МАРК КРАСС - Левицкий Михайлович

– В чем же причина тревоги? – удивился Красс.

– Ни один из Рутиллов не окончил свои дни в постели, все полегли на полях сражений. Негоже мне нарушать славную традицию предков. Их души зовут меня разделить их судьбу. Я лишился сна, утратил всякий интерес к жизни. Если ты, Марк, откажешь мне в праве умереть за отечество, я пойду в обозе за твоим войском.

Слова старика растрогали консула едва не до слез.

– Твое место не в обозе или возле походной кухни, доблестный ветеран. Ты будешь получать положенное за твои заслуги двойное жалование. Я дам тебе сотню новобранцев, и постарайся сделать из них легионеров, хотя бы немного похожих на тебя.

Брундизий

В начале 54 года Марк Красс прибыл в город Брундизий, конечный пункт Аппиевой дороги. Когда-то небольшой порт в Калабрии, к этому времени он стал важнейшей гаванью римлян в сношениях с Востоком.

Почти за полтора столетия до Красса, в 200 году, в Брундизий прибыл честолюбивый консул Публий Сульпиций Гальба. Впрочем, не более честолюбивый, чем все римские военачальники, жаждавшие триумфа, славы, подвигов, бросавшиеся ради этого в огонь и в воду, не щадившие жизни ни своих легионеров, ни тем более врагов.

За плечами Публия Сульпиция стояли победители Ганнибала, ветераны самой трудной из войн – второй Пунической. Участники битвы при Заме подбадривали молодых новобранцев, лишь немногие из которых дослужатся до триариев. Кровь их обильно польет и греческую землю, и гористую Малую Азию, и леса Испании, и африканские пески. Но пока молодежь гордо шагает на корабли. Им выпала честь сражаться за Великий Рим…

Обратно в Брундизий плыли корабли, нагруженные добычей: золотом, серебром, скульптурами, картинами.

Рим покорял Грецию мечом, Греция же своего поработителя сражала роскошью и изнеженностью. Чем дальше двигались римляне на Восток, тем больше предавались забвению суровые дедовские обычаи, благодаря которым Рим стал повелителем мира. С нескрываемой завистью смотрели римляне на наложниц, всех в золоте и драгоценных камнях, на дворцы, более роскошные, чем жилища богов. Все это римляне покоряли, и им хотелось попользоваться хотя бы частью завоеванного.

Брундизий первым из римских городов почувствовал на себе растлевающее влияние Востока. Тогда, в далеком 200 году, все население Брундизия высыпало на улицы провожать в поход доблестное римское войско. Народ с гордостью и ликованием смотрел на ровные колонны римлян, сверкающих начищенным оружием и доспехами, на слонов, отнятых у Карфагена по праву победителя и теперь отправлявшихся топтать врагов Вечного города.

Со временем к проходящим через город войскам привыкли, как привыкают в любом другом городе к прохожим, спешащим по своим делам. К войску, отправляющемуся за море, спешили проститутки, предлагавшие за несколько монет подарить все земные и неземные радости. Наперебой расхваливали свои продукты и вино алчные торговцы. И деньги текли в их карманы рекой, ведь впереди легионеров ждали или удача и богатая добыча, или смерть в чужом краю – в любом случае экономить деньги было бы глупо. Встречали легионеров из похода все те же лица, только к ним присоединялись еще и скупщики, надеясь подешевле приобрести часть добычи.

Город радовался войне, война стала для его жителей едва ли не единственным источником дохода. И Рим не слишком часто разочаровывал проституток, торговцев, бродячих актеров и судовладельцев Брундизия. Город стал неотъемлемой частью истории Рима. Он был свидетелем его славы и упадка, великих завоеваний и кровавых междоусобиц…

По прибытии в порт, по праву считавшийся воротами Востока, войско Красса предалось обычным развлечениям. Целых семь дней консул не мешал своим легионерам. Лишь по истечении недели, когда воины полностью опустошили свои кошели и порядком устали от разврата и пьянства, Красс приказал трубить сбор.

Вдоволь нагулявшиеся в Брундизии легионеры послушно грузились на корабли. Смех и шутки сыпались со всех сторон. На пристани их провожала толпа продажных женщин, несмотря на холодную пору весьма легкомысленно одетых. Здесь же сновали торговцы вином, таскавшие за собой тележки с вожделенным напитком. То тут, то там с трапа падали пьяные легионеры. Товарищи с веселым смехом вытаскивали их из студеной воды и тут же вливали в рот неразбавленное вино.

Стояла зима, и в это время море считалось закрытым для мореплавания. Отправляться с войском в плавание было в высшей степени неразумно. Ветераны и моряки, прекрасно знавшие, что представляет собой Внутреннее море зимой, отговаривали консула от опрометчивого шага.

