Живому классику А. Исаеву. - Пётр Тон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как видим, танки Т-34 и КВ были настолько всё же “особливыми”, что наши войска с успехом использовали в боях даже не сами эти танки, а лишь… их “светлые образы”. Или же Катуков тоже “начинает петь” о страхе немцев перед Т-34 и КВ только потому, что у Катукова в составе его 20-й танковой дивизии этих танков просто не было, а дела дивизии были плохи?
У того же Катукова во второй главе описываются бои октября 1941 года (самое начало Московской битвы). И между прочим Катуков сообщает, что “за каждый сожжённый Т-34 немецкое командование предоставляло солдатам две недели отпуска, а за КВ — даже три”. Особых трудностей, по Алексею Валерьевичу, до начала Московской битвы у немцев не было, так почему же именно танки КВ и Т-34 немцы отметили столь роскошным подарком для своих солдат ещё ДО этой самой битвы?
3. Приведя несколько примеров того, что танки Т-34 и КВ немцам всё же удавалось в конце-концов подбивать, Алексей Валерьевич делает вывод: “Танки КВ и Т-34 не были неуязвимыми монстрами, они не раз и не два подбивались немцами в бою.”
Ну что ж, отметим, что Алексей Валерьевич “выводит”, так сказать, новую тактико-техническую характеристику танков: ПОДБИВАЕМОСТЬ. Мол, ВСЕ танки подбиваются, и — читайте примеры от Алексея Валерьевича! — танки КВ и Т-34 подбиваются ТОЖЕ: отсюда — КВ и Т-34 нельзя назвать “неуязвимыми монстрами”. Прям почти как “неграмотный перепев” (привет поборникам “правильной” логики Куртукову и Lents'у!) знаменитого силлогизма — “раз Сократ смертен, то он — обычный человек”: “раз КВ и Т-34 подбить всё же можно, то они — вполне обычные танки, ничем особливо от, например, трофейного 38(t) не отличающиеся”.
4. А ежели кто-то говорит, что эти танки ПЛОХО подбиваются, то и тут ничего страшного — в нужном месте Алексей Валерьевич просто ОБОРВЁТ цитату — и пусть читатель думает, что тот самый КВ из рассказа Рейнгардта всё же ПОДБИЛИ снарядом той самой 150-мм гаубицы. А ведь не подбили же на самом деле!
Рассказ Рейнгардта таков: “…В этот момент прибыла 150-мм гаубица. Пока командир артиллеристов предупреждал о приближении танков противника, орудие открыло огонь, но опять таки безрезультатно.”
Здесь Алексей Валерьевич ставит ТОЧКУ, заканчивая рассказ.
А Рейнгардт продолжает: “Один из советских танков приблизился к гаубице на 100 метров. Артиллеристы открыли по нему огонь прямой наводкой и добились попадания — все равно, что молния ударила. Танк остановился. “Мы подбили его”, — облегченно вздохнули артиллеристы. “Да, мы его подбили”, — сказал командир гаубицы. Вдруг кто-то из расчета орудия истошно завопил: “Он опять поехал!” Действительно, танк ожил и начал приближаться к орудию. Еще минута, и блестящие металлом гусеницы танка словно игрушку впечатали гаубицу в землю. Расправившись с орудием, танк продолжил путь, как ни в чем не бывало.”
Ну а Алексей Валерьевич, умолчав о печальной участи немецкой гаубицы, как раз НА ЭТОМ ПРИМЕРЕ выводит: “если обороняющаяся стрелковая или пехотная дивизия атаковывалась небольшим количеством танков, то справиться с этой угрозой ей было вполне по силам. Если танки легкие и средние, задача была предельно простой, если нет, то в дело шли тяжелые пушки дивизионного или даже корпусного звена… у немцев [это были] 150-мм гаубицы и 105-мм пушки”
Правильно, Алексей Валерьевич! Как раз “были” у немцев 150-мм гаубицы. Только вот одна из них после встречи с танком КВ… “быть” перестала.
Полагаю, что этих примеров вполне хватит, дабы все убедились, что Алексей Валерьевич ещё не в должной степени овладел мастерством пропагандиста. Говоря словами самого “энциклопедиста” — как пропагандист Алексей Валерьевич ещё “сыроват”. Но ничего, собственно, в этом “нет плохого или стыдного” “на определенном этапе развития” Алексея Валерьевича, как пропагандиста-агитатора. Напишет ещё пару-тройку “энциклопедий”, набьёт руку, отточит аргументацию, усвоит основные правила… И придёт в итоге, как и все писаки-пропагандисты, к “золотому сечению” агитаторского сочинительства. Я в это верю. Можно даже сказать — “свято верю”:-)
Антисуворов. Гл.8
Вот и про женщин, пьющих пиво на улице, добрались (ч.1) http://www.russ.ru/forums-new/war-ist/messages/38400.htmlВ самом начале главы Алексей Валерьевич утверждает:
1. “Больше всего меня лично убивают в трудах Владимира Богдановича постоянные апелляции к бытовой логике. Например, история с боеприпасами на грунте.”
