Норки! - Питер Чиппендейл

Слушая Мату, Мега сразу припомнил странную возню, доносившуюся из соседней клетки: сердитые вопли Мародера, всхлипы и жалобные стоны Маты, смешивающиеся с плачем ее матери, тупые удары и пронзительный визг. Как же все это отличалось от того, что Шеба рассказывала ему о своих отношениях с Соломоном! Судя по ее словам, это была не безрадостная случка, а настоящее романтическое увлечение, вкотором соединились в гармонии чудо, наслаждение и страсть.

— Это было давно, Мата, — терпеливо сказал он. — Неужели ты не можешь преодолеть это в себе?

— Ах, если бы я могла, — печально ответила она. — Но боюсь, это невозможно. Эта рана останется со мной на всю жизнь. Мы — хорошие партнеры и друзья, Мега, и этим все сказано. И мне хотелось бы сохранить наши отношения в таком виде, в каком они существуют сейчас. Пожалуйста, прояви уважение ко мне и сдержи себя. Поверь, я отплачу тебе за это сторицей. Суметь сохранить чистоту наших отношений — вот лучшее из испытаний! В самом деле, Мега, если бы я могла допустить до себя мужчину, это был бы ты и только ты. Я просто не могу — в этом все дело. Честное слово, Мега, ничего личного…

«В том-то и беда, — мрачно подумал Мега. — Ничего личного…»

— Почему бы тебе не попробовать другую самку, Мега? — предложила тем временем Мата. — Или всех по очереди? Это твое право — право Вождя. Разумеется, ты не можешь помешать другим самцам обладать ими после тебя, но зато все дети в колонии будут в какой-то степени твоими.

— Там посмотрим,— устало и покорно отозвался Мега.

Глава 39. ЗАПОЗДАЛОЕ ПРОЗРЕНИЕ

Лопух выглядел так ужасно, что Филин сразу понял: случилась новая беда. После бойни на Большой поляне кроличий лидер ушел в подполье, постоянно кочуя из одной глубокой норы в другую. Филину потребовалось четырежды посылать сигналы по сети ОСПЛ, прежде чем ему удалось договориться о встрече с главным кроликом.

. Для встречи Филин выбрал небольшую группу деревьев на вершине некрутого холма в некотором отдалении от леса. Норки заглядывали сюда исключительно редко. К тому же в центре рощи было углубление, которое, как рассеянно подумал Филин в самый первый раз, когда он только его обнаружил, прекрасно подходило для секретных встреч. На случай, если какой-нибудь норке взбредет в голову все-таки наведаться сюда, Филин заранее отыскал самый удобный сук, с которого хорошо просматривались серовато-коричневые поля, отделяющие холм от опушки Старого Леса.

Ждать пришлось довольно долго. Наконец кролик показался вдали. Он был один. Нервно оглядываясь по сторонам и петляя, Лопух скакал через поле.

Когда кролик приблизился, Филин ничего не сказал, ожидая, что Лопух заговорит первым.

— Маргаритка погибла-, — надломленным голосом произнес Лопух. — Норки поймали ее и стали пытать. И я ничего не сделал, чтобы помочь ей. Это самое ужасное… Я как сейчас слышу ее крик… Но что я мог сделать!? — жалобно закончил он.

— Ничего, — негромко отозвался Филин. — И не ты один. Мало кто из нас всостоянии что-либо предпринять.

«А тех, кто хочет действовать, еще меньше», — мрачно подумал он, вспоминая последнее заседание Общества Памяти Полевой Мыши.

Из глаз Лопуха покатились слезы. Он выглядел осунувшимся и похудевшим; даже его знаменитая задница, казалось, стала намного меньше, а рана на плече все еще не зажила. За то недолгое время, что они не виделись, Лопух ощутимо состарился, и его усилившееся сходство с ДД испугало Филина.

— Лесное Уложение и Билль о Правах Существ! — всхлипнул Лопух. — Они должны были сделать наш мир совсем иным, превратить его в королевство любви и согласия, где нет места таким существам, как норки. И вот как раз в тот момент, когда я собирался ввести их официально, все рухнуло, все погибло, и моя возлюбленная Маргаритка — тоже.

Кролик жалобно поглядел на Филина со дна ложбинки.

— Все наши усилия, все наши труды — ее и мои — все насмарку! А ведь мы жили и работали только ради этого. Где же на свете справедливость?! — воскликнул он надтреснутым голосом и сжал голову лапами.

Разумеется, Филин не мог не сочувствовать кролику, потерявшему подругу, но вместе с тем хорошо понимал, что крольчиху не вернешь, и не видел смысла вот так погрязать в эмоциях. Впрочем, ему хватило такта не сказать все это вслух.

