Товарищ жандарм - Станислав Сергеев

— Подполковник граф Осташев, к вашим услугам.

Ее лицо изменилось, когда услышала мою фамилию, и после этого она уже не пыталась качать права. «Странно, надо будет потом про это попробовать уточнить», — пронеслось в голове, но мысли снова вернулись к погоне.

Мы так неслись еще минут десять и реально стали его нагонять. Кляча наемного извозчика никак не могла соревноваться с холеной лошадкой, которая была запряжена в нашу пролетку. Видимо, барышня была состоятельная и могла позволить себе держать личную конюшню.

Когда до преследуемых оставалось не более двадцати метров, Любкин повернул голову и крикнул:

— Ну что, Александр Павлович, что дальше?

— Валим травматиками, только наверняка.

— Понял!

Махерсон, увидев, что его почти нагнали, выхватил пистолет и стал целиться в нас. А ведь тут рядом были и женщины и люди на обочине, поэтому пришлось действовать.

Закрыв собой женщин, я не стал ждать, вскинул «стечкина» с глушителем и с дергающейся пролетки несколько раз выстрелил, пытаясь подстрелить лошадь. На фоне грохота колес по мостовой и топота копыт, хлопков выстрелов практически не было слышно. С четвертого раза попал, и лошадь беглеца запнулась и со всего маху грохнулась на землю, потащив за собой пролетку, которая, повернувшись боком, опрокинулась. Махерсон, успевший все-таки выстрелить, хотя этим никакого вреда не нанес, покатился по земле, сильно приложившись, но при этом поднялся и все еще пытался куда-то бежать. Тут уже Любкин, притормозивший нашу пролетку, бросив поводья, соскочил на землю, прицелился из «Ремингтона» и пальнул травматическим патроном. БАХ! Грохот выстрела разнесся по улице.

Тяжелая резиновая пуля сбила с ног убегающего преступника. Он, покатившись по земле, замер и уже лежал неподвижно. Когда мы к нему подбежали, он с залитым кровью лицом и в порванном полицейском мундире только открывал рот от сильного болевого шока.

— Блин, он сейчас окочурится. Придется принять меры.

Как раз в это время вокруг нас стало собираться множество народа, и даже подскочила парочка городовых, но строгий окрик Любкина, что это государственный преступник, недавно убивший полицейского, подействовал на всех отрезвляюще. А я, покопавшись в одном из клапанов бронежилета, достал аптечку, вытащил небольшой металлизированный пакетик, надорвал упаковку и вытряхнул в руку шприц-тюбик с противошоковым бутурфанолом тартратом, открутил крышку и сделал инъекцию Махерсону прямо в зад, через штаны.

Минуты через две, расталкивая людей, в толпе появился Рыжков в сопровождении нескольких полицейских и жандармов и капитана Вашкевича.

Он весело осмотрел место и прокомментировал:

— Могешь, командир. Как ты его учуял?

— Да хитрый он больно, чтобы так по-глупому по простой веревке деру давать… Вроде как спускался, а веревка привязана к кровати и кровать с места не сдвинулась. В общем, по ложному пути нас погнал, а сам затаился.

Махерсон уже пришел в себя и удивленно хлопал глазами, посматривая на суровые лица окруживших его людей в форме. Два крепких жандармских офицера его быстро подхватили под руки и потащили в крытую карету, в которой мы парились практически всю прошлую ночь.

Вашкевич застыл рядом.

— Что дальше, господин подполковник?

— Организуй полицию, убрать затор, опросить свидетелей, а мы поедем, пообщаемся с этим субъектом, уж слишком много к нему вопросов накопилось.

Вашкевич немного набычился и высказал свое мнение:

— Мне приказано находиться возле вас, господин подполковник, и всемерно помогать в разбирательстве царскосельских событий.

Он это сказал несколько громче, чем оно того требовало, и по толпе пошел гул, люди стали обсуждать услышанную информацию.

— Капитан, вы еще в газеты сообщите…

— Виноват!

— Да не тянись ты так, я же сказал — организуй, а не сам занимайся. Тебе десять минут. А мы пока с господином Махерсоном в карете пообщаемся.

Сделав шаг назад, я поежился от какого-то чувства тревоги и при этом спиной почувствовал неприятное, даже ненавидящее внимание — это был взгляд врага, который готов ударить. Резко обернувшись и окинув собравшуюся толпу взглядом, я не увидел ничего такого, только высокий ухоженный рыжеволосый человек, повернувшись ко мне спиной, пробирался из толпы. Но я его запомнил даже из такого положения. Перед тем как скрыться из вида, он обернулся, и тут мы встретились взглядами.

