Открыватели дорог - Николай Асанов

Один раз он посмотрел на Тропинина, шедшего слева. Это удалось на повороте, иначе Алексей нипочем не осмелился бы отвлечься от своих лыж и тросика. Тропинин опять летел, как водяной бог, но на этот раз какое-то презрение к самому себе угадывалось в его хмуром лице. Алексей даже подумал: Тропинин раскаивается, он предложил слишком неравные условия игры. Примерно такие же, какие предлагал им Михаил Борисович Красов, когда советовал включить в список соавторов Кроху. Михаил Борисович играл наверняка. Он знал, что им надоест вечно оставаться младшими научными сотрудниками и они махнут рукой на все: Кроха так Кроха, все равно кто-нибудь навяжется!

Он не успел как следует продумать эту мысль: в воде что-то произошло, она стала горбатой, лыжи летели словно по выбоинам и рытвинам, как будто Алексея без подготовки поставили на слаломную трассу — крутись, вывертывайся, владей не только ногами, но и всем телом! Он еле успел рассмотреть, как человек на глиссере, что сидел вперед лицом к нему, начал подавать какие-то сигналы, и, увидев полоску совсем черной воды, подумал: «Как на море во время шторма»… Тут катер резко взял вправо, Алексей выгнулся всем телом влево, чтобы его не сбросило в воду, берег, отстоявший где-то далеко позади, вдруг снова приблизился, в спину ударил ветер. Он был холодный и мгновенно остужал мокрое, все в брызгах тело, затем катер еще прибавил ход, и Габор, закричав: «Неправильно!» — вдруг исчез, словно провалился под воду вместе со своими лыжами. А когда Алексей успел уравновесить тело и сумел оглянуться, Габор почти лежал, откинувшись навзничь и показывая кулак мотористу. Но вот он выпрямился после этого коварного поворота и с усталым, посеревшим от внезапного холода лицом поравнялся с Алексеем, что-то крича, показывая одной рукой на берег. Потом, досадуя, что Алексей не слышит его за рокотом мотора и свистом ветра, начал быстро перебирать свой трос обеими руками, пытаясь подтянуться поближе, и вдруг произнес отчетливо и ясно:

— Отцепляйте, Горачев, они вас утонут!

Слова эти, произнесенные страстно и уверенно, словно подхлестнули Алексея. Он с усмешкой покачал головой: «Нет, нет, нет!» — и только половчее перехватил свою палку. Теперь он внезапно стал все видеть: берег, мимо которого они летели, Нонну в зеленом купальнике, стоявшую у самой воды с протянутой к катеру рукой, Надежду, махавшую платком мужу и что-то кричавшую, настороженную и теперь молчаливую толпу спортсменов, — и снова все это исчезло. Габор, подобравшийся еще ближе, крикнул: «Ждит поворот возле каналь!» — и затем припустил немножко свой трос, чтобы не помешать Алексею на этом опасном повороте, и тут глиссер снова пошел в сторону, как взбесившийся конь, а Алексея опять понесло на вожжах через ямы и колдобины, так что судорожно напряглось все тело, по сердцу хлестнул страх, а ноги заплясали какой-то не очень ритмичный танец. На мгновение Алексей опять увидел лицо Тропинина, теперь уже просто злое…

И опять все полетело обратно, только теперь тут были домики, пароходы, лодки, рыбаки, и уже снова появился розово-голубой призрак отеля на берегу и мелколицая толпа, и опять Габор подобрался совсем близко и крикнул:

— Он играйт не по правильно! — и, ухватившись одной рукой за трос Алексея, заорал командирским голосом: — Отпускайт! Я приказываль! — и ударил локтем по руке Алексея. — Есть время! Пошель! — И Алексей помимо воли расслабил затекшие руки, трос скользнул, присвистнув, извиваясь, словно змея, и исчез, а тело постепенно становилось все тяжелее и грузнее, вот уже лыжи перестали держать Алексея, они уходят из-под ног в воду, и Алексей косо плюхнулся в волну, она холодна и мутна, но до берега так недалеко, что можно не торопиться.

У берега его догнал тоже отцепившийся Габор, выхватил из рук Алексея лыжи, закричал:

— В третий кабинк! Там мой полотенца! Сильно вытираться, гореть!

Алексей не обратил внимания на то, как молчаливо расступились перед ним загорелые молодые люди. Выбравшись на бровку эспланады, он оглянулся: далеко, на горизонте реки, упруго согнувшись, словно стальной клинок, скользнул лыжник. Вяло подумал: «А неплохая разрядка! Надо будет попробовать как-нибудь!» — но тут его внезапно качнуло, словно он слишком много выпил, и он с трудом различил сквозь наплывающую темноту цифру «3» на ближайшей кабине. Эта кабина избавила его от позора.

