Исповедь гейши - Кихару Накамура

Даже в Америке японцы мелочны и придирчивы в своем поведении. Это удивило и Джека: «Японцы всегда столь чувствительны? »

То, что я позволила вольность с платком, имеет свою предысторию. В десять лет меня учила танцевальной пьесе «Рокудан» наставница Нисикава Сэн-со. Она танцевалась в сопровождении кото с платочком для чайной церемонии в руке. Так что я совсем не намеревалась отвечать на вопросы, держа подобный платок в руке. И когда меня упрекнули, что я оскорбила искусство чайной церемонии, мне было очень больно.

Все же меня хорошо принимали на таких шоу. Они позволили мне посылать деньги семье и оплачивать небольшую комнату, что я снимала на Уэст-Энде. Постепенно я стала ощущать, что начинаю осваиваться в Америке.

Со своей домохозяйкой госпожой Даймонд я с утра до вечера разговаривала лишь по-английски, что мне очень помогало. Поскольку миссис Даймонд с дочерью ни слова не понимали по-японски, нам волей-неволей приходилось изъясняться по-английски, и я многое тут для себя почерпнула.

Миссис Даймонд была англичанкой, ее покойный муж — евреем. Он не настаивал, чтобы та перешла в иудаизм, так что она осталась христианкой. От нее я многое узнала об американских нравах и обычаях, как там проводят обряды крещения, свадьбы и похорон.

Поскольку в Америке существуют различные религиозные конфессии, некоторые обряды разнятся здесь даже от семьи к семье. Для японцев все христиане на одно лицо, но в Америке мне стало ясно, что католики, протестанты, методисты или иудеи придерживаются разных обычаев.

Многие японцы так никогда и не бывали на американской свадьбе, похоронах или отпевании, хотя прожили в Америке по десять или пятнадцать лет. Я же по возможности посещала многие свадьбы и похороны. Каждая семья проводила их по-своему, в соответствии с вероисповеданием. Многим из того, чему я научилась там, я обязана миссис Даймонд.

Я трудилась не покладая рук. Оглядываясь назад, я просто диву даюсь, что мне с такой легкостью удавалось находить одну хорошо оплачиваемую работу за другой. Своим умением носить японскую одежду и неплохим английским я обязана тому обстоятельству, что была некогда гейшей. На ярмарках и приемах меня ценили и любили присутствующие там замужние женщины и их дочери за мое умение поддерживать беседу, когда мои шутки и меткие словечки приводили в смех всех американцев.

Я только начинала входить во вкус нью-йоркской жизни, когда на меня свалилась неприятность. Управляющий японской организации, который постоянно оказывал мне поддержку, вернулся в Японию, и на его место прибыл новый человек. Этот управляющий, Т., был большой шишкой в промышленных кругах области Кансай.

Он тоже оказался очень милым человеком небольшого роста, довольно любезным и вызывающим доверие. Но вот его жена! На вид ей было чуть более пятидесяти, волосы у нее были почти седые. По какой-то причине она возненавидела меня, хотя мы ни разу не встречались, так как она всегда жила в Кансай.

На приеме, устроенном в честь нового управляющего, она неожиданно обратилась ко мне как можно громче:

— Ваше кимоно восхитительно. Чувствуется изысканный вкус. Вы надевали его и на приемы, когда были гейшей?

Я была поражена, поскольку мы совершенно не знали друг друга, и я как можно вежливей представилась седовласой даме:

— Да вы же супруга нашего управляющего. Я лишь недавно познакомилась с ним и надеюсь, что мы сработаемся. Очень рада знакомству.

Но вышло еще хуже.

— Очень смело с вашей стороны разгуливать по Пятой авеню в японском кимоно.

— Будучи японкой, я не держу у себя платья западного образца, — парировала я.

С этого дня она стала изводить меня. В Нью-Йорке было очень мало японок, и я постоянно встречала их на всевозможных приемах. Ее, разумеется, тоже приглашали на приемы, устраиваемые по случаю закрытия ярмарок, где я работала.

— Вы были гейшей, а так хорошо говорите по-английски. Возможно, этому вас обучил какой-нибудь американский приятель? — громко спросила она.

Вероятно, она говорила подобные вещи потому, что хотела непременно скомпрометировать меня. Я и не собиралась ни от кого скрывать, что была некогда гейшей. Но ее намек, что я английскому, должно быть, научилась у своего американского бой-френда, переполнил мою чашу терпения. Я не спала, когда другие отдыхали, чтобы учиться. И теперь слышать, как тебя называют американской подстилкой, — это приводило меня в ярость. Но она все же была высокопоставленной дамой. Я не могла понять, почему человек, которого я до сих пор совсем не знала, видит во мне врага. Несмотря на всю свою злость, у меня не было никакой возможности поквитаться.

