Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой - М. Велижев

Злоключения Маруцци однако продолжались и позже. В сентябре 1771 г. Маруцци оказался замешан в следующую историю. Он получил из-за пределов Венецианской республики несколько драгоценных камней, немедленно конфискованных у него властями, поскольку они были выработаны за границей и оценивались как контрабанда. Тринадцать дней спустя после конфискации Маруцци запросил возврата камней, на что «Collegio dei Savi» отвечал отказом, мотивируя свое решение тем, что вердикт о конфискации был уже вынесен. Маруцци оспорил и эту резолюцию. Находясь в весьма деликатном положении, секретарь «Collegio» Дзулиан предложил Сенату решительно отказать Маруцци и на этот раз. Однако влиятельный венецианский политик Андреа Трон высказался против такой меры. С точки зрения права, утверждал Трон, ответ «Collegio» Маруцци был справедливым и логичным, более того, наглость этого «назойливого дипломатического насекомого» («molesto Insetto Diplomatico»), не знающего, как следует обращаться с государями, заслуживала решительного отпора. Однако, высказав эту мысль, Трон заметил, что прежде чем принять окончательное решение, следовало бы вспомнить о патенте, в котором определялись права русского поверенного. Если принять во внимание не его самого, но его статус, то было бы разумно вернуть драгоценные камни Маруцци. Нельзя забывать о том, что Маруцци до сих пор был полезным для петербургского двора инструментом и что Петербург, в силу преимуществ, если не престижа, мог отрицательно посмотреть на репрессии в адрес своего дипломата. Наконец, в настоящих обстоятельствах невозможно было похвалить политика в Венеции, который советовал из-за пустяка, хоть и справедливого, давать повод к пусть отдаленным смутам в гармоничных отношениях Республики и России, бесспорной хозяйки навигации в Архипелаге, которой к тому же нужны порты и припасы ввиду приближающейся зимы. Оппонент Трона Дзулиан, несмотря на представленные аргументы, продолжал настаивать на своей правоте: оскорбление, нанесенное требованиями Маруцци республике, с его точки зрения, было слишком велико. Он возражал Трону, что из-за камней русский двор не будет создавать себе врагов, а Маруцци является лишь простым распорядителем императорских векселей, реальная же политика зависит от Алексея Орлова. По итогам голосования в Сенате, в выдаче камней Маруцци было окончательно отказано[992].

После неудачи 1770 г. действия Маруцци свелись к сбору информации для петербургского двора о событиях в Леванте (в частности, о ситуации в Египте, о чем см. гл. 8) и к финансовым операциям, а для Венеции – к сообщению местному правительству о победах русских войск в Средиземном море и на Дунае[993], о придворной жизни в Петербурге, а также к протестам по мелким делам, связанным с пребыванием русских в Венеции[994]. В мае 1771 г. Маруцци жаловался путешествовавшему по Италии русскому посланнику в Дрездене князю А.М. Белосельскому-Белозерскому на недружелюбное отношение венецианцев к России. Однако, как заметила А.М. Альберти, сфера активности русского поверенного не была окончательно сужена: вокруг него сформировалась группа русских, греческих и польских офицеров[995], стремившихся «неофициальным» образом помогать русской эскадре в Архипелаге. Естественно, в эту группу входило и определенное количество авантюристов, что заставляло венецианские власти пристально наблюдать за Маруцци. Маркиза считали источником многих интриг в пользу России, так что любая награда, полученная им из Петербурга, наводила на мысль об удаче его дипломатической миссии. Особенное беспокойство венецианцев (в частности, в 1774 г.) вызывали регулярные сношения между Пано Маруцци и его братом Ламбро, влиятельным человеком среди венецианских дворян, готовых открыть секреты Республики[996].