18. И ЧУЖИЕ ИДЕИ ИНТЕРЕСНЫ

Алексей проследовал мимо толпы болельщиков в плавках и купальниках, провожаемый — это он отметил с удовольствием — сочувственными и даже удивленными взглядами. Итак, испытание выдержано…

Он через силу улыбнулся Надежде Тропининой, спокойно встретил внимательный взгляд Нонны, — хоть бы сказала что-нибудь вроде: «Молодец, Алеша!» — ведь не каменный же он, порой и ему нужно одобрение, — кивнул ей и произнес самым обычным тоном:

— Я, пожалуй, пойду к Богатыреву…

— Хотите, я пойду с вами, Алеша?

— Думаю, что это не нужно. Профессор начнет хлопотать об угощении. Два посетителя — это уже гости, а один — деловая встреча.

Она смирилась, и Алексей прошел мимо.

На краю эспланады он оглянулся. По реке опять летел водяной бог, но это уже был не Тропинин, — и ростом повыше, и движения не столь отточены.

И верно, Тропинин, уже одетый, шел навстречу. Смуглое лицо его побледнело.

— Простите, Алексей Фаддеевич, — сказал он. — Боюсь, что шутка оказалась слишком жестокой. Но вы выиграли. Пойдемте в лабораторию.

— Я пойду к Богатыреву! — сухо ответил Алексей.

Тропинин отступил с узкой бетонной дорожки в сторону, и Алексей медленно пошел к коттеджам приречной улицы.

Внезапно ему подумалось: «Это не было шуткой! Это было предупреждением! Вот так придется держаться долго, очень долго, может быть, всю жизнь. Всегда быть готовым к любым неожиданностям, рисковать всем: положением, работой, надеждами…» И понял: в любой борьбе он не отступит!

Алексей шел и все время как бы проверял себя: а выдержит ли эту навязываемую борьбу? И постепенно в нем вырастала маленькая гордость, что он не отказался сегодня от навязанного ему состязания. Ведь ему было легче бросить трос и плюхнуться в воду, а он стоял и стоял, хотя все мышцы болели и по сердцу хлестал страх. И спор с Тропининым не был шуткой. Просто Алексею захотелось проверить себя: а настоящий ли он человек? Никто этого, конечно, не понял, приняли за глупое мальчишество…

Впрочем, нет, поняли! Понял тот же Тропинин, и поняли молчаливые люди, которые до этого готовы были кричать Тропинину: «Распни его!» — а потом вдруг присмирели, проводили его сочувственными и доброжелательными взглядами, как будто прочитали за тем видимым, что произошло у них на глазах, то невидимое, что толкнуло Тропинина на его поступок.

И вдруг на какое-то мгновение Алексея охватила усталость. Что они с Чудаковым затеяли? Против кого они идут? Нужна ли их борьба?

И снова по нервам хлестнула гордость и злость. Эту борьбу они ведут не для себя. Немало молодых, талантливых ученых в разных областях науки совершают открытия и остаются неизвестными. А под их работами, выстраданными кровью, бессонницей, усталостью мозга и сердца, ставят подписи равнодушие и пустое чванство.

Он вздохнул полной грудью, словно очнулся от тяжелого, расслабляющего сна. Ну, нет! Если Тропинин собирался показать ему, как он слаб для такой борьбы, то добился он совсем другого! Конечно, не раз еще к Алексею придут такие минуты слабости, но теперь он знает цену этим минутам и цену победы…

И, внезапно повеселев, подошел к дому Богатырева, готовый к любым новым неудачам и в то же время уверенный, что будут у него и удачи.

Конечно, Богатырева дома не оказалось. А на лужайке у дома стояли две «Волги» с московскими номерами.

Домашняя работница, выглянувшая на звонок, сообщила, что профессор ушел гулять с гостями. Куда? К речке Дубне, как всегда…

Да, профессор был неизменен в своих привычках. Даже гулял поблизости от того места, где работал.

Алексей миновал здание отеля и пошел по дороге, ведущей к «объектам», как тут именовались служебные здания. Навстречу медленно тянулись возвращающиеся с прогулки, — время близилось к обеду. В сторону реки Дубны больше никто не шел.

Завидев стены «объекта», Алексей свернул к реке. И тут же заметил Богатырева.

Профессор шел, опустив голову, машинально помахивая собачьим поводком, а в сторонке шариком катилась и сама собачка — чудо природы, пушистый скотч-терьер, — быстро-быстро перебирая коротенькими лапками и все же еле перемещаясь в пространстве. Оглядевшись, Алексей заметил и гостей профессора: несколько женщин и мужчин шли в стороне, по лесной тропинке, не обращая внимания на хозяина. Видимо, им были знакомы привычки профессора. Он, наверно, забыл о них сразу же, как вышел из дому, точно так же, как забыл и о собаке. Сейчас он, должно быть, «обкатывал» в голове какую-нибудь идею. Они в этой большой лохматой голове рождались дюжинами.