На следующий день после достопамятного приема руководитель отдела рекламы посочувствовал мне:

— Госпожа Т., сдается, взяла вас в оборот. Другие служащие стояли рядом и ободряюще улыбались мне, и я ощутила, что все они приняли близко к сердцу произошедшее и хотели бы сказать что-то в утешение.

— Я не понимаю, почему она должна говорить другим, что я была гейшей, хотя меня совершенно не знает. Порой она позволяет себе недопустимые вещи. Но почему? — спросила я.

— Не берите в голову, Кихару. Она славится своим злым характером, — ответил господин К. Ответственныи за рекламу и другие служащие со смехом стали рассказывать мне, что же случилось с этой дамой.

Сразу после прибытия управляющий слегка опьянел на одном званом приеме в его честь и, находясь в хорошем расположении духа, вдруг затянул — благо у него был красивый голос — какую-то песенку.

Вслед за этим его супруга побледнела как полотно.

— Откуда тебе известна такая песня ? Наверняка обучился ей у какой-то гейши. Где и от кого ты узнал ее? — требовала она у него ответа.

Настроение у всех оказалось испорченным, и вечеринка на том закончилась — «исключительно из-за этой ведьмы».

— Когда управляющий жил еще в Осаке, он наверняка был постоянным посетителем квартала Ки-та-но Синти. Так что здесь ничего не поделаешь, — объяснили мне. Управляющий был обаятельным человеком, и поэтому его любили. А его жену, похоже, при одном упоминании слова «гейша» от злости начинало трясти. Пословицу «Что доставляет удовольствие в Эдо, выходит боком в Нагасаки» в данном случае можно легко перефразировать следующим образом: «Что доставляет удовольствие в Осаке, выходит боком в Нью-Йорке».

Однажды утром управляющий спросил меня, свободна ли я завтра около девяти часов утра. Я утвердительно кивнула.

— Мои обе дочки выступают в кимоно на телевидении. Не могли бы вы помочь им в выборе одежды? — попросил он меня.

— Охотно, — ответила я. Мне уже раньше случалось наряжать невест. Моя семья долго жила тем, что я накладывала румяна невестам и их одевала. Конечно, в Нью-Йорке в ту пору еще не было никаких салонов красоты. Мне было очень приятно, что он просит меня одеть его дочерей.

— Значит, завтра утром около восьми я заеду за вами. Сами кимоно я принесу в контору, — сказал он, и я дала ему свой адрес. Я еще попросила его расстелить в комнате управляющего соломенную циновку, что находится в приемной, и поставить там большое зеркало.

— Хорошо, хорошо. Мои дочери будут очень рады. — Он всегда предлагал мне прибыльную работу, и я радовалась от души, что смогу как-то отблагодарить его за это.

Вечером около половины седьмого зазвонил телефон. Это была супруга управляющего.

— Госпожа Накамура, я ведь мать. Почему меня, мать, не ставят в известность, что вы будете одевать моих дочек? — Голос ее срывался.

Беспомощно я что-то стала лепетать о ее муже.

— Когда мой муж просил вас об этом, вам следовало ему отказать. Ведь есть я, мать. Почему совершенно чужая женщина должна одевать моих дочерей? Где здесь здравый смысл? Лучше вам больше не вмешиваться в мои дела. Во всяком случае, не может быть и речи о том, чтобы вы одевали моих дочек. В будущем же не слушайтесь моего мужа! — После этого она бросила трубку.

Мне было крайне обидно выслушивать упреки, словно одевать ее дочерей была моя затея. От злости и отчаяния я заплакала.

Несколькими днями позже состоялась встреча японских замужних дам, где должна была присутствовать и я. В отличие от сегодняшнего дня, когда десятки тысяч японских женщин живут в Нью-Йорке, в ту пору набралось бы самое большее человек двадцать женщин, имеющих японский паспорт, если не учитывать японок, что в войну вышли замуж за американцев или родились в самой Америке. В старинном отеле Plaza собралось примерно двадцать дам. Это были супруги высокопоставленных дипломатов и важных чинов больших фирм-экспортеров (тогда л^шь семь таких фирм открыли свои отделения в Нью-Йорке) или же служащих министерства культуры.

По какой-то причине пригласили и меня.

Когда я пришла, госпожа Т. собирала у входа пожертвования и указывала места. Среди этих важных дам мне было не по себе, и я подумала, что лучше было бы не приходить, но теперь было поздно, и пришлось садиться с неприятным чувством на свое неудобное место, расположенное в самом конце.