Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой - М. Велижев

Деятельность Маруцци не вызывала особенного энтузиазма и у венецианских властей[919], хотя сам он изначально рассчитывал на плодотворные взаимоотношения с ними. Маруцци прибыл в Венецию из России в конце октября 1768 г., перед этим проведя около полутора месяцев в Вене, в частности в переговорах с Д.М. Голицыным[920]. Вслед за этим ему предстояло вручить свои верительные письма Сенату, который собрался лишь в конце ноября 1768 г. Ноябрь 1768 г. – начальная точка в деятельности Маруцци в Венеции, совпавшая с началом русско-турецкой войны, что сразу же сделало его миссию особенно важной [921].

23 ноября/4 декабря 1768 г. Маруцци был аккредитован республиканским Сенатом[922]. В письме к А.М. Голицыну от 29 ноября/10 декабря 1768 г. русский поверенный отмечал «благосклонность» венецианских сенаторов. Маруцци боялся, что в результате нового назначения мог измениться его статус венецианского подданного, в частности, ему могли запретить посещать местное дворянское общество[923]. Однако этого не случилось: Маруцци было разрешено вращаться среди венецианских аристократов и дарованы привилегии при подаче дипломатических нот и записок, что он приписывал усилиям своих друзей в Сенате. Более того, успехи Маруцци, как он отмечал, вызвали зависть других агентов и поверенных – в частности, французского и прусского[924].

Тем не менее, вскоре отношения Маруцци и венецианских властей испортились. А.М. Альберти, автор специального исследования о русско-венецианских связях того времени, справедливо отмечала, что некоторые поступки Маруцци вряд ли могли вызвать доверие к нему со стороны венецианского Сената. К числу таких деяний относилась его попытка организовать прогулку некого русского офицера по венецианскому Арсеналу. Кроме того, в декабре 1768 г. Маруцци заставил капеллана греческой церкви в Венеции исполнить ораторию, посвященную Екатерине II и ее войне против турок, чем вызвал особенное недовольство: во-первых, подобной чести удостаивался в Венеции лишь дож, а во-вторых, открытые призывы к войне с Турцией могли скомпрометировать республику в глазах султана, с которым Венецию связывал мирный договор[925].

Негативное влияние на русско-венецианские отношения оказало вмешательство России в черногорские дела. В депешах еще от 28 ноября и 5 декабря 1767 г. (по нов. ст.) флорентийский консул в Венеции Коттини информировал тосканские власти о самозванце Стефано «Пикколо». 14 декабря посланник разъяснял, что, согласно недавно полученным более точным сведениям из Далмации от венецианских властей, в Черногории объявился некий человек (Степан Малый – Пикколо), объявивший себя Петром III, по его собственному утверждению, тайно избегнувшим смерти и преследований и уже несколько лет живущим среди православных черногорцев. «Пикколо» собрал отряд последователей и во главе их появился на границах Далмации близ города Каттаро (Котор), где вел себя как хозяин венецианских владений[926].

30 апреля 1768 г. Коттини писал во Флоренцию о реакции императрицы Екатерины II на события в Черногории и оживление ее почившего супруга. Так, русский посол в Вене князь Голицын сообщил венецианскому посланнику Реньеру, что императрица после тщетных обращений к черногорцам и к их «Прото-папе», главе местной православной церкви, решила отправить в этот регион специального советника Мерка (Merch). Обманщик, называвший себя Петром III, несмотря на поддержку, которую Россия оказывала Черногории в XVIII в., лично оскорбил Екатерину, Россию и Венецию. В случае неуспеха специальной миссии российская императрица грозила лишить Черногорию своей милости и щедрости.

Важно, что Екатерина II попыталась воспользоваться общностью интересов России и Венеции в Черногории для координации совместных действий. Она предлагала венецианскому Сенату поддержать активность русского агента в Черногории, деятельность которого, как была уверена императрица, послужила бы к обоюдной пользе государств. Однако осторожная республика поспешила – при посредстве Реньера – вежливо отклонить предложение России, ссылаясь на мир с Оттоманской Портой[927]. Кроме того, венецианское правительство предписало своему посланнику сообщать о ходе переговоров с Д.М. Голицыным венским властям, которые, как отмечал в своей депеше Коттини, остались довольны занятой Венецией позицией[928].

