Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок - Юлий Буркин

— Рад видеть тебя, сестричка! — махнул Дент-Лайвар своим омерзительным крюком-протезом.

Наан ответила ему неопределенным пожатием плеч.

Четверо самцов, облаченных в серые комбинезоны горняков, добравшись, наконец, до места, поспешно перенесли Лабастьера в машину мятежников. Наан тем временем сошла с императорского антиграва, и «горняки», подхватив его, благо весила машина совсем немного, куда-то поволокли.

— Перебирайся к нам, — бросил Лайвар сестре. — Да поскорее. У нас нет ни секунды. Нужно немедленно убираться отсюда. Искать одно из своих тел император начнет именно с этой площади. Уверен, вся имперская охрана уже поднята по тревоге и мчится сюда.

Наан послушно села к заговорщикам, и вновь голова Лабастьера Первого оказалась у нее на коленях. И она увидела на ухе Внука Бога точно такую же серьгу, какую Лайвар дал ей в мнемотеке. Тот поймал ее удивленный взгляд и пояснил.

— Он потерял телепатическую связь с остальными воплощениями, и, даже если он очнется раньше, чем мы рассчитываем, он не сможет сообщить, куда мы движемся… Честно говоря, не ожидал, что ты сделаешь это… — добавил Лайвар уже другим голосом, в то время, как аппарат стремительно ввинчивался в ночное небо. — Надеялся, но не ожидал. — Его агатовый глаз сиял благодарностью и торжеством.

Вместо ответа Наан, ощутившая вдруг непреодолимую усталость, спросила сама:

— Сколько времени он пробудет без сознания?

— Несколько часов.

— Куда мы летим?

— Через лес, в горы. Там, в одной из пещер, расположено наше тайное убежище.

Расчет Лайвара был прост. Спрятать Лабастьера так, чтобы тот не мог определить место своего нахождения и, под угрозой мучительных пыток, диктовать ему свои условия.

«Он не способен прервать телепатическую связь ни с одной из своих частей, — объяснял Лайвар сестре еще в мнемотеке, — как часть твоего тела, рука или нога, не смогут существовать вне тебя, даже если ты этого сильно захочешь».

«У него есть простой выход, — возражала она, — самоубийство».

«Мы позаботимся о том, чтобы он не мог совершить его».

За пределы купола они вырвались без происшествий, и антиграв окутала кромешная тьма, которой никогда не бывает в городе. Низкие яркие звезды делали ее только гуще. Стремительность полета и теплый ветер, омывающий лицо и пузырями раздувающий одежду, почему-то успокаивали Наан.

Время от времени Лайвар и Дент-Харрул о чем-то вполголоса переговаривались между собой, а незнакомая самка хранила молчание, и Наан это вполне устраивало. Она закрыла глаза и попыталась разобраться в себе.

Что заставляет ее совершать дерзкие, ничем не оправданные поступки? Она далека от Лайваровской фанатичной ненависти к императору. Ей неведом и его гибельный азарт. Она не уверена, что контроль за Лабастьером необходим, и уж точно не хочет, чтобы ему причиняли боль. Так в чем же дело? Есть ли какое-то хоть мало-мальски разумное объяснение ее поведению?! Наан решила пересмотреть свой путь с самого начала.

Итак, она — воспитанница Храма невест. Все ли устраивало ее в этом положении? Да… Если бы не то, что быть невестой императора отнюдь не означает, что ты обязательно станешь его женой. Ее приучили верить, что такое положение естественно, но иногда, чаще — бессонными ночами, она приходила в ревнивое исступление от мысли, что Внук Бога выберет не ее…

Но ведь все-таки он выбрал именно ее! Что же не устраивало ее теперь? Может быть, ее расстроило положение ее бывших подруг? Нет. Она никогда не чувствовала сердечной привязанности ни к одной из них, и ей абсолютно безразлично, огорчены ли они… Но… Ей небезразличен тот факт, что жен имеет каждый из тысяч воплощений Лабастьера. Она вспомнила, например, сколь болезненный укол в сердце ощутила она, когда узнала, что старая Дипт-Реиль тоже когда-то была его женой.

Ревность! Вот что движет ею прежде всего. Она хочет владеть Лабастьером единолично и не желает его с кем-то делить! И то, что это ее желание противоречит самой природе ее возлюбленного (да-да, именно возлюбленного!!!) и заставляет ее совершать все те безумные поступки, которые она совершила.

Оглушенная своим открытием Наан открыла глаза и обнаружила, что вокруг уже не так темно, как прежде, что уже различим горизонт и контуры горных кряжей, и что уже простым зрением видно, как колышится под антигравом темное и таинственное море древесных крон.

