«Мемуары шулера» и другое - Саша Гитри

ДЕЗИРЕ. Вы что, ревнуете?

МАДЛЕН. Ох, вот уж чего нет, того нет!..

ДЕЗИРЕ. Это почему же?

МАДЛЕН. Да потому что мне вообще не по вкусу лакеи...

ДЕЗИРЕ. Думаю, мы вполне могли бы договориться, ведь и мне тоже никогда не нравились горничные!

Он выходит, она тут же вспоминает о книжке, вытаскивает её из-за корсажа и, в точности как Одетта, даёт книжке раскрыться там, где ей захочется.

МАДЛЕН. «Эротические сны»...

Едва слышно читает.

МОНТИНЬЯК (появляется из глубины комнаты, он в смокинге). Что это вы там читаете?

МАДЛЕН. Да так, пустяки, господин министр.

МОНТИНЬЯК. А ну-ка дайте мне сюда. Это ведь не ваша книжка?

МАДЛЕН. Нет, не моя, господин министр...

МОНТИНЬЯК. В таком случае, оставьте-ка её здесь!

Мадлен покорно кладёт книжку на стол и выходит. Монтиньяк тут же берет её и снова открывает всё на той же самой странице. Мадлен возвращается, видит его за этим занятием и тут же снова исчезает. Услыхав шум, Монтиньяк торопливо суёт книжку в карман.

МОНТИНЬЯК (кричит). Одетта!.. Сколько там на стенных часах у нас в спальне?

ГОЛОС ОДЕТТЫ. Полдевятого, дорогой.

МОНТИНЬЯК. Благодарю. Скажи, если Корниш в клубе, в котором часу мы будем ужинать?

ГОЛОС ОДЕТТЫ. Не слышу, что ты сказал?..

МОНТИНЬЯК. Не имеет значения...

ГОЛОС ОДЕТТЫ. Что-что?..

МОНТИНЬЯК. Да так, ничего... (Самому себе.) В любом случае, если со второго на третий слышно не лучше, чем с первого на второй, то всё не так уж плохо!

ОДЕТТА (появляясь в комнате). Я готова...

МОНТИНЬЯК. Ах, какое милое платьице!

ОДЕТТА. Оно тебе нравится? Правда?

МОНТИНЬЯК. На мой вкус, просто обворожительно.

ОДЕТТА. А ведь если разобраться, оно совсем простенькое...

МОНТИНЬЯК. Да нет, очень-очень изысканно.

ОДЕТТА. А как длина, по-твоему, не слишком коротко?

МОНТИНЬЯК. Нет, ничуть...

ОДЕТТА. А декольте, не слишком нескромно, а?

МОНТИНЬЯК. Нескромно?.. Но чтобы декольте было нескромным, надо иметь, что скрывать!

ОДЕТТА. Ах, вот как? Выходит, ты бы предпочёл, чтобы я была толстухой, не так ли?.. Нет, что ни говори, всё-таки странный вы народ...

МОНТИНЬЯК. Кого ты имеешь в виду? Ты что, называешь меня во множественном числе?

ОДЕТТА. Да нет, я хотела сказать, вы, мужчины. Вы не замечаете, что всякий раз, когда называете женщину хорошенькой, речь идёт о даме, у которой только кожа да кости?..

МОНТИНЬЯК. Ах, святая наивность! Уж не хочешь ли ты взвалить на нас вину за то, с каким ражем все вы стараетесь похудеть?! Да мы тут совсем ни при чём, это вы все друг дружку перещеголять хотите!.. Кстати, есть ещё среди нашего брата простаки, которые думают, будто женщины одеваются для них!.. Какое заблуждение! Вы одеваетесь не для мужчин... вы одеваетесь против женщин!

ОДЕТТА. Пожалуй, тут ты прав. Но справедливости ради можешь добавить, что если мы и надеваем красивые туалеты для женщин, то уж раздеваемся-то мы определённо для вас!

МОНТИНЬЯК. Хоть это утешает!

ОДЕТТА. Скажи, ты будешь со мной любезен сегодня за ужином?

МОНТИНЬЯК. Ну разумеется...

ОДЕТТА. После ужина съездим на часок в казино, а потом сразу домой, договорились?

МОНТИНЬЯК. Охотно, дорогая.

ОДЕТТА. Я рада, что тебе понравилось моё платье. Оно ведь по-настоящему изысканно, не так ли?

МОНТИНЬЯК. Более чем...

ОДЕТТА. А ты не находишь, что в нём я выгляжу немного замужней дамой?

МОНТИНЬЯК. Пожалуй...

ОДЕТТА. Но не очень, да?

МОНТИНЬЯК. Разумеется, даже чересчур!

ОДЕТТА. Почему ты сказал «чересчур»?

МОНТИНЬЯК. Да потому что не пойму, зачем это тебе понадобилось выглядеть замужней дамой?

ОДЕТТА. Ах, полно, право!.. Не хочешь же ты сказать, будто тебе не было бы приятно иметь рядом преданную подругу жизни, которая вела бы себя настолько безукоризненно, что ни один мужчина не посмел бы допустить по отношению к ней даже фамильярности?..

МОНТИНЬЯК. Ну конечно... само собой.

ОДЕТТА. Разве ты можешь себе представить, чтобы кто-нибудь сказал мне какую-то непристойность или осмелился приволочиться за мной? Не думаю! Когда я вижу всех этих дамочек, что мы встречаем на скачках или в казино, которые ведут себя фривольно, строят глазки направо-налево... Ах, как я счастлива, что ничем на них не похожа! Ведь вряд ли тебе пришлось бы по вкусу, если бы я вела себя как одна из этих вертихвосток, не так ли?