— А когда ты спасся с Большой поляны? — напомнил он Лопуху, который в отчаянии заламывал лапы. — Разве это не справедливость? И как быть со справедливостью естественного — той самой, о которой вы все время толковали?

— В норках нет ничего естественного, — сухо отрезал Лопух, и в его глазах вспыхнула ненависть.— Они — самые противоестественные существа из всех, с кем я только сталкивался в своей жизни!

— А мне кажется, что они — как и все мы — просто стараются быть самими собой,— заметил Филин.

— Проклятыми хищниками — ты хочешь сказать! — с горечью выпалил Лопух. — Вот кем они стараются быть! Никто из травоядных не посмел бы проявить столь откровенное пренебрежение к правам других живых существ, в особенности к основному их праву — праву на существование. Неужели ты не видишь, как меняется наш лес?

— Вряд ли дело обстоит так плохо,— запротестовал Филин. — В конце концов, нас осталось довольно много…

— Ты имеешь в виду — много хищников, — быстро возразил Лопух. — Но мы, кролики, уже потеряли десятки своих товарищей. Маргаритка, Травобой, Черничка…— Он назвал еще дюжины две имен.— Ты сам видел, как ушли ласки и горностаи. Да и кому, как не тебе, лучше других знакомы звуки, сопровождающие внезапную смерть: мягкий удар, сдавленный писк, предсмертный хрип, а потом — тишина, страшная тишина…

Слышен лишь шорох листьев, по которым волоком тащат обмякшее тело, да чавканье и хруст костей. Никто уже не может чувствовать себя в лесу в безопасности. Эти норки едят все, что движется, включая древесных блох, уховерток, жуков, червей, личинок, муравьев, клопов, даже слизней!

Это действительно удивило Филина. Никто из его знакомых не ел слизней.

— Разумеется, все зависит от степени умственного развития,— прибавил кролик, и в его голосе Филину почудилась тень прежней самоуверенности. — Для насекомых это просто какая-то непонятная и таинственная беготня, ибо их уровень понимания был и остается гораздо ниже уровня земли, но существа более интеллигентные, наделенные, в частности, способностью к сопереживанию, не могут не ощущать, как сильно изменились условия жизни. И дело здесь не столько в знании, сколько — увы! — в незнании. Никто не может предсказать, когда эти безжалостные убийцы нанесут удар и как. Будет ли это одиночная норка, или маленькая группа убийц, или вся стая. Самое страшное, что они постоянно где-то рядом и убивают любое живое существо, которому не посчастливится оказаться у них на дороге. И знаешь, Филли, некоторые существа, вот хотя бы мыши, уже голодают, потому что боятся подыматься на поверхность и кормиться? У остальных нервы на пределе, и любой непонятный или просто внезапный шум приводит к сердечному приступу. Нет, наверное, тебе трудно будет представить себе, насколько тяжела стала жизнь для нас — для тех, кто-ходит по земле и питается ее дарами. Вообрази на минуту, что у тебя нет крыльев,— как бы ты тогда себя чувствовал?

Это замечание заставило Филина вернуться в далекое детство, в те времена, когда отец учил его летать. В один из своих первых полетов он потерял скорость, врезался в ветку и — впервые в жизни — не сумел выровняться. В результате он вниз головой свалился на землю, очень сильно ударился и на несколько мгновений вовсе потерял ориентировку. Придя в себя, он обнаружил, что судорожно скребет когтями по мокрой траве,

пытаясь нащупать что-нибудь твердое, чтобы можно было оттолкнуться. Но раскисшая после недавнего сильного дождя почва была такая скользкая и податливая, совсем не похожая на твердую древесную кору, которую маленький Филли привык чувствовать под когтями,— и он растерялся и ощутил себя в высшей степени неуютно.

Бешено работая крыльями, он все-таки сумел принять вертикальное положение, но сразу обнаружил, что отец исчез. Тут он почувствовал себя еще более неуверенно. Лес перестал быть тем лесом, на который он уже привык смотреть с высоты птичьего полета. Теперь лес смотрел свысока на маленького, перепачканного в грязи филиненка и что-то неодобрительно шептал. Деревья и кусты стали вдруг неправдоподобно огромными; мерно раскачиваясь под порывами ветра, они обступили его со всех сторон; на мгновение ему показалось, они вот-вот упадут и раздавят его, и тогда он испугался. Лишившись привычного существования в трех измерениях, Филин чувствовал себя уязвимым и беззащитным. К страху примешивалось тошнотворное ощущение ловушки. «А вдруг я не сумею оторваться от земли и взлететь?» — в панике подумал он тогда.