2. “Выкладка боеприпасов на грунт — это стандартная процедура.”
3. “Склады бывают или открытые, или подземные. Подземные очень дорогие. Открытые дешевле, и при окружении их земляным валом допускается их нахождение до 800 м от населенного пункта. Что, впрочем, подтверждается случаями взрывов на складах, которые происходили в 90-х годах.”
4. “В. Суворов, видимо, забыл, что события происходили в веке ХХ, а не во времена отсыревания пороха на полках кремниевых ружей.”
Даю справку:
В начале ХХ века “выкладку боеприпасов на грунт” для хранения никак нельзя было считать “стандартной процедурой хранения”, потому как в начале ХХ века ВО ВСЕХ СТРАНАХ МИРА (и в русской армии) боеприпасы ВСЕГДА хранились в разобранном (несобранном) виде: отдельно — снаряды, отдельно — взрыватели (трубки), отдельно — гильзы, отдельно — порох и т. д. Готовые выстрелы производились на сборочных производствах на арсеналах непосредственно перед отправкой боеприпасов в войска. Ни один из элементов выстрела НЕ ХРАНИЛСЯ на открытых площадках, потому как в результате такого хранения при сборке выстрелов в арсеналах рабочие получили бы очевидные проблемы. Соответственно, существовали отдельно:
— склады гильз в виде простейших стационарных (чаще — деревянных) строений с минимальными требованиями по безопасности;
— склады трубок (взрывателей): стационарные каменные строения, находящиеся на некотором (лимитированном) удалении от остальных городских построек;
— склады снаряженных снарядов: стационарные каменные здания, выносимые (по возможности) за городскую черту;
— пороховые склады: чаще всего отдельно стоящие деревянные строения с естественной вентиляцией (через открываемые окна) и освещаемые внешними (опять же через окна) источниками света; реже — подземные хранилища, под которые оборудовались имеющиеся естественные (или искусственные) полости в грунте (пещеры, катакомбы…)
— сборочные производства на арсеналах: стационарные каменные здания, удаленные от прочих городских построек.
Проживающие в Петербурге могут посетить Артмузей (бывший петербургский арсенал), в левом крыле которого есть несколько стендов, рассказывающих о технологическом процессе сборки артвыстрелов в этом арсенале. В самом здании арсенала имелся только склад трубок (взрывателей). Гильзы, снаряды и порох завозились отдельными партиями. Существовала определенная величина — общее суммарное количество ВВ в здании в килограммах — которую нельзя было превышать. Т. е. очередная партия пороха (снарядов) завозилась только тогда, когда с арсенала были вывезены собранные артвыстрелы.
Описанная система безопасного хранения взрывчатых веществ существовала в России вплоть до октябрьского переворота 1917 года. И плавно перешла в советскую действительность. Об этом можно прочитать в книге А.А. Маниковского “Боевое снабжение русской армии в Мировую войну”. Генерал Маниковский в мае 1915 года был назначен на должность начальника ГАУ (Главного артиллерийского управления) и именно благодаря его усилиям к зиме 1915–1916 гг. русская армия перестала ощущать “снарядный голод”. Однако, как не велик был соблазн во время первой мировой войны упростить процесс хранения и сборки артвыстрелов, от заведенного порядка не отступили ни на шаг: полностью снаряженные артвыстрелы НИКОГДА НЕ ХРАНИЛИСЬ В ТЫЛУ — таковые были только в войсках. И, следовательно, НИКОГДА НЕ ХРАНИЛИСЬ НА ОТКРЫТЫХ ПЛОЩАДКАХ — такой вопрос ПРОСТО НЕ СТОЯЛ в то время.
После Февральской революции Маниковский, продолжая оставаться начальником ГАУ, занял должность управляющего военным министерством и вместе с другими министрами Временного правительства был арестован в ночь на 25 октября 1917 года в Зимнем дворце. Однако вскорости под давлением рабочих петроградского арсенала Маниковский был выпущен из петропавловской крепости и вновь приступил к своим обязанностям в военном министерстве. Совнарком “прикрепил” к нему Подвойского в качестве комиссара. Маниковский согласился работать с новой властью. Однако, как вспоминал Крыленко, — “При первой же попытке самостоятельной и независимой работы Маниковский вторично сел в тюрьму и вся сеть армии служащих была принуждена сложить оружие”. Это произошло 20 ноября 1917 года. А в феврале 1918 года Маниковский из тюрьмы был выпущен и официально занял должности начальника ГАУ, начальника Управления снабжения и, в дополнение к этому, стал постоянным членом Военного законодательного совета и Артиллерийского комитета.