Ричард Длинные Руки - Гай Орловский

– Кенга, это нечестно! Мы должны все вместе…

Она тоже сбросила одеяло, я ахнул, такой фигуры еще не видел, и тут одеяло сбросила третья. Я прикусил губу, тяжелая кровь со всех периферий сразу пошла густым тяжелым потоком по назначению, я еще никогда не видел такой сексуальности, даже на порносайтах Интернета, где можно выставить все, что угодно, подрисовав в нужных местах…

«Чересчур красива и эротична, – мелькнула в голове острая мысль. – Такие из королевских спален руководят странами, затевают перевороты, объявляют войны, сменяют самих королей и возводят в короли любовников…»

– Да сгинут перед Лицом Твоим ненавидящие Его, – прошептал я, почти не двигая губами. – Да исчезнут яко дым…

Торжественные старинные слова прозвучали в ночной тишине достаточно отчетливо. Яркий трепещущий свет ударил по глазам. Я отшатнулся, тут же над головой сухо и страшно треснуло, раскололось, лопнуло, и лишь потом в стороны прокатились тяжелые раскаты грома.

Вместо женщин на кратчайший миг возникли серые чешуйчатые звери. Пасти распахнуты, капают слюни, зубы блестят – затем тьма, я слышал только шипение, легкий треск, пощелкивание. Ослепленные глаза медленно привыкали к прежнему лунному свету.

Я вздрогнул, ноги ослабели. Слева всего в сотне шагов чернеет высокая страшная башня. Как я ее не увидел, ума не приложу. Или мне кто-то умело отвел глаза, так это называется. Я видел все, что угодно, только не эту башню, от которой так и веет злом, ужасами, предательством. Правда, вместо чудищ я тоже увидел не совсем то, что было, но тут, видимо, они побаивались, что я пробуду в круге света всю ночь, а их сила, видимо, срабатывает только в ночи…

Я добрался до коня, успокоил, тот дрожит, почти как и я, но я человек, а не тварь дрожащая, взял себя в руки, хоть и противно, поставил ногу в стремя, готовясь взлететь в седло с первой попытки… заставил себя опомниться.

Зловещая башня смотрит черными провалами окон. Яркий лунный свет увязает в той тьме, я почти физически ощутил этот плотный, как протекторная шина, мрак. Сердце сжала холодная ладонь страха. Конь дрожал, храпел и пятился.

Очень хотелось выругаться, сказать что-нибудь злое, и сказал громко, инстинктивно выбрав самые убийственные слова:

– Во славу Единого!.. Сгинь, яко дым!..

Отвернулся, похлопал коня по шее, поцеловал в умную морду. За спиной страшно грохнуло. Земля вздрогнула, словно еще один испуганный конь, только побольше.

Стены валились, исчезали в клубах черной пыли. Башня оседала, как кусок сахара в кипятке, волны пыли и дыма расходились в стороны. На нас с конем надвинулась целая стена. Я ухватился покрепче за повод, глаза и рот захлопнуть не успел, закашлялся, стал тереть глаза, а из пыльного облака выкатился камень и больно ударил по ноге. Я поспешно отступил, но тяжелая пыль оседала быстро, это не туман. Пока я успокаивал дрожащего, как тургеневская барышня, коня, от башни не осталось даже руин, как при пожаре или землетрясении, – груда камней сперва превратилась в песок, а его развеяло незримым ветром.

Я посмотрел под ноги. На месте булыжника, шарахнувшего меня по голени, таяла, почему-то пуская пузыри, горстка песка.

– Велика сила Господня, – сказал я коню, повторяя часто звучавшие в походе слова священника, Ланзерота, даже Бернард их употреблял частенько, иногда вместо мата. – Бог долго терпит, но больно бьет…

Конь фыркнул, не понимая, почему ж тогда Бог ждал, когда попрошу разрушить эту колдовскую башню. Даже ему, коню, понятно, что надо бы ее сразу, как только заприметил, он же всевидящий…

Костер разгорелся, яркий оранжевый свет накрыл нас, как золотой полусферой, и за ее пределами на месте привычного обжитого мира снова сплошная чернота, словно гигантский осьминог пустил защитное облако чернил. Между лопатками проползла сосулька. Свет костра подобно Богу разделил мир на свет и тьму, а я, устрашенный, без нужды побросал в огонь крупных сучьев, притащил пару сухих стволов. Да еще массивный обломок ствола, на котором сижу, чуть отсырел, но в таком жáре тоже даст хорошее пламя.

Снова лег, накрылся плащом, чувствуя себя маленьким и потерянным в огромном страшном мире. Зато в мечтах уже держал турку за длинное ушко, коричневая шапка кофе поднимается к поверхности… и тут далеко в темноте послышался неясный стон. Я насторожился, одной рукой лапнул меч, завертел головой, но что можно увидеть ослепленными глазами в темноте?

Стон повторился, потом низкий гортанный голос произнес из тьмы всего в десятке шагов:

– Дик… Оруженосец Дик…

Я собрался с храбростью, ответил громко:

– Ну?

Голос повторил снова:

– Оруженосец Дик…

– Это я, – крикнул я. – Иди к костру, не трону.

В темноте послышался смех, почти тут же голос раздался с другой стороны костра:

– Дик… Оруженосец Дик!

Мороз пробежал по моей шкуре. Чтобы с такой скоростью обогнуть костер, даже не костер, а освещенное светом пятно по диагонали метров десять… надо иметь очень быстрые ноги. Настолько быстрые, что я даже не представляю. Может быть, там еще один?

– Не боись, – повторил я. – Выходи, подлый трус.

Мне почудился топот убегающих ног. Выждав, я позвал еще дважды, не дождался ответа, лег у самого костра, снова накрылся плащом. Конечно, здесь я слеп, но и чужак, судя по всему, огня побаивается. Но даже если и выйдет, то я увижу, увижу…

Но перепуганное сердце колотилось, как у Мазаева зайца. Я закрывал глаза, считал выходящих из домика леммингов, мысленно вел их через препятствия, загонял в норку, но сон трусливо держался в сторонке, опасаясь голоса в ночи. А еще больше того, в ком этот голос поселился.

В ноги приятно греет, искры сперва поднимались к небу красивым столбом, потом поредели, а сейчас я слышу только редкое пощелкивание в толстых поленьях. Происходит какой-то процесс, связанный то ли с горением, то ли с охлаждением, поленья рассыпались на горсти багровых углей, уже без огня, но жару там больше, чем в самом большом пламени…

Веки отяжелели, я едва расслышал почти мурлыкающий голос:

– Дик?.. Оруженосец Дик?

Я вздрогнул, рука нащупала меч.

– Я здесь, – ответил я из-под плаща. – Подходи, не бойся!

Голос ответил громче, я уловил в нем некоторые изменения, добавилась жесткость, уверенность, даже насмешка:

– Я не боюсь, оруженосец Дик… Оруженосец Дик?

– Трус, – выговорил я сердито, хотя губы мои сводило судорогой страха. Даже днем страшновато встречать неведомое, а вот так ночью… – Если ты хочешь подраться, то иди сюда. Померяемся силой!

Я сбросил плащ, сел, меч в руке. Багровый свет освещал на три шага от костра, а дальше черный космос, тьма, даже, может быть, Тьма.