Как было — не будет - Римма Михайловна Коваленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дядя Сережа, на вашей стройке есть бригады коммунистического труда?
Сергей Платонович отводит глаза в сторону, будто вспоминает, и отвечает серьезно:
— Три бригады.
Вика ломает голову, что бы еще спросить, но тут вплывает мадам с блюдом котлет, и супруг ее переводит взгляд на эти котлеты.
Вика боится мадам и стесняется Сергея Платоновича. Она понимает, почему он на нее так смотрит, когда мадам выходит из комнаты. Он смотрит и думает: «Если, бы я тогда не перепутал магазин — это была бы моя дочь. У нее глаза и брови матери, а подбородок и губы отца. Это были бы мои подбородок и губы».
Тогда был хороший вечер. Мама пришла со своего телевидения рано и сказала Вике:
— Я одурела в этой редакции от чужих папирос. Пошли подышим.
Они вышли на темную, весеннюю улицу и пошли. Пришли в парк, в котором вдоль аллей горками были сгружены скамейки и на деревьях ни одного листочка. Ходили, говорили, и Вика спросила:
— Папа — твоя первая любовь?
Мама засмеялась:
— Нет, не первая.
Вика обиделась за папу и спросила упавшим голосом:
— А какая?
Мама подумала и ответила:
— Если не считать одного дурака, то четвертая.
Вика остановилась и сердито взяла ее за локоть.
— Расскажи про дурака.
Но мама не стала рассказывать про дурака, и тогда Вика робко спросила:
— А кто первая?
— Сергей Платонович.
Это был удар. Вика оскорбилась:
— Ты его любила?
— Мы оба любили друг друга. После института нас распределили в разные места, и мы год переписывались. А потом договорились встретиться в Ленинграде. Я приехала, пришла на условленное место, а его не было…
— Он не приехал?
— Он приехал. Но перепутал магазин. Я стояла у одного, а он у другого.
— Как хорошо! — вздохнула Вика. — Страшно подумать — он твой муж, а я его дочь.
Вика вытирает пыль, моет посуду, потом снимает фартук и причесывается перед зеркалом. У двери Красильниковых ее ждет кот Мавр. Черный, пушистый, он не смотрит на Вику и первым шагает в открывшуюся дверь. Мавр и Вика презирают друг друга. Когда Красильниковы уезжают в отпуск, Мавра кормит Викина мама.
— Ты не возражаешь, если мы пообедаем на кухне, — спрашивает мадам, — у Сергея Платоновича совещание.
Вика любезно улыбается.
— Конечно, что за вопрос! — Она еще вчера вечером решила, что не будет больше стесняться и жевать с закрытым ртом, на кухне даже уютней. — Мы дома всегда едим на кухне.
Мадам молча ставит на стол фарфоровую вазу с бульоном.
— Очень красивая ваза, — говорит Вика, — сразу видно, что старинная.
Губы мадам собираются в узелок, глаза моргают, как будто Вика сказала что-то непристойное.
— Это супница, — говорит она скорбно.
Вике хочется бросить ложку и спросить надменным голосом: «Вы в этом уверены?» Но сделать этого нельзя: мадам если что-нибудь знает, то знает точно. Вика стучит ложкой, загребая мясные шарики, бульон хлюпает у нее во рту, но мадам, как хорошо воспитанный человек, этого не замечает.
— Ты ответила своим родителям? — спрашивает она.
— Да, — отвечает Вика, — я пишу им каждый день. Когда они приплывут в Горький, на почте им вручат целый ряд открыток.
Мадам ничего не знает. «Целый ряд» — это любимое выражение папы. И еще у него есть противных два словечка — «иди отдохни». Это когда она ему надоедает. «Ах, мадам, если бы вы знали, как мне без него скучно». Вике впервые хорошо за столом, ей хочется чем-нибудь развеселить хозяйку, но та глядит на нее настороженно, от каждого слова ждет подвоха.
— Мой папа, — говорит Вика, — очень любит маленьких детей. Когда он с ними встречается, то всегда спрашивает: «А ну, кто знает — куда впадает Волга?» И, представляете, они не знают.
Вика смеется и вдруг вспоминает, что у мадам нет детей. Мама права: ее дочь бестактная и пустоглазая. Мадонна без профиля.
Она поднимается, благодарит:
— Все было очень вкусно. Спасибо.
Закрывает за собой дверь и понимает, что вела себя отвратительно. «Все было очень вкусно». Надо же быть такой идиоткой: поднялась и ушла, а мадам сейчас моет посуду.
В комнате она с размаха кидается на тахту, переворачивается на спину и продолжает казнить себя. Никогда из нее ничего не получится. Мама права: люди, из которых что-то получается, уже в детстве находят свой профиль. Рисуют, сочиняют стихи, ведут наблюдения над животными. Толик в детстве ходил в планерный кружок, сейчас он в авиационном институте. Даже у томной, нигде не работающей мадам есть профиль. В детстве у нее была нянька, знающая испанский язык. И теперь мадам переводит стихи на испанский. Папа утверждает, что она в основном переводит бумагу, но он просто плохо переносит мадам. Он сопит и водит под пиджаком лопатками, когда мадам заявляется к ним в квартиру.
— Ничего нового, — говорит мадам, — писатели написать не могут. Гениальный Лопе де Вега сказал всё. Вы любите творчество Лопе де Вега?
Папа дергает головой, как будто ему стал тесным воротник, и незаметно подмигивает Вике:
— О да! Особенно эту его знаменитую комедию «Овечий… хвост».
Мадам собирает губы в узелок, опускает глаза и тихонько, как подсказывают двоечникам, шепчет:
— «…источник».
После ее ухода папа делает гимнастику:
— Нормальные соседи приходят по конкретному поводу — за солью или за спичками. Вика, запомни — к соседям надо ходить за солью или за спичками, ну, и еще в крайнем случае за пятеркой до зарплаты. Если ты будешь ходить к ним с литературными лекциями — ты не моя дочь.
На стуле возле тахты лежат три письма. Вика берет то, что написано папиным почерком, и перечитывает. «Новостей целый ряд, но самая удивительная — это та, что нам тебя не хватает. Почему-то ты решила навещать нас по ночам. К маме явилась голодная, с репейником на макушке. А меня пришла и стала морочить: сказала, что теперь тебя зовут Вандой. Пожалуйста, ешь у Красильниковых без стеснения, иначе их Мавр в свой час вынужден будет ловить мышей. Репейник не отдирай
