Что скрывают зеркала - Наталья Калинина

– Это он так сказал?

– Чего? Про два килограмма? Я сказала! Чего прыцепилась! Ешь давай! – смешно сердилась Степановна. И Кира ела. Но только потому, что испытывала симпатию к этой сварливой, но с золотой душой немолодой женщине.

Тем утром к ней опять пришла Степановна, но на этот раз без подноса. Увидев Киру в кровати, санитарка не стала привычно ругаться. Наоборот, на ее тонких сухих губах впервые Кира увидела улыбку.

– Давай вставай, девонька. Зурабыч тебя срочно к себе просит. Там… Там за тобой приехали!

– Кто? – встрепенулась девушка.

– Мущина! Такой… ах, какой! Краса-авец!

Степановна огладила свои круглые бока руками, демонстрируя, каким красавцем ей увиделся мужчина.

– Волосы темные, одет в костюм. Киноактер, и только! Давай поторапливайся! Да умойся и зубы почисть! А то как ты такая расхристанная к такому мущине? Эх, не слушала меня, плохо ела! Так и осталась тощей, – засокрушалась Степановна, словно чувствовала за собой серьезную недоработку.

Кира собралась меньше чем за пять минут, и, хотя от волнения и сбивалось дыхание, она не позволила себе задержаться перед дверью, чтобы перевести дух, а, коротко постучав, сразу вошла.

Молодой привлекательный мужчина занимал стул, на котором она обычно сидела во время разговоров с доктором. Илья Зурабович находился привычно за столом напротив, и то, что он не ходил размашистым шагом по кабинету, а предпочел сидеть, вселило спокойствие и уверенность.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась Кира, рассматривая темный висок гостя и его чеканный профиль с немного загнутым книзу носом, что придавало ему несколько хищный вид.

Мужчина обернулся к ней и широко улыбнулся:

– Здравствуй, Эли!

Ничего не произошло: не нахлынули воспоминания, не забилось сердце, не отозвалась душа радостью или, наоборот, тревогой.

– Присаживайся, Кир… Эли, – засуетился Илья Зурабович, поднимаясь с места и придвигая ей свободный стул. Девушка присела и выжидающе уставилась на доктора, ожидая, что тот ей все объяснит.

Но заговорил мужчина:

– Как ты меня напугала, Эли! Где тебя только не искали! Спасибо той девушке, которая выложила твою фотографию в Сети и указала адрес, где ты находишься. Я уже и в полицию, и по больницам, и объявления давал. А ты будто сквозь землю провались. Не знал уж, что и думать.

Он частил и частил словами, которые ударялись и отлетали, будто резиновые шарики от стены, никак не касаясь сознания Киры, не тревожа ее памяти, не вызывая эмоций.

– Простите… Я вас не помню.

Мужчина замолчал на полуслове, а потом взял себя в руки и опять улыбнулся. Но при этом улыбались лишь его губы, а взгляд так и оставался холодным. Глаза мужчины так и не зажглись теплом радости.

– Неудивительно. У тебя это… бывает. Я знал, что могу встретить тебя… такой. Поэтому привез фотографии. Вот.

Он засуетился, полез в карман. От его движений воздух вокруг всколыхнулся, и Кира уловила запах одеколона, который, как недавно, вызвал у нее ассоциации с пожаром и запахом гари. Сердце больно сжалось: она уже знала, с чем связаны эти образы. Запах лишь всковырнул, как нарыв, свежие воспоминания.

– Я Сергей. Твой муж, – сказал гость, выкладывая перед ней на столе веер фотографий. – Гражданский, правда. Мы собирались пожениться, но… – Он оборвал себя на полуслове и решительным жестом придвинул девушке одну из фотографий: – Вот. Мы вместе. Такие счастливые…

Она осторожно взяла снимок в руки и увидела на нем себя – и с длинными, еще светлыми волосами, смеющуюся, с перепачканными мороженым губами. И рядом – Сергея, обнимающего ее за плечи. Она доверчиво льнула к его плечу, а он собственнически целовал ее в висок. Да, судя по этому снимку, сделанному какое-то время назад, они действительно были счастливы.

