что-то обсуждали в сторонке, Недра склонилась к плечу Алис.

Она разговаривала только с огнем…

Кейт потребовала серенаду. Придворный музыкант охотно выполнил ее просьбу.

Они сидели по-турецки, и Шарлю показалось, что ему снова пятнадцать.

И у него пышная шевелюра…

Он думал о Матильде… Если бы она была здесь, научила бы парня песням поинтереснее, чем эта попса. Он думал об Анук, совсем одной на поганом кладбище за сотни километров от внуков. Об Алексисе, который сдал свою душу в «камеру хранения», и вынужден был «держаться на плаву», продавая морозильные камеры местным ресторациям. О лице Сильви. О том, с какой нежностью и чуткостью она рассказывала ему историю жизни, в которой именно этого так не хватало… И опять об Анук, по следам которой он и приехал сюда, и которая, будь она здесь, уже вовсю дурачилась бы с детьми Эллен. Которая слопала бы килограммы тошнотворных конфет и устроила бы цыганские пляски вокруг костра, хлопая в ладоши.

А сейчас бы уже наверняка плескалась в воде…

— Мне бы к дереву прислониться, — признался он, положив руку на грудь и скривившись от боли.

— Конечно… Пойдемте туда… — По дороге захватила факел. — Вам плохо, да?

— Мне никогда не было так хорошо, Кейт.

— Но… Что же все-таки с вами произошло?

— Вчера утром я попал под машину. Ничего страшного.

Она показала ему пару удобных сидений, покрытых корой, и воткнула большой подсвечник под усеянным звездами небом.

— Почему?

— Что почему?

— Почему вы попали под машину?

— Потому что… Это довольно длинная история… Я предпочел бы сначала дослушать вашу. А свою я расскажу вам в следующий раз.

— Следующего раза не будет, и вы это прекрасно знаете…

Шарль повернулся к ней и…

— Ну же, давайте дальше, — просто сказал он, вместо признания в духе конфет Haribo.

Услышал, как она вздохнула:

— Я расскажу вам ее, потому что… Потому что я точно такой же, как вы. Я…

Черт, продолжение… продолжение было уж слишком приторным…

Ну не мог же он ей признаться, что уже и не надеялся. Она-то тогда сказала это просто так, между делом, курятник, конкистадоры и все такое… а вот для него… это было…

Это были не стеклянные побрякушки…

— Так что же вы?

— Ничего. Подожду своей очереди. Оба замолчали.

— Кейт…

— Да?

— Я очень счастлив, что встретил вас… Очень, очень счастлив…

— …

— А теперь расскажите мне, что произошло после того, как ваша мама впала в истерику, и вплоть до сегодняшнего школьного праздника.

— Ого… Эй, Ясин! Подойди сюда, дорогой! Принеси-ка нам, пожалуйста, бутылку и стаканы со стола. — Потом, обращаясь к Шарлю, — Главное не подумайте ничего такого, я ее послушалась.

— Кого?

— Банук. Я больше не пью одна. Просто, чтобы совершить вместе с вами такое путешествие, мне нужен мой «Порт Эллен»… Почему вы на меня так смотрите?

— Все в порядке… Вы, наверное, единственный человек на свете, кто ее послушался…

Ясин, запыхавшись, протянул им стаканы и вернулся обратно к костру.

— So… Back to Hell…[200] Родители приехали на следующий день. И если дети к тому времени еще не вполне осознали, что от их жизни остались одни обломки, то чудовищные гримасы бабули окончательно их просветили… Через подругу Эллен мне удалось найти им няню, и я уехала к себе в кампус, в Итаку.

— Вы были еще студенткой?

— Нет, я по специальности… вернее была когда-то, инженер-агроном. Яблоко от яблони… — пошутила она, — Мама научила меня садовничать, но я-то мечтала спасать человечество! Мне не нужна была медаль Chelsea Flower Show,[201] я хотела раз и навсегда решить проблему голода на планете. Ха, ха, — добавила она без улыбки. — Хороша, да? Я много работала с болезнями растений… Это я вам потом расскажу… А тогда я получила грант на изучение черных пятен на папайе.

— Правда? — развеселился Шарль.

— Правда. Ring Spot Virus[202]… Да ладно… Они и без меня справились… Хотя… Я вам не показала, но у меня и здесь есть маленькая лаборатория…

— Что?!

— Да, лаборатория… Мир я уже не спасаю, а колдую тут с растениями, чтобы продлить и украсить жизнь богатым людям… Скажем так: я занимаюсь фитофармацевтикой… Вот сейчас увлечена тисом… Слышали о применении тисового таксола в канцерологии? Нет? Well[203]… Это отдельная тема… Так о чем я? Да, и вот я в своей американской служебной квартирке с женихом, и он меня спрашивает, приготовлю ли я салат с макаронами для барбекю у Миллеров.

The situation was totally insane.[204] Ну что мне было делать у Миллеров, когда у меня две урны с прахом в шкафу, трое сирот на руках и безутешные родители? Следующая ночь оказалась очень долгой. Я все понимала, принимала его аргументы, но что толку, было слишком поздно… Это ведь я уговорила Эллен поехать развеяться и мне казалось, что… как сказать… в этой истории есть доля и моей вины…

Глоток торфяного виски, чтобы выговорить последнее слово.

— Самое печальное, что мы с этим Мэтью любили друг друга… И даже вроде собирались пожениться… Короче, бывают такие ночи, когда жизни ломаются в одночасье… Уж я-то это знала… На следующий день я обошла всю администрацию и старательно сама себя… deleted. Отменила себя, вычеркнула, ликвидировала в глазах стольких коллег и на всех документах, которые мне протягивали, глядя на меня с недоумением, словно я маленькая эгоистичная девчонка, которая ломает свои игрушки и не держит обещаний.

Я вкалывала не покладая рук, чтобы добиться всего этого, и вот теперь уходила, поджав хвост, по-моему, даже чувствовала себя виноватой… Мне даже пришлось просить прощения… За несколько часов я бросила все, что имела: мужчину, которого любила, десять лет исследовательской работы, друзей, приютившую меня страну, свои штаммы бактерий, молекулы ДНК, папайю и даже кошку…

Мэт проводил меня в аэропорт. Это было ужасно. Я сказала ему, знаешь, я уверена, в Европе тоже полно интересных проектов… Мы с ним работали в одной области… Он покачал головой и сказал мне то, что меня долго потом преследовало: «Ты думаешь только о себе».

Я плакала, входя в самолет. Я ведь весь мир объездила ради своих плантаций, а вот с тех пор больше ни разу никуда не летала…

Иногда я еще думаю о нем… Когда сижу вот здесь, в этой дыре, в сапогах, окоченевшая, и смотрю, как Сэм тренирует своего осла, с моими шелудивыми собаками, стариком Рене, который так выражается, что его не всегда и поймешь, а вся местная детвора висит на заборе в ожидании, когда же, наконец, испечется очередной торт, тогда я вспоминаю его слова, и замечательное Fuck you согревает меня лучше, чем моя толстуха Ага…[205]

— Это кто?

— Моя кухонная плита и печь… Первое, что я купила, приехав сюда… Конечно, это было полное безумие… Угрохала на нее все свои деньги… Но такая была у моей nanny в Англии, и я знала, что без нее не справлюсь… По-французски cubiniere — одновременно и печь и повариха, и эта лексическая неопределенность всегда казалась мне очень правильной. Для меня, для всех нас, Ага — живое существо. Что-то вроде доброй, теплой бабушки, милой, заботливой, и мы вечно прячемся в ее юбках. Нижняя духовка слева, например, очень удобная…