Шум. История человечества. Необыкновенное акустическое путешествие сквозь время и пространство - Кай-Ове Кесслер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мощные взрывы, в результате которых погибли и пострадали множество людей, прогремели в 1865 г. в Нью-Йорке, в 1866 г. – в Панаме, в 1867 г. – в Сан-Франциско. 5 ноября 1865 г. портье отеля «Вайоминг» в Нью-Йорке выбросил из окна загоревшийся ящик с образцами товаров из Гамбурга. Взрыв сотряс весь Гринвич-Виллидж. Каким-то чудом пострадали лишь 29 человек. «Мистер Корнелиус Стивенс, молочник, в тот момент как раз проезжавший мимо “Вайоминга”, был оглушен, изувечен и найден на улице истекающим кровью»[275], – писала на следующий день газета New York Times. Пять месяцев спустя из-за несчастного случая в порту произошла катастрофа в Колоне (Панама). Там взорвалось британское грузовое судно «European», перевозившее нитроглицерин. «Более 60 человек убиты, ранены и пропали без вести, – сообщала New York Times 21 апреля 1866 г. – Два причала и складские помещения Панамской железнодорожной компании разрушены… ущерб колоссальный». Порт был разрушен до основания, ксилографии с изображением места происшествия облетели весь земной шар. Удивительно, но катастрофы не уменьшили объем продаж. Скорее, напротив, они продемонстрировали всем силу, скрытую в новом взрывчатом веществе. Прогресс был делом рискованным, и это принималось в расчет – как и сопутствующий шум и грязь.
Самого Нобеля взрывная сила нитроглицерина одновременно восхищала и ужасала. Сделать это вещество безопаснее стало главной его целью – не в последнюю очередь потому, что очередной несчастный случай коснулся его лично. 12 июля 1866 г. взлетела на воздух только что открытая им фабрика в Гестхахте. Причиной стало, очевидно, самовозгорание взрывчатого вещества. Восстановив разрушенное, с октября 1866 г. Нобель из соображений безопасности переносит свои эксперименты в плавучую лабораторию на Эльбе, напротив фабрики. Предположительно, дальше ему помог случай. Сосуд с нитроглицерином якобы протек при транспортировке, и капли взрывчатого вещества попали на кизельгур («горную муку»), которым в целях амортизации была покрыта грузовая платформа вагона. Получилась вязкая масса, которую один из рабочих показал Нобелю. Это был прорыв: смесь обладала взрывной силой нитроглицерина, но была устойчива к толчкам и ударам. Изобретенный таким образом динамит начал свое триумфальное шествие по миру. До сих пор нет уверенности в том, что эта история правдива. Сам Нобель до конца своей жизни отрицал, что его изобретение является лишь результатом случайного стечения обстоятельств. Коммерческий успех динамита стал основой его мировой известности, богатства, а впоследствии – основанного им Фонда Нобеля. Если в 1867 г. его фабрика произвела около 11 т динамита, то всего три года спустя она производила уже почти 800 т. Нобель основал более 90 фабрик по производству динамита во всем мире, его имя стало легендой.
Однако при его жизни динамит вовсе не предназначался для ведения боевых действий. Гудящие гранаты, снаряды для мортир и пушек начинялись другим веществом – тротилом (тринитротолуолом). Различие между двумя типами взрывчатых веществ, изменивших мир, очень простое: если динамит представляет собой смесь нитроглицерина с другими веществами, тротил – это одно химическое соединение. Его впервые синтезировал в 1863 г. немецкий химик Юлиус Вильбранд (1839–1906), и случилось это в том же самом Крюммеле, где два года спустя началась мировая слава Альфреда Нобеля. В XX в. ужас стали измерять в тротиловом эквиваленте.
Навязчивая мелодия в голове Генриха Гейне
Из шума музыка растет,
И шумом кажется нередко.
Вильгельм Буш
Гигантомания была приметой века – ей были подвластны и культура в целом, и музыка в частности. Соответственно запросам эпохи композиторы-романтики постоянно увеличивали состав оркестров и вводили в него новые группы инструментов. Уже Людвиг ван Бетховен порвал с привычными piano и mezzoforte[93] венской классики и обратился к действительно сильным средствам музыкальной выразительности. Гектор Берлиоз (1803–1869), Густав Малер (1860–1911), Рихард Штраус (1864–1949) и – последний по списку, но не по значению – Рихард Вагнер (1813–1883) сочиняли мощные композиции, в которых слушателей впечатляли не только гармония и мелодия, но и сама сила звука. В музыке позднего романтизма доминировали медные духовые инструменты и литавры. Струнные и деревянные духовые инструменты вводились в оркестр в двойном и тройном количестве, а в хоре могли петь до 300 человек. Вплоть до рубежа XIX–XX вв. композиторы непрестанно наращивали численность групп медных и деревянных духовых, дополняя их почти экстремально громкими инструментами, вроде бас-кларнета или тубы. Венские классики располагали всего двумя валторнами в оркестре, а в помпезных сочинениях Рихарда Вагнера бывает задействовано и восемь.
Растущую громкость окружающего мира отражали и концертные залы конца XIX в. К их числу относится бостонский Coliseum. Его длина составляла 150 м, а высота стоящего там органа – 13 м. В нем было 100 000 зрительских мест. Все это делало его одним из крупнейших концертных залов в истории человечества, а в 1872 г. там состоялся на тот момент самый грандиозный в истории концерт – Праздник мира во всем мире (World’s Peace Jubilee). Он продолжался с середины июня по начало июля и был приурочен к столетнему юбилею независимости Бостона от Англии. Это был гимн музыкальной гигантомании, но, кроме того, с помощью многолюдных хоров и захватывающей дух музыки организаторы фестиваля хотели заявить всему миру, что они против ужасов современных войн – так, чтобы их невозможно было не услышать.
Одной из приглашенных знаменитостей был венский композитор Иоганн Штраус (1825–1899). Газеты сообщали, что 17 июня 1872 г. его встретили бурными аплодисментами, после чего он дирижировал самым большим в истории оркестром, игравшим его Дунайский вальс. В оркестре играли 800 музыкантов, в хоре пели 20 000 певцов. Потребовалось почти 100 ассистентов, чтобы помочь Штраусу дирижировать исполнением «Хора цыган» из «Трубадура» Верди, «причем для усиления эффекта сотня пожарных разом ударила по сотне наковален»[276]. Впоследствии Штраус вспоминал об этой премьере так: «Внезапно прогремел пушечный выстрел – так нежно двадцатитысячному хору давали понять, что пора начинать концерт… Я подал знак, мои сто помощников повторили мое движение так быстро и хорошо, как только могли, – и началось подлинное светопреставление, которого мне не забыть до