Сергей что-то продолжал рассказывать, но Кира его не слушала, перебирая снимки – пасьянс из их счастливых дней. Лица, лица – их лица, улыбки, взгляды, поцелуи на камеру. И ни на одном снимке нет детского личика, которое она искала не столько глазами, сколько сердцем.

– А где… Тихон? – спросила она, собирая снимки в стопку и убирая обратно в конверт. – Где его фотографии?

– Тихон, – мужчина запнулся и беспомощно, ища поддержки, посмотрел на доктора. – Я подумал… Я не хотел вот так, сразу… В первый же день…

– Ужасная трагедия, – разжал губы Илья Зурабович. – Соболезную. Это я попросил Сергея не привозить пока фотографии вашего сына.

– Но почему?! – закричала Кира и часто задышала, силясь справиться со слезами. – Я хочу его увидеть! Мне нужны его снимки. Мне нужно все, что с ним связано!

– Фотографии дома, Эли, – мягко сказал Сергей и накрыл ее руку своей ладонью. – Пойдем домой. Там… Там все есть.

Она кивнула и вопросительно посмотрела на доктора, словно спрашивая у отца позволения пойти со знакомым мальчиком на танцы.

– Иди, Кира, – тихо произнес Илья Зурабович. – И не забывай нас. Если у тебя будет когда-нибудь желание приехать в гости… Вот, позвони мне! Я буду очень рад. И Люба тоже.

С этими словами доктор написал размашистым почерком на желтом стикере свой номер и протянул девушке.

– Спасибо, доктор! За все спасибо. Позвоню. Обязательно. И верну вам деньги.

– Она должна вам за лечение? – встрепенулся Сергей и уверенным жестом человека небедного, привыкшего многие вопросы решать за деньги, вытащил бумажник.

– Нет. Ничего не должна.

– Ну как же, доктор. За платье, туфли и прочее. Я вам верну!

– Сколько, Эли?

Она, несмотря на возражения доктора, назвала сумму, и Сергей быстро отсчитал купюры и положил на стол. Затем бережно взял девушку под локоть и повел из кабинета.

За ними закрылись двери, и на столе, напоминая о Кире, осталась лежать пачка денег.

– Ну зачем же? – простонал Илья Зурабович, глядя на банкноты и чувствуя себя так, будто все, что он раньше делал для этой девушки – бескорыстно, из отеческой любви, – превратилось в товар. На его поступки навесили ценник, и оказалось вдруг, что добро и любовь продаются. Унизительно и горько. Илья Зурабович сгреб деньги в ящик стола, подумав, что выдаст из них премию от себя лично санитарке Степановне, и подошел к окну.

Их уже не было видно – Киры и ее спутника. Скорей всего, они уже миновали территорию и сели в машину. Глядя на пустой под дождем парк, Илья Зурабович мысленно пожелал этой девочке счастья. Хотя, уже зная ее историю, понимал, что счастье для нее – состояние недосягаемое. Сердце болело за нее, как в тот день, когда он улетал на конгресс, предчувствуя что-то нехорошее. Илья Зурабович так много думал о Кире, направляясь в Барселону, что принял за нее незнакомую, но так удивительно похожую на нее девушку в гостинице. «Кира?» – едва не бросился он к той с объятиями. Но девушка ответила, что зовут ее Нора, и подвела к стойке регистрации. Илья Зурабович стал торопливо искать паспорт, а когда поднял глаза на девушку, увидел, что та уже куда-то ушла, а на ее место пришла другая. Когда он спросил у девушки-организатора про Нору, ему вдруг ответили, что сотрудницы с таким именем у них нет и никогда не было. Илья Зурабович решил, что произошла ошибка. Что, возможно, в эти дни проходила еще одна выставка, и организатор от другой компании приняла его за своего гостя. Но сердце болело. И не зря, как оказалось. Не дожидаясь окончания конгресса, он вылетел домой.