Половина желтого солнца - Чимаманда Адичи

— Погибла мать твоего хозяина.

Слова ее будто застыли, повисли в воздухе. До Угву не сразу дошел их смысл.

— Нам сообщил двоюродный брат Хозяина, — продолжала Оланна. — Ее застрелили в Аббе.

— Ох… — Угву попытался вспомнить Матушку, какой он видел ее в последний раз, когда она стояла под деревом кола и ни в какую не хотела бросать дом. Не получалось. Вспоминался лишь смутный образ — Матушка в Нсукке, на кухне, со стручком перца в руках. На глаза Угву навернулись слезы. О каких еще бедах предстоит узнать? А вдруг вандалы-хауса заняли и его родной поселок? Вдруг его маму тоже убили?

Вернулся Хозяин и ушел к себе в спальню, а Угву задумался, как быть — постучаться к нему или подождать, пока он выйдет сам? Решил подождать. Зажег керосинку стал мешать Малышкину кашу. Сейчас он жалел, что злился на Матушку за ее пахучие супы.

В кухню зашла Оланна.

— Зачем ты включил керосинку? — закричала она. — I па ezuzu-ezuzu?[84] Совсем спятил? Я велела не жечь зря керосин!

— Но, мэм… — изумился Угву, — вы просили готовить Малышке еду на керосинке.

— Ничего я такого не говорила! Ступай во двор, разжигай костер!

— Простите, мэм.

Нет, он ничего не перепутал, это были ее собственные слова. Теперь одну Малышку кормили три раза в день, остальные только завтракали и ужинали, и Оланна просила Угву готовить Малышке обед на керосинке, потому что от дыма костра Малышка кашляла.

— Знаешь, сколько стоит керосин? Раз ты живешь на всем готовом, значит, можешь все транжирить? У вас в поселке даже дрова роскошь, разве нет?

— Простите, мэм.

Оланна опустилась на бетонную плиту. Угву развел огонь, доварил Малышкину кашу. Он чувствовал на себе взгляд Оланны.

— Твой хозяин со мной не разговаривает, — прошептала она и снова умолкла.

Угву сделалось неуютно: никогда еще Оланна не говорила с ним о Хозяине так откровенно.

— Очень жаль, мэм. — Угву присел с ней рядом, хотел положить ей на плечо руку, чтобы утешить, но не смог, рука повисла в воздухе.

Оланна со вздохом поднялась и ушла. Из дома вышел Хозяин.

— Мадам сказала мне, что случилось, — проговорил Угву. — Ндо. Соболезную.

— Да, да, — ответил Хозяин и быстро зашагал к ветхой постройке с душем и уборной.

Угву растерялся: что это за разговор? Смерть Матушки требовала совсем иных слов и гораздо больше времени. А Хозяин едва взглянул на него. Позже, когда зашел Чудо-Джулиус выразить соболезнования, Хозяин был столь же краток и сух.

— Без жертв не обойтись. Смерть — цена нашей свободы, — сказал он, резко встал и скрылся в спальне, оставив Оланну в слезах наедине с Чудо-Джулиусом.

Угву думал, что на другой день Хозяин не пойдет на работу, но тот с утра принял душ даже раньше обычного. Он не притронулся ни к чаю, ни к вчерашнему ямсу, что разогрел Угву. И рубашку в брюки не заправил.

«Туда не попасть, Оденигбо», — твердила Оланна, торопясь за Хозяином, пока тот шел к машине. Хозяин убрал с крыши автомобиля пальмовые листья. Оланна говорила без остановки, но слов было не разобрать. Хозяин молча склонился над открытым капотом. Потом он сел в машину и тронулся, коротко махнув на прощанье. Оланна пустилась следом. У Угву мелькнула шальная мысль, что она помчалась вдогонку за машиной Хозяина, но Оланна вскоре вернулась.

— Он сказал, что должен похоронить ее. Но ведь все дороги захвачены, все дороги захвачены…

Она не сводила глаз с ворот. При каждом звуке, будь то грохот грузовика, птичий щебет, детский плач, она вскакивала со скамьи на веранде, летела к воротам и глядела на дорогу. Мимо прошагал с песней отряд добровольцев, вооруженных мачете. Вел их однорукий.

— Госпожа учительница! Так держать! — крикнул один из них, завидев Оланну. — Мы идем на вылазку! Идем бить диверсантов!

Оланна встрепенулась:

— Поищите моего мужа на синем «опеле»!

Однорукий обернулся и помахал ей с озадаченным видом.

Полуденное солнце жгло даже сквозь тростниковую крышу веранды. Малышка резвилась босиком во дворе. В ворота въехала длинная американская машина Чудо-Джулиуса, и Оланна вскочила:

— Вы его не видели?

— Ну кто сказал Оденигбо, что можно прорваться через дороги, захваченные врагом? Кто? — обеспокоенно спросил Чудо-Джулиус, не выходя из машины.

