Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой - М. Велижев

Однако усилия Маруцци оказались тщетны, и виной тому – дипломатическое противодействие Австрии. В решительный момент венецианских дебатов о преимуществах и недостатках союза с Россией австрийский канцлер Кауниц, обычно сообщавший венецианскому послу свое мнение о политике республики весьма уклончиво, выступил в беседе с новым венецианским посланником в Вене Д. Градениго с прямым осуждением любых дипломатических контактов Венеции с Россией. 18 апреля 1770 г. венецианский посланник в Вене писал Сенату, что Кауниц весьма скептически смотрит на экспедицию русского флота в Морею и сомневается в способности русских закрепиться как на Пелопонесе, так и в Молдавии и Валахии. Кауниц утверждал, что Екатерина II стремится лишь «идти напролом» («casser les vitres») и не будет соблюдать условий международного права. Кроме того, ресурсы России не безграничны, и турки сумеют этим воспользоваться и победить в войне. По сумме всех приведенных аргументов, заключал Кауниц, Венеции необходимо строжайшим образом придерживаться статей мирного договора с Оттоманской Портой. 5 мая 1770 г. Градениго доносил Сенату о словах Кауница по поводу того, что Венеции не следует бояться России, и о призывах не поддаваться на уговоры Петербурга[976].

Слова австрийского канцлера быстро возымели должный эффект: Сенат отказался от предложений Маруцци, которому лишь оставалось жаловаться в разговорах с Драганичем об упущенных Венецией возможностях и убытках от решения прервать переговоры о трактате. Аргументация Маруцци в мае 1770 г. не изменилась: он делал упор на скорое взятие русскими войсками Константинополя (хотя в это время Морейская операция терпела поражение) и на масштабную ревизию средиземноморской политики, в которой венецианцы будут занимать еще более скромное место, чем ДО ВОЙНЫ[977].

В середине мая Маруцци подал в Сенат дополнительный меморандум о русско-венецианских отношениях, однако ответа на него он так и не получил: повинуясь распоряжению Кауница, Сенат предпочел сделать вид, что русского поверенного в Венеции не существовало. В ответ Маруцци уверял венецианские власти (в беседе, записанной Драганичем 31 мая 1770 г.), что своим пренебрежением Сенат оскорбил не только его лично, но и петербургский двор, о чем он будет вынужден сообщить Екатерине[978]. Конфликт между русским поверенным и венецианским правительством продолжал разгораться: 30 июня 1770 г. новый состав совета венецианских министров «Collegio dei Savi» запретил венецианским нобилям контактировать с Маруцци; при этом не только он, но и члены его семьи лишались права называться венецианскими патрициями: по законам республики, венецианский дворянин не мог быть министром иностранного двора на своей родине. Однако этот запрет изображался как демонстрация уважения к Екатерине и ее поверенному со стороны Венецианской республики – ведь отныне Маруцци мог считаться полноправным посланником[979]. Одновременно Турция, через венецианского посла в Константинополе, выразила протест в связи с финансовой активностью врагов Оттоманской Порты в Венеции. Венецианский Совет предполагал, что турки намекали на деятельность Маруцци. Посланнику в Константинополе было передано, что Маруцци не является более венецианским дворянином, а наоборот, иностранным дипломатом второго ранга, абсолютно независимым от республики и ее юрисдикции. В свете последнего обстоятельства венецианское правительство не могло нести ответственность за действия Маруцци. Наконец, в «Collegio dei Savi» полагали, что важным результатом декрета о лишении Маруцци прав венецианского нобиля явится снижение степени информированности русского посланника о делах республики, следовательно ему сложнее будет извещать греков и русских в Леванте и на Балканах о венецианских военных проектах, как он это делал прежде[980].

Непосредственно после появления декрета Маруцци изложил свою точку зрения на проблему в письме к А.М. Голицыну и Н.И. Панину. Поверенный уведомлял сановников о демарше венецианцев и отмечал, что императрица должна добиться уважения к собственному дипломату[981]. Отныне деятельность Маруцци оказывалась значительно затруднена.

В итоге, Маруцци задумался о переезде из Венеции в одну из других итальянских столиц[982], в чем и состояла конечная цель политики венецианцев. Братья Маруцци, Ламбро и Константин, в соответствии с решением властей[983], отделили свое имущество от доли, принадлежавшей Пано Маруцци, и 5 июля 1770 г. добились возвращения им венецианского дворянства. Впрочем, все это не избавило семью Маруцци от подозрений, что они найдут способ тайно помогать Пано и грекам в войне с турками.

Суть конфликта и возмущения Маруцци заключалась в том, что венецианские власти самочинно объявили его русским посланником без соответствующего решения Екатерины II, назначившей маркиза лишь поверенным. Наказание проистекало исключительно из сущности нового статуса Маруцци, который мог быть ему дарован лишь из Петербурга, но никак не из Венеции[984]. Маруцци предпринял попытку заставить венецианцев отменить свое решение в нескольких записках, поданных в Сенат[985], однако успеха не имел, как и официальные протесты из Петербурга (впрочем, не самые настойчивые). В октябре 1770 г. Маруцци постарался еще раз оспорить декрет 30 июня, однако вновь безрезультатно[986].