Это был враг. Нет, не так. Точнее — Враг.

— Любкин!

Вахмистр нарисовался сразу.

— Слушаю, Александр Павлович!

— Вон видишь рыжего иностранца?

— Где?

Пока я пытался ему указать объект для слежки, наблюдатель скрылся. Пойдя на крайние меры и неприкрытую погоню, продравшись через толпу, сильно толкнув какого-то пожилого и опрятного немца, с интересом разглядывающего мое оружие и «Ремингтон» в руках вахмистра. К сожалению, никаких следов рыжеволосого найти не удалось, но заметку на будущее сделал, думаю, еще встретимся…

Глава 20

Количество людей вокруг перевернутой пролетки все увеличивалось, образовалась самая настоящая пробка, очень напоминающая пробки нашего времени. Множество карет, повозок, пролеток, все это накапливалось, и люди хотели узнать, что же все-таки произошло. Но благодаря стараниям полиции и жандармерии, вокруг нас образовалось кольцо, за которое никого не пускали. Верхом прискакали на подмогу еще около десятка полицейских, которые живенько включились в работу и стали помогать наводить порядок.

Но наш пленник все еще был не в состоянии говорить, поэтому пока было время, я вышел за кольцо оцепления и подошел к пролетке, где все еще восседали наши невольные попутчицы и с интересом наблюдали за всеми событиями, развернувшимися у них на глазах.

— Сударыня!

Я обратился к пожилой даме, которая недавно пыталась на меня наехать.

— Я еще раз хотел бы принести свои извинения за столь неприятные события, свидетелями и участниками которых вам пришлось стать. Поверьте, только дела особой государственной важности заставили меня воспользоваться вашим транспортом.

Женщина прищурила глаза, еще раз окинула меня с ног до головы, взгляд остановился на бронежилете, кобуре на бедре, на короткой, не привычной для этого времени прическе.

— Полно вам, господин подполковник. Как я слышала, вы выполняете волю государя и ловите людей, причинивших вред цесаревичу.

— Вы понимаете, что в интересах следствия я не могу ничего разглашать…

Ее дочка, а в этом не было сомнений, постреливала глазками, немного покраснела под моим быстрым, но пристальным взглядом, который не укрылся от мамаши. Но та кивнула головой и продолжила, но перейдя на совершенно другую тему:

— Конечно. Скажите, а вы случаем не сын генерала графа Осташева Павла Никаноровича?

Пауза. Теперь мне стало интересно, а в душе зашевелился маленький неприятный червячок недоверия. Ну не люблю я как-то такие совпадения.

— Да, тут вы угадали. Именно сын. Батюшка снова вернулся на службу.

— О его возвращении мы наслышаны. Что ж, когда будет время, милости прошу в гости, господин подполковник.

Я запнулся, не зная, что ответить. Может, тетку и ее дочку знал весь Питер, но я-то был полным профаном, хотя мальчик из провинции и неотесанный вояка, роль которого я разыгрывал перед всеми, подразумевала такое незнание.

— Простите мою дремучесть и невоспитанность…

Тетка засмеялась.

— Чувствуется ваша осташевская порода. В бою смелы и необузданны, а вот с женщинами не умеете разговаривать.

«Опа, неужели батюшка в молодости приударял за этой теткой, и если это ее дочурка, то она должна была выглядеть вполне интересно».

Я пожал плечами.

— Простите. Вы знаете, кто я, а вот про вас я ничего не знаю.

— Графиня Черторыжская Ольга Андреевна.

— Очень приятно. Ольга Андреевна, а как зовут вашу дочку, уж очень просматривается фамильное сходство.

Тут тетка засмеялась, прекрасно понимая по моему голосу, что я не лукавлю. Графиня сейчас была на своем поле, поэтому просто наслаждалась игрой, видимо, привыкла в свое время крутить мужиками.

— Осташев, Осташев. Ну вы точно сын своего отца, такой же прямолинейный и непосредственный. Это моя внучка, Мария Константиновна, приехала из провинции погостить и выйти в свет.

Я не выдержал и тоже отпустил шпильку из своего арсенала:

— О как. Видимо, молодость и красота это наша фамильная черта.

Опять был награжден внимательным взглядом. Но все хорошее заканчивается рано или поздно. Подбежал Любкин и коротко доложил:

— Александр Павлович!

Я повернулся к нему.

— Ну что?

— Не получится. Уж слишком сильно ударился. Надо к лекарям везти.

— Хорошо, едем.

Я повернулся к графине и ее внучке.