К концу войны отношения между Маруцци и русскими военачальниками, пребывавшими в Италии (прежде всего Алексеем Орловым), стали ухудшаться. Верительные грамоты, предназначенные для аккредитации маркиза при других итальянских дворах, так и не прибыли; по мере приближения мира с Турцией Маруцци предчувствовал исчерпанность своей миссии и высказывал опасения по поводу собственной участи в Венеции после того, как русские уйдут из Италии[997]. В письме А.М. Голицыну от 5/16 июля 1774 г. Маруцци жаловался, что возвращавшийся из России в Тоскану Алексей Орлов в Венеции не появился и не разрешил текущих проблем, стоявших перед русской миссией в республике, как это оговаривалось прежде[998]. В одном из следующих посланий Маруцци высказывался более откровенно. Историю своей службы поверенного в русских делах в Венеции Маруцци, не без оснований, изображал как постоянное самопожертвование. Кульминацией самопожертвования был скандал с исключением маркиза из числа венецианских дворян, что фактически лишило его прав в республике. Маруцци напоминал Голицыну, что Н.И. Панин писал ему после принятия декрета 30 июня 1770 г., прося потерпеть, и гарантировал щедрую компенсацию в будущем. Маркиз с горечью отмечал, что, поскольку верительные письма к итальянским дворам до сих пор не присланы[999], его статус за время войны нисколько не изменился, наоборот, положение в Венеции лишь ухудшилось. Война закончилась, и Маруцци просил у Н.И. Панина и А.М. Голицына поспособствовать получению им нового места службы[1000]. Кроме того, дело усугубилось конфликтом Маруцци с Алексеем Орловым, который обвинил маркиза в превышении должностных полномочий – в отказе выдать Орлову патенты на консульские места в средиземноморском регионе, прежде переданные Орловым Маруцци на сохранение. Оправдываясь, Маруцци писал А.М. Голицыну, что Орлов передал ему патенты в бессрочное пользование, к тому же Маруцци уже продвинулся в переговорах с претендентами на эти места. Причину недовольства Орлова Маруцци усматривал в «конфликте интересов», развернувшемся между различными кандидатами на консульское звание и добавлял, что в течение войны жертвовал всем ради службы Орловым, которые своих обещаний в отношении него не выполнили[1001].

Петербург ожидаемо встал на сторону А.Г. Орлова, и от имени Екатерины Н.И. Панин просил Маруцци в письме от 21 ноября / 2 декабря 1774 г. немедленно выслать патенты их законному, с его точки зрения, обладателю[1002]. В итоге, к концу русско-турецкой войны Маруцци лишился звания венецианского дворянина, так и не став полноправным русским посланником при каком-либо из итальянских дворов[1003]. Дипломатические отношения России и Венеции были установлены в 1782 г., но уже без всякого участия маркиза Пано Маруцци.

Венецианские «греки» на русской службе. История капитана Поликутти

Как уже говорилось, одной из стержневых проблем Венецианской республики в период русско-турецкой войны было сохранение нейтралитета. Между тем, опасность для этого нейтралитета таилась в стремлении подданных-греков с венецианских территорий сражаться на стороне России. Обходя принимавшиеся венецианским Сенатом эдикты, запрещавшие участие в войне, греки вступали на русскую службу, выводя себя из-под юрисдикции Венеции. Одним из самых острых конфликтов между Россией и Венецией по этому поводу стала история капитана А. Поликутти, венецианского подданного греческого происхождения.

Впервые венецианские власти обратили внимание на Поликутти, по-видимому, в начале 1770 г. Тосканский посланник в Венеции Коттини в своем донесении от 10 марта рассказывал о некоем богатом греческом купце Капитанаки, родившемся и долгое время прожившем в Венеции, который владел судном «Atta». В октябре 1769 г. он послал свой корабль на остров Крит под командованием капитана Поликутти, также грека, но происходившего из Кастельнуово, венецианской крепости близ города Каттаро. Накануне отплытия на корабле были пробиты многочисленные амбразуры, число которых превышало 30, тайно погружены пушки и 50 бочек пороха. Превратившееся из торгового в военное, судно «Atta» отплыло в Триест, где Поликутти намеревался приобрести прочие запасы и оружие. Однако в Триесте Поликутти осуществить закупки воспретили, после чего он отправился в Метрик), где, наконец, запасся продовольствием и боеприпасами при деятельном посредничестве одного из агентов Пано Маруцци[1004]. Вслед за тем, Поликутти выехал в Черногорию, к Бокка ди Каттаро, набрал команду, целиком состоявшую из православных, и затем отплыл в Левант с грузом древесины и других товаров. Однако, когда корабль находился еще в Каттаро, венецианские власти узнали, что хозяин судна Капитанаки намеревался его продать. Учитывая опасные для венецианцев устремления Поликутти, Капитанаки было предложено судно пока не продавать и сообщить о своем намерении Поликутти. В ответ капитан пообещал подчиниться приказу своего работодателя.