Историк Роберто Чесси объяснял запоздалое лишение Маруцци прав венецианского нобиля (ведь Маруцци занимался активной деятельностью по подготовке операций русского флота с конца 1768 г.!) желанием предупредить русского поверенного относительно уместности его дальнейшей деятельности. В конце июля 1770 г. Драганич докладывал, что Маруцци огорчен санкциями и ставит в вину «Collegio dei Savi» единоличное принятие решения, без совета с Сенатом, который являлся гарантом дипломатической активности Маруцци. Главным виновником сложившейся ситуации Маруцци называл прокуратора Ф.Л. Морозини. К концу августа 1770 г. стало окончательно понятно, что главное в миссии Маруцци не удалось: Венеция приняла решение держаться австрийской внешней политики, и осенью 1770 г. регулярные беседы Маруцци с Драгановичем прекратились[987]. В сентябре того же года русский посланник в Вене Д.М. Голицын открыто высказал венецианскому послу Градениго свое сожаление по поводу ситуации, возникшей вокруг Маруцци, прибавив, что российская императрица испытывает по данному поводу сходные чувства[988]. Характерно, что в депеше австрийского посланника в Петербурге Зедделера гр. Кауницу от 5 октября 1770 г. фиксировались многочисленные слухи о планах Екатерины II назначить собственных представителей при итальянских дворах[989], что также сигнализировало о желании императрицы существенно изменить характер русской дипломатии в Италии.

Одновременно осложнились и финансовые операции Маруцци. В начале июля 1770 г. тосканский консул в Венеции Коттини сообщал, что Маруцци получил векселя из Петербурга стоимостью 900 тысяч флоринов и попытался немедленно продать их, дабы вырученные средства переправить в Ливорно на нужды русской эскадры в Леванте. Однако немецкие купцы, к которым традиционно обращался Маруцци, на сей раз отказались выкупить ценные бумаги. Маруцци удалось выручить векселя лишь в августе 1770 г., когда один из основных заимодателей Маруцци – купец Шальхаузер – согласился на его условия. В итоге за три недели Маруцци удалось достать полмиллиона флоринов. Впоследствии стали известны подробности сделки: сумма векселей равнялась 900 тысячам флоринов, деньги следовало получить в течение трех месяцев, из расчета 300 тысяч флоринов в месяц. Поручителями в сделке были банкирские дома Лондона, Парижа, Амстердама, Вены и Ливорно, гарантировавшие означенную сумму денег. Начало денежной операции было положено курьерским сообщением из Петербурга, в котором одобрялись действия русского поверенного в итальянских государствах[990].

Учитывая все вышесказанное, становится понятным скептицизм Екатерины II в адрес венецианцев, например, в ее письме Вольтеру от 9 августа 1770 г.: «С трудом гг. Венецианцы создадут что-либо великое: они слишком мудрят; они умствуют, когда нужно бы действовать; я согласна с вами, милостивый государь, что долго им не найти случая более благоприятного для возвращения того, что они потеряли»[991].

Злоключения Маруцци однако продолжались и позже. В сентябре 1771 г. Маруцци оказался замешан в следующую историю. Он получил из-за пределов Венецианской республики несколько драгоценных камней, немедленно конфискованных у него властями, поскольку они были выработаны за границей и оценивались как контрабанда. Тринадцать дней спустя после конфискации Маруцци запросил возврата камней, на что «Collegio dei Savi» отвечал отказом, мотивируя свое решение тем, что вердикт о конфискации был уже вынесен. Маруцци оспорил и эту резолюцию. Находясь в весьма деликатном положении, секретарь «Collegio» Дзулиан предложил Сенату решительно отказать Маруцци и на этот раз. Однако влиятельный венецианский политик Андреа Трон высказался против такой меры. С точки зрения права, утверждал Трон, ответ «Collegio» Маруцци был справедливым и логичным, более того, наглость этого «назойливого дипломатического насекомого» («molesto Insetto Diplomatico»), не знающего, как следует обращаться с государями, заслуживала решительного отпора. Однако, высказав эту мысль, Трон заметил, что прежде чем принять окончательное решение, следовало бы вспомнить о патенте, в котором определялись права русского поверенного. Если принять во внимание не его самого, но его статус, то было бы разумно вернуть драгоценные камни Маруцци. Нельзя забывать о том, что Маруцци до сих пор был полезным для петербургского двора инструментом и что Петербург, в силу преимуществ, если не престижа, мог отрицательно посмотреть на репрессии в адрес своего дипломата. Наконец, в настоящих обстоятельствах невозможно было похвалить политика в Венеции, который советовал из-за пустяка, хоть и справедливого, давать повод к пусть отдаленным смутам в гармоничных отношениях Республики и России, бесспорной хозяйки навигации в Архипелаге, которой к тому же нужны порты и припасы ввиду приближающейся зимы. Оппонент Трона Дзулиан, несмотря на представленные аргументы, продолжал настаивать на своей правоте: оскорбление, нанесенное требованиями Маруцци республике, с его точки зрения, было слишком велико. Он возражал Трону, что из-за камней русский двор не будет создавать себе врагов, а Маруцци является лишь простым распорядителем императорских векселей, реальная же политика зависит от Алексея Орлова. По итогам голосования в Сенате, в выдаче камней Маруцци было окончательно отказано[992].