Люди без имени - Леонид Золотарев

Каждый выходной день приезжают немцы на машинах за русскими, которых продает охрана за водку на день для уборки мусора и других работ.

И тот, кто попадает к ним на работу, оказывается счастливцем. Двойная выгода: во-первых, у них легче достать хлеба и табаку, продать кольца, портсигары, ящики, и они кормят три раза в день; во-вторых, сохраняется своя пайка, привезенный хлеб не отбирается. Выехать к ним можно только по «милосердию» старшины лагеря. Раньше лесные бригады ездили в первую очередь, а при бароне путь для них был закрыт. Унижаться перед Гавриловым лесники не желали, и когда многочисленная толпа старалась прорваться к немцам, выглядывали в окно. Партия за партией уезжает на машинах. Желающих много. Подошла еще машина. Туда нужно только десять человек.

В барак пришел Арва и предложил свей бригаде ехать. Лежит только Леонид, остальные мгновенно на машине. Старшина пытается запротестовать, пообещав поездку, он с вечера взял у некоторых взятки; усилия его напрасны. И так, все выходные: девять мест лесной бригаде обеспечены.

— Я не желаю работать на немцев, для меня достаточно того, что приходится подневольно работать на финнов, — сказал Леонид и никогда не ездил к немцам.

На работе Арва по-прежнему хорошо относится к русским. Вскоре Арву перевели конвоировать другую бригаду, благодаря неосторожности со стороны Гаврилы Быкова. Гаврила ухитрился схватить ободранную лису, валявшуюся в мусоре, когда работали в поселке. Приложив ее к животу, он крепко подпоясался. Возвращались домой. «Рыжая голова» указал Арве на ноги, видневшиеся из-под шинели большого мужика. Солдат не обратил внимания на замечание. В лесу спросил у Гаврилы: «Что несешь? Быков боялся, что лисицу могут выбросить, хотел сказать, что это заяц, но не знал, как он называется по-фински. Показывая руками, как он прыгает, повторял: — Стрыбает, стрыбает!

Арва засмеялся, но лису не выбросил, а велел спрятать подальше. Никто из русских не предполагал, что последствия будут плохие, и они расстанутся с хорошим человеком. Рыжий донес. Арву и Гаврилу начальник наказал. Гаврилу из-под мешка на десять минут раньше срока освободил Арва. Ему стоять тяжело: упор приходится делать на одну ногу. Помочь из русских никто не мог. С лесной бригадой на работу он больше не вышел, но по-прежнему остался хорошим для всех.

Его заменил — «Конская голова». Леонид заболел. Шаров договорился с санитаром, чтобы ему дали освобождение. Он чувствовал себя плохо, но все время держался на ногах, стараясь побороть болезнь. Изредка ходил на кухню чистить картофель. Тот, кто работал на кухне, получал за труды лишнюю порцию супа и конские мослы. Получив кость, Леонид вышел из кухни и остановился напротив ворот, что-то насвистывая. Бригада возвращалась с работы. Звуки то затихают, то снова усиливаются. Когда не слышно свиста, он грызет кость. Бригада стояла у ворот и дожидалась, когда придет вахтер и откроет ворота. Солдат заинтересовался русским и стал наблюдать. Приложив губы к кости и на минуту задумавшись, Леонид продолжал свистеть. Лицо его бледное, взор устремлен в одну точку. Он не видит, что друзья прибыли с работы, и охранник показывает на него пальцем, говорит Громову: — Русский одинаково собака!

Менялось начальство лагеря. Каждый из них по-своему относился к русским. Одни запрещали охране иметь взаимоотношения с пленными, другие не обращали на это внимания. Будь то хороший или плохой начальник, строгий или мягкосердечен, никто из них не мог запретить солдатам смеяться над пленными. И они смеялись по всякому поводу. Пленный подбирал на ходу недокуренную сигарету — солдаты смеялись и били их, а потом, собравшись между собою, копировали поведение пленных.

Пленные рылись в мусорном ящике, в котором вывозились нечистоты из поселка — солдаты отворачивались в сторону и плевались. Гордые, они говорили военнопленным, что лучше повеситься, чем рыться по помойным ямам. Но к удивлению охраны, никто из пленных не лез в петлю. Чем труднее становилось жизнь в плену, тем ярче и прекраснее она рисовалась в будущем на родине, и они всякими способами боролись за жизнь.

Над пленными смеялись — не оставались в долгу и они. На шутку отвечали шуткой, на издевательство издевательством.

Когда финский повар заметил русского, который осмелился взять из корыта свиньи одну картошку, он под реплики и издевательства охраны заставил русского стать на колени и есть вместе со свиньей. Повару не обошлось это даром. Утром, перед разводом пленных на работу, повар выпустил свиней на прогулку. Одна из них пролезла в подворотню и зашла в зону. Охрана выходила из бараков; русские начинали строиться. Повар не волновался и не беспокоился, так как рассчитывал, после развода выгнать свиней из зоны. О случае, когда пленный ел вместе со свиньей он успел уже забыть, но не забыли и не могли простить ему русские. Пленные ушли на работу — повар не мог разыскать пятипудовой свиньи в зоне военнопленных и обратился к начальнику: — Перед разводом наша свинья зашла в зону пленных, но я не мог ее найти.

— Поищи лучше! Если не найдешь, то непременно она зарезана русскими. Сделайте обыск — мясо изъять!

Перерыв весь лагерь, повар и охрана не обнаружили ни живой свиньи, ни куска мяса.

— Подлец! — сказал барон. — Свинья не иголка, если бы она зашла в зону к русским, то какие-нибудь следы остались бы. Ты свинью продал немцам — деньги пропил, а сейчас сваливаешь вину на русских. На восемь часов под мешок! Стоимость свиньи будет удержана из вашей зарплаты.

Когда повар отстаивал последние часы, стоя между столбами турника, из зоны пленных ему показали настоящие свиные уши. Повар от злости затрясся и пошевелился, за что два часа не были засчитаны, и ему пришлось простоять лишних два часа под мешком.

Не кто иной, как Громов, когда его обманул финн на две буханки хлеба, украл у него шахтерский костюм и продал ему же. За костюм он мог получить пятьдесят, шестьдесят буханок хлеба и по крайней мере не одну тысячу марок, но Громов не сделал этого — он только проучил финна и получил причитающиеся ему.

И когда Громов услышал реплику рыжего солдата, в его памяти мгновенно воскресла вся унизительная и трудная жизнь плена. Ему стало обидно за себя, но вдвойне за друга, которого так презрительно оскорбил солдат, не зная того, что этот голодный русский обладает громадной духовной силой, перед которой уже преклоняются половина солдат охраны, большинство шахтеров, и скажи он слово военнопленным, они разорвут рыжего солдата на части. Но Громов знал, что если бы даже и Маевский слышал оскорбление в свой адрес, он не ответил бы грубостью, лишь бы только усмехнулся и, отвернувшись, презрительно сморщил лицо. Михаил знал, что Маевский не одобрит его поведения, но такая уж была натура у Громова, что он не мог простить солдату. Воспользовавшись незнанием русского языка солдата, он прочитал ему мораль: — Тебе смешно — голодный русский грызет кость? Мне печально и обидно видеть русского с обглоданной костью в руках, но не смешно: я испытал голод сам! Но запомни, рыжая голова, что этой костью я сделаю посмешище из тебя! Ты будешь плакать — над тобой будут смеяться! Обглоданную кость не раз увидишь во сне!