Открыватели дорог - Николай Асанов

— Ну, как, Алексей Фаддеевич? — с той же усмешкой снова спросил Тропинин. — Или вы предпочитаете сражаться в подвальных комнатах вашего института? Говорят, вы там нашего Кроху совсем затюкали…

«Вот когда ты проговорился! — уже без всякого веселья, с чистой злостью подумал Алексей. — Значит, тебе не безразлично, что мы, молодые, как ты считаешь, неоперившиеся, пытаемся уничтожить ту самую несправедливость, с которой ты примирился?» И, не давая Тропинину взять назад нелепое предложение, быстро сказал:

— Я согласен!

Тропинин вдруг нахмурился, на лице его проступило удивление. Он никак не ожидал, что этот «мифизик» — так полупрезрительно именовали работников московского института другие физики — рискнет согласиться. Меж тем за их спинами уже собирались молодые спортсмены. Они слышали вызов Тропинина и согласие «мифизика» и если и не знали, что ставится на пари — бутылка коньяку или рабочая ночь, — то само пари их явно забавляло: с Тропининым боялись соревноваться лучшие водные лыжники. А тут тютя, бледнолицый простофиля, идет на верное поражение! И действительно, Алексей рядом с Тропининым выглядел бледно. Особенно когда за его спиной зашептались:

— Он свернется в воду через три секунды!

— Ребята, готовьтесь вытаскивать утопленника!

— Сашка, подгони спасательную лодку поближе!

— Кто хочет получить медаль за спасение утопающих?

— Вы хоть плавать-то умеете? — насмешливо спросил рыжий парень в плавках, изукрашенных золотыми рыбками.

— Научусь, когда стану тонуть! — сварливо ответил Алексей.

Сейчас он готов был хоть утонуть.

Но издевательская мысль о том, что его соперник да и все эти насмешники ничего не знают о той «школе физического здоровья», которую заставила его пройти Вера, тоже гнездилась в голове. Что такое, в сущности, водные лыжи? Это же не слалом. Ну, сбросит на повороте, окунешься в воду, и только. Разве что растеряешься и не успеешь вовремя отпустить веревку. Тогда, конечно, тебя утащит прямо на дно. Но опять-таки там-то ты веревку наверняка выпустишь из рук. Ну, нахлебаешься воды, и только. Плавать-то ты умеешь! А уж если тебя сумели сделать даже слаломистом, так за удовольствие посмотреть на удивленные физиономии Нонны и Тропинина можно заплатить падением в воду.

Он был рад тому, что Нонна молчала. Может быть, думала, что все это шутка и если не вмешиваться, то кончится она тут же, на берегу. Надежда посмеивалась, но Алексей видел в ее глазах тревогу. Она знала неуемный характер мужа, но знала и то, что он должен сам остановиться. А если не остановится? «Загонит он тебя, бедняга!» — читал Алексей в ее глазах.

Между тем Габор почти так же ловко, как и Тропинин, закончил свой забег и подплыл к берегу. Он выволок лыжу на берег и стоял у кромки воды, ожидая следующего спортсмена. До него уже долетели обрывки спора, и он с сожалением посматривал на бледного, худого горожанина. Алексей в этой толпе рослых, загорелых людей в одних плавках и в костюме-то выглядел ощипанным цыпленком.

Вдруг Алексей ощутил в руке сверток и вспомнил, что это дар гостеприимной хозяйки. Ничего не скажешь, пригодился! Усмехнувшись в лицо Тропинину, он сказал:

— Пойду переоденусь.

Пока он переодевался в будке, галдеж на берегу усилился. Он слышал возмущенный голос Надежды, уговаривавшей мужа. Потом заговорили спортсмены. Тропинин резко ответил:

— Ничего страшного! Пусть выкупается! Я не обязан работать по воскресеньям! А если ему нужна моя помощь, пусть и сам поработает для нашего удовольствия.

Венгр Габор — Алексей узнал его по ломаному выговору — сказал:

— Не спортивно, Сергей Григорьевич!

Тропинин жестко ответил:

— Я не навязывался. Он мог и отказаться! Что он, шуток не понимает?

Габор сказал:

— Я пойду страховать его слева. Ласло пойдет справа. Надо вызвать еще два глиссера.

— Может, пригласить сюда всю черноморскую эскадру? — насмешливо спросил кто-то из друзей Тропинина.

Нонна молчала. Скажи она хоть одно слово, Алексей наверно бы взорвался. Но она молчит. Она как бы отсутствует. Вероятно, Нонне неловко и за Тропинина и за него, Алексея. Если бы она знала, каким шутовством окончится поездка, она бы, наверно, отказалась ехать еще вчера.

Алексей вышел из кабины. Белокожий, еще ни разу за всю весну не лежавший под солнцем, он был разительно отличен от всех этих веселых, загорелых людей. Он казался слабым, тщедушным, болезненно-белым. Но Габор прежде всего окинул внимательным взглядом его руки и ноги. И вдруг тихонько цокнул языком. И Алексей нечаянно почувствовал друга.

