Дороже всех сокровищ - Сьюзен Виггз

Злые слова были как удар хлыста.

— Я не это имела в виду, и ты это знаешь. Мне просто интересно, каковы твои планы. Ты останешься в Кэроу?

— Возможно. А может быть, поеду в Ирландию, к Фрэнсису. Я еще не решил.

— А! — она отбросила ногой серый камешек. — Тогда прощай. Всего доброго.

Он пробормотал что-то по-уэльски. По горькому тону Энни поняла, что это было ругательство. Потом снова по-английски:

— Но я останусь в городе, пока не буду уверен, что Андрэ сдержит свое слово, а Оуэн…

Эван не договорил и отвел глаза.

— Что Оуэн? Я с ним совсем не знакома, а ты должен знать его хорошо.

— Да, я знаю его очень хорошо. Будь осторожна с ним, Энни. Он красив и остроумен, но ему нельзя доверять.

Энни подивилась резкости сказанного и значению слов.

— А мне он показался настоящим джентльменом.

— Так о нем думают многие, особенно женщины. Но он стремится занять более высокое положение в королевстве, возможно, чтобы отомстить за смерть отца. И если узнает, кто ты такая, постарается использовать тебя в своих целях.

— Здесь он не будет первым, — горько заметила девушка.

— Не пытайся заигрывать с ним. Он очень жесток.

— Какая глупость! Я бы даже сказала, что ты ревнуешь. Вы с ним, кажется, одного возраста. Вы были друзьями?

Он смерил ее долгим взглядом. В пустынных башнях гулял ветер и гонял по двору пыль.

Медленно и четко выговаривая каждое слово, Эван произнес:

— Мы не были друзьями, — он глубоко вздохнул, — но я все равно очень хорошо с ним знаком, Энни, — сказал он. — Видишь ли, я был его мальчиком для битья.

Глава 13

Суровая зима нехотя уступила место прохладной весне. Андрэ Скалия наблюдал за своей подопечной с ревнивым вниманием, с каким лиса оберегает единственного лисенка. Стоя у стрельчатого окна, он следил за ее отражением в стекле. Она сидела за столом и что-то писала, лениво поглаживая облезлую кошку свободной рукой.

Вся предыдущая жизнь приучила ее к переменам, и Энни без особых усилий для себя вошла в новую роль благородной юной подопечной Андрэ. Ей ничего не стоило перенять разговоры и манеры двора Оуэна.

В отличие от Дрейка, Эван остался в городе ухаживать за престарелым слепым отцом. Время от времени он приходил в замок с жалобами от горожан. Но это был только предлог. На самом деле он хотел удостовериться, что Энни живет в комфорте и безопасности. Он боялся Оуэна Перрота и не доверял ему. Происхождение девушки по-прежнему хранилось в тайне. Кэроу держался на расстоянии, и это радовало Андрэ Скалия: между красивым уэльсцем и непокорной принцессой существовала сильная привязанность, это было заметно сразу, и Андрэ не хотел, чтобы из безвкусной мелодрамы о неразделенной любви выросло нечто большее. Скалия готовил Энни к жизни при дворе, а возможно, и к английскому престолу, и не мог позволить простому моряку разрушить его планы ради каких-то поцелуев.

— Андрэ!

Тихий голос Энни вывел его из задумчивости. Он оторвался от созерцания стада овец и обернулся. Девушка протянула ему исписанный пергамент.

— Я закончила, — объявила она.

Он взял листок в руки и сделал вид, что просматривает перевод из Цицерона. На самом деле Андрэ рассматривал девушку. Та была просто обворожительна — волосы отросли и золотисто-рыжими волнами спадали на плечи. Он приобрел для нее несколько дорогих чепцов, но она не имела привычки носить их, предпочитая распускать волосы. Как бы служанка ни старалась, Энни вечно теряла пришпиленный к голове убор. Он также приобрел для нее несколько дорогих платьев богатых цветов из тонкого шелковистого бархата и из лучшей испанской шерсти. Деревенские женщины, которые шили их, не обладали особой творческой фантазией, поэтому наряды не отличались разнообразием украшений — только простые оборки и декоративные разрезы. Тем не менее, простота стиля, как нельзя больше гармонировала с Энни. Девушка обладала какой-то неуловимой привлекательностью, которая заключалась не столько в красоте лица или фигуры, сколько в живом блеске глаз, светящихся умом, и ослепительной, хотя и такой редкой, улыбке. Это было, по мнению Андрэ, наследственной чертой.

— Вы неплохо справились с переводом, — Андрэ всегда был сдержан на похвалу.

— Чушь собачья, Андрэ.

Он поджал губы. Она часто шокировала его своими жаргонными словечками — опять же сильно напоминая королеву. Но он никогда не говорил ей об этом.

— В самом деле? — бесстрастно спросил он.

— Мой перевод просто отличный. Скажите еще, что когда-то, читали лучший, чем мой.

— Читал.

— Да? — она недоверчиво посмотрела на него. — Чей?

— Королевы.

Энни фыркнула:

— Вы просто ослеплены ею, как и все остальные мужчины, которые преклоняются и заискивают перед ней, — например Лестер, Хэттон и лорд Бург.

— Вам не следует повторять придворные сплетни, Энни. Я уже говорил вам об этом.

— Но чем еще мы занимаемся здесь? — спросила она и, нахмурившись, взгромоздила локти на стол. — Единственное развлечение в этом адском, холодном месте состоит в получении хоть каких-то сплетен, и, должна вам сказать, вы поглощаете их с неменьшей жадностью.

Это действительно было так. Только Андрэ делал это не с целью развлечения. Он хотел держать руку на пульсе королевства, для этого ему нужно было знать все нюансы событий. Он всей душой жаждал вернуться ко двору, но пока не осмеливался. Сказав королеве, что отправляется в Уэльс, чтобы разведать таинственные обстоятельства исчезновения на пути в Лондон собранных налогов, он получил от нее разрешение на длительное отсутствие.

— Елизавета когда-нибудь переводила Овидия? — спросила Энни.

— Нет.

— Тогда я переведу.

Андрэ подавил непроизвольную улыбку. Он старался не показывать того, но восторгался способностями своей ученицы, ее острым умом, боевым духом, страстью к знаниям и неутомимым любопытством. Девушка была Елизаветой, но без крайностей, без прожитых лет предательства, страха за свою жизнь, лет, проведенных на публике.

Глядя в открытое лицо Энни, он угадывал в нем признаки величия. Если ему, Скалия, удастся развить их, она станет величайшей из королев в мире.

— Да, — наконец проговорил он и, прижав ладони к столу, наклонился к ней. — Вы получите Овидия и все, что только пожелаете.

Теперь его овечка стояла в сухом загоне и наслаждалась творчеством великих, которым могла занять свой пытливый ум.

Энни посмотрела на него и нахмурилась:

— А что это за знак вы носите?

Андрэ быстро выпрямился и прикоснулся рукой к серебряной броши — единственной памяти о матери, знать которую ему не довелось. Когда вторая герцогиня Альбукеркская выставила его самозванцем, он едва сумел унести ноги.