Богиня прайм-тайма - Татьяна Устинова

– Хей! – сказал кто-то из бородатых и ткнул его в плечо. Бахрушин оглянулся.

Бородатый показывал автоматом куда-то за камышовую будку, и переводчик кивал как заведенный, но ничего не говорил, и Бахрушин понял, что должен идти туда.

Тропинка пропадала за ближайшим поворотом, как будто в пропасть сваливалась, а может, и сваливалась, потому что в темноте тихо шуршало, камушки сыпались, стекали куда-то. Свет единственного фонаря на будке сюда не доставал, и дальше начиналась непроглядная темень. Именно про такую говорят, наверное, – хоть глаз выколи.

Серое глиняное строение возникло совершенно неожиданно и прямо посреди тропинки. Ни огонька, ни проблеска.

Бородатый, шедший за ним почти вплотную, слегка подтолкнул его в спину, и Бахрушин шагнул наугад, в черноту. Под ногами чавкало – дождь, что ли, здесь шел?!

Они повернули, и жидкий свет лампочки над деревянной дверцей показался Бахрушину ослепительным и нереальным. На пороге стоял еще один бородатый, точная копия всех предыдущих. Он кивнул и посторонился, пропуская Бахрушина внутрь, в тесное помещеньице с голыми стенами и земляным полом. В противоположной стене – еще одна дверь и почему-то окно. Зачем окно в другую комнату?! Или здесь так принято?

Бахрушина обыскали.

Делали это равнодушно, бесстрастно и профессионально. Очень быстро.

Телефон. Сигареты. Диктофон. Записная книжка, ручка, бумажник. Пачка жвачки. Все, больше ничего.

Потом опять тычок в спину, впрочем, довольно аккуратный, и Бахрушин оказался в следующей комнате.

Здесь тоже горела единственная лампочка, лежали матрасы вдоль стен и – никакой мебели.

Еще один бородатый сидел у стены, по-птичьи поджав ноги.

– Вы хотели меня видеть?

Английский язык, грянувший как гром среди ясного неба, даже испугал Алексея Владимировича. Никто из давешних бородачей не говорил по-английски.

Он оглянулся на дверь и понял, что следом никто не зашел. В комнате с матрасами они были вдвоем – он и бородатый.

– Да, если вас зовут Гийом.

– Это мое имя.

– Хотел.

– Зачем?

– Мою жену взяли в заложники, – медленно сказал Бахрушин, не сразу вспомнив, как будет по-английски “заложник”. – В тот день, когда она была у вас на базе.

– Я хорошо ее помню. Садитесь.

Алексей Владимирович неловко сел на ближайший матрас и так же неловко скрестил ноги. Посередине стоял китайский термос с чаем и несколько пиал. Две пустые, а в двух других миндальные орехи и изюм.

– Хотите чаю?

Бахрушин не хотел никакого чаю, но не знал, что правильнее, отказаться от угощения или поблагодарить за него, и решил, что лучше будет поблагодарить.

– Да, спасибо.

Гийом налил чай в одну из пиал, но в руки не взял и Бахрушину не протянул. Тот поднялся и взял пиалу сам.

От темной жидкости пахло почему-то распаренным веником – может, потому, что чай заваривали в термосе?

Нужно было спрашивать дальше, а он боялся. Так боялся, что не мог себя заставить.

Ведь наверняка бородатый знает – жива она или мертва?

– Она пропала вечером того же дня. Она и еще трое русских.

– Я знаю. В горах всегда все знают.

– Они…живы?

Гийом отхлебнул из своей пиалы. Конечно, он не ответил сразу – еще бы!

Бахрушин ждал.

Цикады звенели за глиняной стеной.

– Да.

Алексей Владимирович еще немного подержал свою пиалу, а потом поставил ее на пол. Из нее выплеснулось немного темной жидкости.

Сердце болело почти невыносимо, и он подумал, что сейчас непременно умрет.

Прямо здесь. В этой хижине, на глазах у странного бородатого афганца с французским именем.

Афганец пристально и неотрывно наблюдал за ним, и Бахрушину показалось, что он не умер именно из-за этого. Из-за того, что тот смотрел так внимательно.

Умирать под таким взглядом было бы глупо и… недостойно.

– Вы знаете, где они?

– Нет.

Врет, понял Бахрушин.

– Мы ищем их и не можем найти уже много дней.

Требований никто никаких не выдвигает, и наш МИД…

Тут Гийом улыбнулся как человек, который внезапно услышал что-то очень смешное и изо всех сил сдерживается, чтобы не захохотать.

– Что вы хотите от меня?

– Помогите нам найти их. Мы… не останемся в долгу. – Это Бахрушин тоже сказал не сразу, некоторое время соображал, как будет “не остаться в долгу”.

Гийом поболтал чай в своей пиале.

– Это очень трудно. И дорого.

– Насколько дорого?

– Очень дорого.

– Мы заплатим.

Опять молчание. Продолжительное и густое, как варенье, капающее с ложки.

– Вы богатый человек?

– Нет.

– Значит, заплатит ваша страна?

Стране нет до нас никакого дела, подумал Бахрушин стремительно.

…На днях, после исторического визита Олега Добрынина к помощнику президента Владлену Никитовичу, по “вертушке” звонил министр внутренних дел и матерился, и орал, и обещал всех посадить, если только они не перестанут “лезть не в свое дело”!

– Это мои люди, – упрямо говорил Добрынин, и пот блестел у него над верхней губой, хотя в кабинете было промозгло и холодно, – я не могу их бросить, Виктор Петрович!

– Да ты хоть понимаешь, что делаешь, твою мать!

Там такие силы задействованы, а ты лезешь!.. И этому своему скажи, чтоб не лез, без вас разберутся, сопляки, мальчишки!

– Да ведь никто не разбирается, Виктор Петрович!

– Мне лучше знать, кто и в чем разбирается! Я тебя, сосунка, не с работы сниму, я тебя в изолятор посажу, если вы еще будете ходить и канючить!

– Там же люди! Журналисты. Они ни в чем не виноваты!

– Ты, твою мать, совсем охренел, Добрынин?! Я тебе русскими словами говорю – прекрати воду мутить, не смей! Без тебя разберутся, кто там прав, а кто виноват! Смотри, следующего тебя искать станут, если ты не остановишься и этого своего не окоротишь!

Бахрушин стоял у окна, смотрел вниз, на блестящие от дождя крыши машин на тесной стоянке, на лужи, на стайку водителей, куривших под металлическим козырьком, на зажженные фонари – какой-то нерадивый электрик так и не погасил их, несмотря на то что день был в разгаре.

Впрочем, какой день? Мрак с утра до ночи!

За спиной раздался грохот, и Бахрушин оглянулся.

Добрынин швырнул трубку на аппарат, и она не удержалась, ударилась в пол и закачалась на толстом витом шнуре.

– Езжай в Кабул, Леша, – сказал Добрынин и рукавом пиджака вытер лицо. – Прямо сейчас. X… их знает, может, через три дня тебя уже не выпустят!

У государства свои “государственные” интересы – что ему до пропавших в горах журналистов!

Ничего. Совсем ничего.

– Я, по крайней мере, хотел бы знать их требования, – отчетливо выговорил Бахрушин. – Ваши услуги, разумеется, мы оплатим в любом случае.