— Ну-с, покажите мне орудие казни! — насмешливо попросил он.

Он видел, что Тропинину неловко. Ничего, Сергей Григорьевич, ешьте кашку, если уж вы ее заварили!

Все гурьбой спустились к воде: нетерпеливые, жаждущие посрамления конкурента, — вприпрыжку, Алексей — спокойно, Тропинин с жестким лицом — позади всех.

Алексей рассматривал лыжи.

Все-таки ему оказали снисхождение — принесли две лыжи. Тропинин довольствовался одной. Кто-то из помощников Тропинина побежал на стоянку глиссеров, там застучали моторы.

Ну что ж, лыжи как лыжи. Короткие, к концу сужены. Под лыжей — киль, начинается от того места, где стоит крепление для ноги, ровным изгибом до конца лыжи, — понятно, для устойчивости. Крепление мягкое, нога входит в проем, можно подтянуть пожестче, чтобы лыжи не вырвались из-под ног. Глиссер-то берет сразу с большой скоростью. Но это тебе не горные лыжи, на которых упасть — так можно и ногу сломать. Тут оттолкнешься — и падай в воду, если тебе угодно.

Буксир — нейлоновый шнур на конце раздваивается, привязан к палке. Берешься двумя руками и попробуй удержаться, когда глиссер потащит тебя со скоростью двадцать или тридцать километров. Ежели, конечно, удержишься.

Но уж если упал, так плыви к берегу, а не хочешь плыть — хватайся за эту самую лыжу, она непотопляемое сооружение, глядишь, и подберут.

Тропинин распоряжался холодным, недовольным голосом. Ему было уже стыдно за свою вспышку. И на черта ему это состязание? Ну, отказался бы работать в выходной, и все! Или послал этого «исследователя» к профессору Богатыреву — может, они нашли бы общий язык. Богатырев тоже из таких вот «правдоискателей». Все эти новоявленные святые — неудачники. А там, где неудачники собираются купно, разговоров хватает. Может быть, Богатырев и просидел бы весь этот день и ночь, чтобы помочь своему духовному родичу…

Да, неловко и нескладно получилось. И зачем этот Алексей — «божий человек» согласился на такой риск? Конечно, когда кошка нападает на воробья, тот становится чем-то похож на орленка. Но этот-то разве орел?

Габор со своим приятелем Ласло инструктировали Алексея. Но так как оба владели русским плохо и больше жестикулировали, то Алексей понимал их с трудом. Однако он уяснил, что «секунданты» добились для него послабления: оба лыжника пойдут с причала, с берега ходят только опытные.

Дощатый причал немного вдавался в воду. Алексей посмотрел, как Тропинин уселся на край причала, как он проверил крепление и опустил свою лыжу в воду, и сам повторил весь этот ритуал. Вода была теплая. Хоть это хорошо.

Подошли глиссеры. Тропинин ловко поймал брошенный ему конец. За Алексея это проделал Габор и передал в его руки палку. Глиссеры пофыркивали, держась на месте. Алексей примерился к палке. Пока все просто; не просто, как он понял из объяснений Габора, уловить момент, когда глиссер двинется, и соскользнуть с причала, сразу становясь на тонущие лыжи. Тут надо суметь откинуться корпусом назад, посылая эти тонущие под тяжестью тела лыжи вперед, а потом уж они выйдут на поверхность… Если, конечно, они выйдут, а не зароются в воду от неловкого движения.

Подошел третий глиссер, за которым должен был идти Габор, чтобы страховать Алексея. Это — Алексей понял, — чтобы он не утонул.

Но вот моторы заработали сильнее, веревка напряглась, кто-то резким голосом скомандовал: «Пошел!» — и Алексей почувствовал, как его сдернуло с причала. Он вдруг понял, что вода может быть твердой и упругой, как металл, а он только старался не упустить лыжи из-под ног, и они несли его ставшее легким тело, только посвистывала, вспениваясь, вода…

Он только один раз успел посмотреть на Габора. Габор держался надменно, словно Тропинин нанес обиду лично ему, и казалось, что он почти не касается воды, — летит по воздуху. Но Алексей понял, что Габор все время следит за ним, за его тросиком, за его лыжами, которые постепенно оживали, становились похожими на скользящих рыб, — вот-вот вывернутся из-под ног, и тогда Алексей свалится в воду.

Один раз он посмотрел на Тропинина, шедшего слева. Это удалось на повороте, иначе Алексей нипочем не осмелился бы отвлечься от своих лыж и тросика. Тропинин опять летел, как водяной бог, но на этот раз какое-то презрение к самому себе угадывалось в его хмуром лице. Алексей даже подумал: Тропинин раскаивается, он предложил слишком неравные условия игры. Примерно такие же, какие предлагал им Михаил Борисович Красов, когда советовал включить в список соавторов Кроху. Михаил Борисович играл наверняка. Он знал, что им надоест вечно оставаться младшими научными сотрудниками и они махнут рукой на все: Кроха так Кроха, все равно кто-нибудь навяжется!