Угву хотелось заткнуть Чудо-Джулиусу рот. Не ему судить Хозяина. Чем щеголять тут в своем дурацком кителе, отправлялся бы искать Хозяина.

Когда Чудо-Джулиус уехал, Оланна опустилась на пол веранды, уронив голову на руки.

— Принести воды, мэм?

Оланна мотнула головой. Угву смотрел на закат. Тьма наползла быстро, внезапно, без постепенного перехода от дня к ночи.

— Что же мне делать? — всхлипнула Оланна. — Что делать?

— Хозяин вернется, мэм.

Но Хозяин не возвращался. Оланна просидела на веранде до полуночи, прислонившись лицом к стене.

В дверь позвонили. Ричард приглушил радио, сложил листы бумаги в стопку и пошел открывать. На пороге стоял Харрисон: голова, шея, руки, ноги ниже шорт цвета хаки — все было в кровавых бинтах.

От вида крови Ричарду сделалось дурно.

— Боже, Харрисон! Что с вами?! На вас напали?

— Здравствуйте, хозяин.

Харрисон вошел в дом, поставил на пол потрепанную сумку и расхохотался. Ричард смотрел на него в изумлении. Харрисон принялся снимать окровавленный бинт с головы, сдернул повязку. Голова была цела — ни раны, ни царапины.

— Это свекла, сэр. — Харрисон снова рассмеялся.

— Свекла?

— Да, сэр.

— То есть… не кровь?

— Нет, сэр.

Харрисон шагнул в гостиную и хотел встать в уголке, но Ричард предложил ему сесть, и Харрисон примостился на краешке стула. Улыбка сошла с его лица, когда он заговорил.

— Я бежать из моя поселка, сэр. Я никому не сказать, что наша поселка скоро захватить. А то люди подумать, что моя диверсант. Но все уже знать, что враг не сильно далека. Два дня назад мы слыхать огонь, но городской совет говорить, что это наша войска учится. И я увозить мой семья и коза на далека-далека ферма. А сам начать бежать в Порт-Харкорт, потому что не знай, что случилось с хозяин. Многа неделя назад я вам передать письмо с шофером профессора Блайден.

— Никакого письма я не получал.

— Он глупец, — буркнул Харрисон и продолжал: — Я намокать тряпка в свекольна сок, повязать как бинт и всем говорить, что я попадать под бомба. Только так ополченцы меня пустить в грузовика. Они пускать только женщина, дети и раненый.

— И что там в Нсукке? Как вы бежали?

— Прошло уже многа месяц, сэр. Когда с неба начинать падать бомба, я услыхать бах-бах и собрать ваша вещи, а рукписон прятать в коробка и зарывать в саду, рядом с тот маленький цветочка, который Джомо садить в прошла раз.

— Вы закопали рукопись?

— Да, сэр, чтобы на дорога никто не отнять.

— Ты сделал все правильно, — кивнул Ричард. Глупо было надеяться, что Харрисон привезет с собой «В век оплетенных сосудов». — Как же вы жили все это время?

— Голодать, сэр. Моя семья смотрят на коз.

— Зачем?

— Смотрят, что козы кушать, а потом заваривать этот самый травка и поить детей. Чтобы не было квашиоркора.[85]

— Ясно, — кивнул Ричард. — Ступайте во флигель для слуг, примите душ.

— Да, сэр. — Харрисон поднялся.

— И что вы теперь собираетесь делать? Хотите вернуться домой?

Харрисон теребил повязку на руке, пропитанную свекольным соком.

— Нет, сэр. Я ждать, пока война кончится, а пока стряпать для хозяин.

— Хорошо, — отозвался Ричард. Это к лучшему, что двое из слуг Кайнене ушли в армию и остался один Икеджиде.

— Но, сэр… Люди говорить, Порт-Харкорт скоро возьмут. Враг наступать, у них многа британский корабля. Они вести огонь рядом с город.

— Примите душ, Харрисон.

— Да, сэр.

Оставшись один, Ричард сделал погромче радио. Ему нравился мелодичный, с арабским акцентом, голос ведущего Радио Кадуна, но противна была злорадная уверенность, с которой он повторял: «Порт-Харкорт освобожден! Порт-Харкорт освобожден!» О падении Порт-Харкорта твердили уже два дня. Би-би-си тоже утверждала, что неизбежное падение Порт-Харкорта — это конец Биафры; Биафра потеряет жизненно важный морской порт и аэропорт, лишится контроля над нефтью.

Ричард выдернул бамбуковую затычку из бутылки на столе и наполнил бокал. От розового вина по телу разлилось приятное тепло. Его переполняли противоречивые чувства — радость, что Харрисон жив, горечь, что рукопись осталась в Нсукке, тревога за судьбу Порт-Харкорта. Прежде чем налить второй бокал, он прочел надпись на бутылке: «Республика Биафра, Научно-Производственный директорат, херес, 45 %». Ричард не спеша потягивал вино. Маду в прошлый раз принес два ящика, пошутив, что спиртное местного разлива в бутылках из-под пива — тоже часть кампании «Все для победы».