Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву - Лея Трахтман-Палхан

Среди многотысячного коллектива нашего завода было немало энергичных людей, знавших, где и кому можно продать золото и различные драгоценности, которые они смогли привезти из Москвы, и делавших на этом неплохой бизнес. Жили они по меркам военного времени неплохо, во всяком случае не голодали, как мы. В этом мы с Мишей не видели ничего зазорного: до войны люди жили состоятельно, смогли купить и привезти свои драгоценности сюда, а теперь их продают. Что же тут предосудительного? Но многие считали иначе, и я думаю, что настоящей причиной была все-таки примитивная зависть к людям, живущим лучше их. Ну а уж если они евреи, то тут и анализировать не надо.

Ради справедливости надо отметить, что, конечно, были и евреи-спекулянты, или, как их назвали бы теперь, посредники, для которых в это жуткое время покупка и перепродажа золота была основным средством, я бы сказала, очень безбедного существования. Они не работали по двенадцать и более часов в сутки, не ютились в холодных квартирах, были относительно молоды и здоровы, но тем не менее не воевали и даже в тылу ничего не делали для победы.

Такие люди были мне несимпатичны, но их национальное происхождение, естественно, было здесь ни при чем. Однако простой заводской люд смотрел на них иначе, именно так, как требовала уже почти официальная антисемитская пропаганда, и это было самое печальное.

Да, были и такие евреи, но и русские, между прочим, тоже. Мы же к ним не имели никакого отношения и знали об этом бизнесе только понаслышке, жили на свою зарплату и в принципе из общей массы не выделялись, хотя, если откровенно, были семьи, бедствовавшие больше нас.

На наше счастье, Михаил хоть и каторжно работал при постоянном огромном нервном напряжении, но все-таки всю войну был с нами. Конечно, за четыре военных года в нашем поселке умерли много людей от голода, болезней, несчастных случаев, но, бесспорно, на фронте было во много, много раз вероятнее погибнуть. И я благодарила Бога за такое счастье.

К первой военной весне нам выделили участки земли для выращивания овощей и зелени. Я как-то сказала своей русской соседке, что тоже хочу выращивать овощи и посадить картошку. Она удивленно посмотрела на меня и на полном серьезе спросила: «Зачем это тебе? Разве евреи тоже голодают?» Что я могла ей ответить?

Не могу сказать, что мы с Мишей ощущали антисемитизм на заводе в близком мне окружении. Это были в основном инженеры и высококвалифицированные работники, коренные москвичи с устоявшейся культурой и весьма образованные. Как я уже писала, почти до самого начала войны мы вообще не знали в Москве, что такое «антисемитизм». Зато большинство местного населения, жителей Томска, томичей, открыто проявляли свои антисемитские чувства. Выражения: «пархатый жид», «вонючий жид» и тому подобное, мы слышали довольно часто и от взрослых, и от детей, особенно в длинных очередях за хлебом.

С Мишей работал инженер-еврей, очень известный московский математик, который занимал должность начальника расчетного отдела, где велись все самые сложные расчеты подшипников для авиации. Его русская жена с ребенком отказалась ехать с ним в Томск и осталась в Москве, а он так и не смог приспособиться к тяжелым бытовым условиям эвакуации, хоть и получал большую зарплату и имел кое-какие льготы, которых у нас не было. Он был изнеженным, единственным ребенком каких-то очень известных в Москве людей. С детства его считали вундеркиндом. Вероятно, таким он и был, но его совершенно не приучили к физическому труду. В Москве он занимал значительную и хорошо оплачиваемую должность, и, конечно, его семья ни в чем не нуждалась. У них всегда была няня для ребенка и домработница, которая выполняла все домашние дела. И тем не менее супруга предпочла остаться в Москве, хотя немцы были совсем рядом, вместо того чтобы поехать в Сибирь с мужем, в которого, вероятно, не очень верила.

Этому инженеру тоже выделили участок земли, к которому он долго боялся даже подойти. С большим трудом математик все-таки смог соорудить что-то наподобие грядки. Но участок его выглядел, как злая карикатура: довольно большой кусок земли, весь заросший сорняками, а посередине, как пролысина, торчала его уродливая грядка. Все он делал как-то неумело, медленно, с плачевным результатом. Понятия о сельском хозяйстве он, конечно, не имел, как и многие из нас. Но горе его было в том, что за четыре года эвакуации он так и не постиг этой науки, хоть его математика была намного сложнее.

Он являлся постоянным объектом злых антисемитских насмешек наших соседей-томичей. Впрочем, «недотепой» он был и в других бытовых делах. Конечно, такие евреи, при всем нашем уважении к этому несчастному инженеру, тоже в общем-то подогревали антисемитизм среди простого сибирского люда.

Мы с Михаилом тоже не имели никакого опыта работы на земле, но желание как-то улучшить наш скудный рацион и регулярный тяжелый труд давали неплохие результаты. Михаила соседи по участку даже прозвали «трактор», так усердно он обрабатывал землю и растил урожай.

Как-то в марте, когда Михаил опять находился в длительной служебной командировке в Новосибирске, рабочий комитет завода вдруг решил навести порядок на земле, которую нам выделили.

Было принято решение, что если до середины апреля, числа я уже, конечно, не помню, владельцы участка не подготовят его к посеву, то земля будет изъята и передана другому хозяину.

Мне ничего не оставалось, как рано утром, еще до восхода солнца, выйти с Димой и Эриком на полевые работы. Я усадила детей на скамейку и приступила к обработке участка. Нужно было его вскопать при помощи обычной лопаты. Земля была довольно мягкая, но наш участок находился на склоне холма, и копать было не легко. Работала без перерыва, при этом приходилось присматривать за детьми. Во время копки я заметила, что какой-то высокий мужчина все время с интересом наблюдает за мной. Поначалу я не обратила внимания, но он продолжал посматривать в мою сторону, и я решила спросить, что он от нас хочет. Мужчина подошел и представился, сказав, что он из соседнего пригородного поселка, а смотрит на меня потому, что впервые видит, чтобы еврейка так тяжело работала на земле. Я ему ничего не ответила, и он ушел. По существу, это был комплимент, хоть и не в очень приятной форме. Но мне нужно было кормить детей и продолжать работать, так что тогда я не придала этому никакого значения. И только спустя почти полвека этот мелкий эпизод, подчиняясь странным зигзагам памяти, вдруг отчетливо всплыл в моем сознании.

Первый урожай на нашем участке был обильным, и встала проблема, где его хранить. Мы жили на втором этаже, и держать такую прорву картошки, морковки и еще чего-то было негде. Михаил настоял на обмене нашей комнаты на другую на первом этаже, чтобы была возможность выкопать под полом погреб для хранения урожая. Обмен состоялся, но не совсем так, как мы хотели. Комната была на первом этаже, но оказалась проходной. Через нее ходила молодая женщина с маленьким ребенком. Миша и здесь нашел выход: он отгородил досками проход, и у нас получилось изолированное жилье.