Но Красс оставался неумолим, он спешил. Ведь консул был уже далеко не молод, и этот поход стал его последней надеждой покрыть себя бессмертной славой. Славой, которая поставит имя Марка Лициния Красса выше имен Александра Македонского, Ганнибала, Пирра, Сципиона Африканского.

Марк Красс мечтал о небывалом триумфе. Он смотрел на безобразия, творившиеся при посадке на корабли, но едва отводил взгляд, ему виделось совершенно другое. Красс явственно представлял себя въезжающим на триумфальной колеснице в Рим. Позади шел, опустив голову, парфянский царь, индийские владыки, вожди неведомых племен. Потом вели их чернооких жен, дочерей, наложниц. Следом несли огромные чаши золота, драгоценных камней, повозки везли груды восточных тканей…

Все было у Красса: виллы, сады и виноградники, разбросанные по бесконечным просторам римских владений, мастерские, производившие все, что только можно было произвести, тысячи и тысячи рабов, сотни домов в богатых и бедных кварталах Рима, горы золота и серебра. Теперь ему нужна только слава военачальника, и ради нее самый богатый человек Рима без колебаний расстался со всем, что имел, и отправился в опасный поход. Его пытались остановить родные и друзья, прорицатели и авгуры грозили тысячами бед, но ничто не смогло удержать Красса в его ненасытной жажде славы – единственного, чего недоставало этому человеку.

Консул недовольным взглядом следил за погрузкой. Ему противно было смотреть на пьяных легионеров, не нравилась медлительность, с которой несли на суда провиант и снаряжение. Но Красс сдерживал себя: он ждал этого дня годы, и несколько часов ничего не изменят. "Не стоит раздражать воинов перед трудным походом, у них и так мало радостей в жизни", – рассуждал он.

Неожиданно на пристани возник огромный бешено крутящийся вихрь. Покружив по набережной, он налетел на одну из триер, подхватил ее и увлек в открытое море. Сходни рухнули в воду, а вместе с ними всадник с конем, воины в полном облачении легионеров и два раба, катившие бочку с водой. Все смешалось в студеной воде: раб, взобравшийся на полузатонувшую бочку, пытался побыстрее покинуть ледяную купель, всадник оказался раздавлен собственным конем, а легионеры в тяжелых доспехах, стоя по горло в воде, проклинали все на свете и одновременно взывали о помощи.

Накануне отплытия Красс столкнулся с еще одной проблемой. Невозможно было найти опытных лоцманов, которые решились бы довести флот римлян от Брундизия до Сирии. Зимнее море отпугивало всех желающих заработать. Рокот волн даже в порту гремел так, что двум собеседникам, стоявшим рядом, нужно было громко кричать, чтобы услышать друг друга.

Несколько кораблей вынесло на мель, одну триеру увлекло в открытое море вместе с легионерами и грузом. Красс приказал бросить дополнительные якоря и связать суда между собой веревками. Так корабли, полностью груженные и готовые к отплытию, простояли в гавани Брундизия еще сутки.

На утро следующего дня буйство стихии пошло на убыль. Наконец-то Крассу удалось за тройную цену нанять лоцманов, и флот покинул гостеприимный Брундизий.

Через несколько дней плавания, к большой радости Красса, на горизонте показалась полоска земли. Она принадлежала Пелопоннесу – самой южной части материковой Греции.

– Считай, половина пути пройдена, – сообщил не менее довольный лоцман с флагманской пентеры.

Морским богам, видимо, не понравилась преждевременная радость людей, рискнувших зимой потревожить их покой. Внезапно налетевший порыв восточного ветра остановил движение кораблей к суше. Затем налетевшие волны еще дальше отбросили флот Красса от вожделенной земли.

Моряки, накрываемые с головой гигантскими волнами, пытались бороться со стихией. Красс с верхней палубы с ужасом увидел, как очередная волна смыла за борт двух гребцов с его пентеры.

– Да помогите же им! – крикнул консул.

Через несколько секунд он уже забыл о существовании оказавшихся за бортом моряков, ибо слева от него столкнулись две триеры. Все смешалось в бушующей воде: обломки кораблей и люди, цеплявшиеся за них; лошади и детали подвижной штурмовой башни, которые перевозила потерпевшая катастрофу триера.

Им уже никто не пытался помочь, каждый корабль заботился лишь о собственном спасении. Все из последних сил стремились добраться до близкого, но труднодоступного полуострова. Лишь к ночи, когда шторм пошел на убыль, первые корабли достигли Пелопоннеса. Многие капитаны даже не искали удобной бухты, а просто сажали свои корабли на мель, а римляне прыгали в ледяную воду и пешком или вплавь добирались до берега. Все горели лишь одним желанием: поскорее покинуть негостеприимное море и ступить ногой на твердую землю.