Если они летят в ту же сторону, откуда когда-то явилась святая Ливьен, то довольно скоро они окажутся недалеко от Пещеры Хелоу. Эта мысль почему-то взволновала Наан.

И еще она обнаружила, что руки ее гладят волосы Лабастьера Первого, а незнакомая зеленоглазая самка продолжает пристально наблюдать за ней. Что ж, пусть. Она ни от кого не собирается скрывать свои чувства.

Все-таки интересно, кто она, эта зеленоглазка, и что привело ее в стан мятежников? Когда-нибудь она узнает это.

Наан вновь прикрыла глаза и подумала вдруг, что еще… Еще, возможно, она хочет детей от Лабастьера… Но она хочет, чтобы это были и ЕЕ дети, а не только ЕГО, как это бывает у него с другими самками. И это — уже полное безумие, ведь он сам однажды рассказал ей, что те изменения, которые он совершил в своем организме — необратимы. А если бы это было и не так, даже по первоначальной своей природе Лабастьер — маака… Наверное, ей нужно было бы полюбить простого самца-махаона, такого, как, например, Дент-Харрул, и стать ему верной и счастливой женой. Но нет, она любит Лабастьера и только Лабастьера. И именно недостижимость счастья и делает ее такой сумасшедшей…

Она расплакалась, прикрыв лицо рукой, так, чтобы никто не заметил ее слез. А вскоре, обессилев, она задремала, сама не заметив того.

По тому, как было оборудовано помещение, куда они в конце концов добрались, Наан поняла, что операцию по похищению императора мятежники готовили давно. Рассчитывали ли они при этом на ее помощь? Вряд ли. Скорее всего, они лишь искали удобный случай, и он подвернулся им в лице непокорной, но любимой Невесты…

Комната, находящаяся неглубоко от входа в скальную каверну, была почти правильной сферической формы, вся внутренняя поверхность ее была покрыта чем-то мягким и светло-коричневым, похожим на камышовый ворс, и ничто не позволяло находящемуся там узнику определить, в какой части материка он находится.

Так и не пришедшего в себя Лабастьера положили на пол, и первым делом Лайвар поспешно снял с его уха сережку.

— Честно говоря, я даже не знаю, как на него подействовало бы отсутствие телепатической связи с остальными. Копаясь в его мнемозаписях, я нашел спрятанный глубоко в подсознании панический ужас потери этой связи. Ведь он един с остальными буквально с момента зачатия. Он никогда не был самостоятельной личностью, он всегда был лишь тысячной его частью…

— Это не бабочка, — хмыкнул Дент-Харрул, — это плесень.

— Он не вправе властвовать над нами! — впервые подала голос зеленоглазая самка. И голос этот почти карикатурно не соответствовал ее внешности: он был низким, хрипловатым, и ненависть буквально клокотала в нем. У Наан по спине пробежали мурашки.

…Ожидать, когда император очнется, остался один Лайвар. Наан, несмотря на все ее протесты, заставили удалиться, и вместе с Дент-Харрулом и самкой она, обойдя спрятанный у выхода в пещеру антиграв, выбралась на поверхность.

Утренний воздух был прохладен, и, зябко поеживаясь, Наан огляделась. Только теперь она увидела все то, что от волнения рассмотреть не успела сразу по прибытии.

Раскинувшийся перед ее глазами пейзаж был восхитителен и величав. Пещера находилась у самого подножия горы, вершина которой терялась в заоблачной дымке. Однако и гора эта поднималась не сразу с равнины, а со своебразной, приподнятой над равниной ступеньки. На этой-то ступеньке-плато, покрытой мхами, лишайниками и чахлыми деревцами, и стояла сейчас Наан. Внизу, вдали, буйным зеленым морем раскинулся бескрайний лес.

Наан оглянулась на своих провожатых. Похоже, они тут уже не впервые, и их совершенно не занимают красоты природы. Дент-Харрул собирал в кучку какие-то сухие корешки и веточки, а зеленоглазка с помощью поставленного на минимальную мощность бластера разводила огонь.

Не посчитав нужным сообщать им о своих намерениях, Наан расправила крылья и полетела в сторону края ступени, чтобы лучше рассмотреть то, что находится под ним. Обернувшись, она увидела, что ее спутники прекратили работу и внимательно следят за ней. Однако остановить ее они не пытались. Еще бы, далеко ей без антиграва не улететь.

Подобие свободы порадовало Наан. Ей вовсе не хотелось затевать беседу с Дент-Харрулом. Что же касается самки… Конечно же, Наан было любопытно, кто она и откуда, но навязываться с расспросами она не хотела, в то время как та не выказывала ни малейшего желания знакомиться с ней.