МОНТИНЬЯК. Этих вертихвосток?! О нет, Боже упаси! Кстати, а как звали ту актрису, помнится, ты говорила, будто она из варьете, мы встретили её сегодня днём, на ней ещё было такое зелёное платьице?

ОДЕТТА. А... Жанна Вальрен...

МОНТИНЬЯК. Вот-вот. А знаешь, в ней что-то есть.

ОДЕТТА. Пожалуй... что-то от цирковой кобылки. Но ведь я же лучше, правда?

МОНТИНЬЯК. Ах, глупышка...

ОДЕТТА. И лучше Мадлен тоже...

МОНТИНЬЯК. Какой ещё Мадлен?

ОДЕТТА. Да горничной моей.

МОНТИНЬЯК. А она-то здесь причём?

ОДЕТТА. Да притом, что, похоже, она тебе приглянулась...

МОНТИНЬЯК. Мне?..

ОДЕТТА. Ну конечно, не мне же...

МОНТИНЬЯК. Ну и ну, подумать только... уж не хочешь ли ты сказать, будто этой ночью во сне я...

ОДЕТТА. Ах, нет же, нет, просто не так давно, вот здесь же, ты сам сказал мне, что находишь её хорошенькой!

МОНТИНЬЯК. Не припомню, что именно я тебе говорил, но готов повторить свои слова, ибо не придаю им ни малейшего значения. Она, и вправду, выглядит премило. Особенно с тех пор, как постриглась.

ОДЕТТА. Ах, да как ты можешь такое говорить!.. Неужели ты способен жениться на женщине с короткой стрижкой?

МОНТИНЬЯК. Во-первых, заметь себе, у меня никогда не было ни малейшего намерения жениться на Мадлен.

ОДЕТТА. Как, впрочем, и ни на ком другом, не так ли? И на мне ничуть не больше, чем на любой другой...

МОНТИНЬЯК. На тебе ещё меньше, чем на любой другой...

ОДЕТТА. Это почему же?

МОНТИНЬЯК. Да потому, чёрт побери, что для этого я слишком в тебя влюблён!

ОДЕТТА. Как прикажешь это понимать?

МОНТИНЬЯК. Очень просто, дело в том, что... (Звонок у входной двери обрывает его на полуслове.) Ах, вот и они... Без двадцати девять, это ещё в пределах приличий! Пошли-ка встретим их...

ОДЕТТА (выглядывая в окно). Странно! Похоже, она одна. Ну да, так оно и есть!

МОНТИНЬЯК. Не может быть!

ОДЕТТА. Да нет же, погляди! Она одна.

МОНТИНЬЯК. Ах, нет это невыносимо, кошмар какой-то! Ему следовало бы знать, что если у тебя жена не как у людей, неприлично посылать её в гости одну, вот так, без всякого предупреждения! Он должен понимать, что жену приглашают только из уважения к мужу.

ОДЕТТА. Право, пусть мне хоть сто раз говорят, будто это человек незаурядный, всё равно он так и останется невоспитанным мужланом!

МОНТИНЬЯК. А она занудой, каких мало...

ОДЕТТА. Нет, это невыносимо!

ОБА (спеша навстречу гостье). А вот и вы, дорогая!

Издалека слышится: «Добрый вечер». Одетта с Монтиньяком вышли.

Из двери справа высовывается голова. Это Адель. Будто собираясь сделать что-то предосудительное, она озирается по сторонам, чтобы удостовериться, что в гостиной никого нет. Потом входит, направляется к буфету, открывает его, достает оттуда соусник и уносит его, прижимая к груди, поступью воровки.

Монтиньяк, мгновенье спустя, возвращается в гостиную, направляется к внутреннему телефону, что стоит на небольшом круглом столике на ножке, нажимает на кнопку, снимает трубку и говорит:

МОНТИНЬЯК. Алло?.. Адель?.. Послушайте, Адель, передайте Дезире, что он может подавать на стол. Мы не будем ждать месьё Корниша. Он поужинает, когда придёт.

Вешает трубку и возвращается в сад. Появляется Дезире с лангустом и меню; он во фраке, направляется к буфету, достаёт из ящика белые перчатки, надевает, потом идёт к двери и говорит.

ДЕЗИРЕ. Кушать подано, мадам.

Входят Одетта с Монтиньяком в сопровождении смазливой пухленькой дамочки лет сорока, весьма крикливо одетой и увешанной драгоценностями.

ОДЕТТА (громко). Прошу вас, милочка... Согласитесь, если уж ваш муж не в силах оторваться от игры в баккара, это вовсе не повод, чтобы мы трое ужинали обугленным седлом барашка.

ГЕНРИЕТТА. Что она сказала?

МОНТИНЬЯК. Ничего особенного... Присаживайтесь.

ОДЕТТА. Она что, не слышала?

МОНТИНЬЯК. Нет.

ОДЕТТА. А ведь я кричала что было сил.

МОНТИНЬЯК. Судя по всему, дорогая, не слышала.

ГЕНРИЕТТА. Мне сюда садиться?

МОНТИНЬЯК. Да. А здесь место вашего мужа.

ГЕНРИЕТТА. Это место моего мужа.

МОНТИНЬЯК. Да, так оно и есть... Ах, Боже мой!

ОДЕТТА. Она услыхала! Дай Бог, чтобы у неё снова уши не заложило!