Недовольство активностью Маруцци, продемонстрированное Оттоманской Портой, а также действия агентов русской императрицы в Черногории, значительно осложнили отношения Венеции с Россией к зиме 1768-1769 г.[929]10 декабря 1768 г., т.е. непосредственно после аккредитации Маруцци при венецианском Сенате, тосканский консул Коттини писал во Флоренцию, что Турция дала знать венецианскому правительству (через посла в Константинополе), что крайне отрицательно смотрит на открытие дипломатических отношений Венеции с Россией, говоря о необходимости точно следовать статьям мирного договора в Пассаровице 1718 г. В своем ответе венецианцы заявляли об уважении подписанных прежде трактатов и строгости избранной ими стратегии нейтралитета в начавшейся войне[930]. Что же касается русского посланника, то его присутствие в Венеции не должно было волновать Турцию: в сферу компетенции Маруцци входили исключительно торговые дела, политики никак не касавшиеся. Далее венецианцы отмечали, что статус Маруцци точно определен не был, поскольку маркиз имел одни и те же бумаги для представления во всех итальянских государствах. Кроме того, посланнику Венеции в Константинополе были даны указания лично разъяснить визирю истинное положение Маруцци в Венеции: якобы богатый православный купец Маруцци получил в России титул посланника в награду, между тем как подобного рода титулы не имели в Европе никакого значения.

Именно в этом смысле венецианское правительство интерпретировало беседу Д.М. Голицына с Паоло Реньером, о которой последний писал из Вены в уже упоминавшейся депеше от 30 апреля 1768 г. Маруцци, со ссылкой на Голицына, аттестовался венецианцами как «безродный, бесталанный, непосвященный в дела и не имеющий занятий»[931].

Итак, из письма Коттини видно, как деятельность Маруцци, которая должна была обеспечить поддержку России в русско-турецкой войне, изначально была двойным образом замаскирована: сфера компетенции русского посланника как бы резко ограничивалась, лишалась политического подтекста, и более того – русскому министру в Вене якобы были даже даны указания на фактическую дискредитацию Маруцци при возникновении конфликтных ситуаций[932].

Беспокойство Константинополя относительно возможного союза Венеции и России усиливалось в связи с распространением самых невероятных слухов о русско-турецкой войне. В марте 1769 г. в Венецию поступило сообщение о том, что Англия совершила «диверсию» в Средиземном море и напала на турок. Греки из числа венецианских подданных тогда же находились в полной уверенности, что Россия заключила с Венецией дружественный союз, целью которого было изгнание турок из Морей. Ходили слухи даже о конкретных договоренностях: за участие в войне на стороне России Венеция якобы получила Морею и Крит. Источниками ложной информации исследователи называют находившегося тогда в Тоскане Алексея Григорьевича Орлова и связанных с ним русских эмиссаров в Греции, которые таким образом стремились спровоцировать масштабное греческое восстание[933].

Венеция, понятно, старалась любым способом сохранить нейтралитет в начавшейся войне. Как утверждал Реньер в беседе с Кауницем, боевые действия грозили Венеции многими опасностями: спадом в торговле с Левантом, восстанием греческих подданных республики, подозрениями со стороны Турции. Сообщения о готовящемся отплытии русской эскадры из Кронштадта также не способствовали оптимизму венецианцев, и Екатерина II через венского посла Д.М. Голицына была вынуждена постоянно заверять Реньера в дружеском отношении русских к республике.

В 1769 г. во ряде европейских государств распространился запущенный голландской прессой слух уже не о союзе, а о враждебности Венеции по отношению к России. Несмотря на ложный характер информации, в Европе многие готовы были поверить и в его истинность. В Константинополе же вновь звучали обвинения в адрес самой Венеции, что она все-таки содействует России (венецианский посланник их многократно опровергал). И хотя от Венеции ждали активных действий, республика старалась сохранять нейтралитет[934].

А.Г. Орлов в Венеции. Венеция и итальянские государства 27 ноября/8 декабря 1768 г. в Венецию прибыли Алексей и Федор Орловы[935], которым предстояло выяснить, возможно ли использовать Венецию как плацдарм для русских кораблей в Средиземноморье. Екатерина снабдила А. Орлова следующей рекомендацией: