Половина желтого солнца - Чимаманда Адичи

— У него было толстое брюхо, — продолжала она безразличным тоном. — Он все сделал быстро и велел лечь на него сверху. Когда он уснул, я хотела уйти, но он проснулся и запретил. Я всю ночь не спала, смотрела, как у него текут слюни. — Эберечи помолчала. — Потом он нам помог. Устроил брата в штаб армии.

Угву отвел взгляд. Он злился, что ей пришлось через это пройти, а еще больше был зол на себя за непристойные мысли, за то, что во время ее рассказа представлял ее голой. Позже он не раз воображал себя в постели с Эберечи — для нее все было бы совсем иначе, чем с полковником. Он обращался бы с ней бережно, как она того заслуживает, и делал бы только то, что ей нравится, только то, что она хочет. Показал бы ей позы из «Краткого руководства для пар», которое читал у Хозяина в Нсукке. Тоненькая книжица пылилась на полке в кабинете; наткнувшись на нее во время уборки.

Угву второпях пролистал ее, мельком проглядев карандашные наброски, — все на них было ненастоящее и оттого волновало еще больше. Угву позаимствовал брошюру и читал по ночам у себя во флигеле. Он подумывал попробовать позу-другую с Чиньере, но не стал: ее упорное молчание во время их ночных свиданий исключало всякую новизну. Жаль, что книга осталась в Нсукке, неплохо было бы освежить в памяти кое-какие тонкости.

Угву готовил Малышке завтрак, а Хозяин принимал ванну, когда Оланна позвала их из гостиной. Радио орало на весь дом. Оланна кинулась на задний двор, к будке, с приемником в руке:

— Оденигбо! Оденигбо! Танзания нас признала!

Вышел Хозяин с влажным покрывалом вокруг пояса.

Его довольное лицо выглядело непривычно без толстых очков.

— Танзания нас признала! — повторила Оланна.

— Да ты что!

Хозяин и Оланна обнялись, прижались губами к губам, будто на двоих у них было одно дыхание.

Хозяин взял приемник и стал крутить ручку.

— Давай-ка послушаем, что другие говорят.

И «Голос Америки», и французское радио — Оланна переводила слова диктора — передавали: Танзания первой признала Биафру как независимое государство. Наконец-то Биафра существует!

— Ньерере[83] войдет в историю как борец за правду, — сказал Хозяин. — Конечно, многие другие страны тоже признали бы нас, но из-за Америки боятся. Америка — камень преткновения!

Угву не совсем понял, почему из-за Америки другие страны не признают Биафру, — он-то считал, что виновата Британия, — но в тот же день повторил слова Хозяина Эберечи, с умным видом, как свои собственные.

Был знойный полдень, и, когда Угву пришел, Эберечи спала на циновке в тени веранды. Он окликнул ее.

Эберечи вскочила с красными глазами, обиженная, что разбудили. Но при виде Угву улыбнулась.

— Учитель, вы освободились?

— Слышала, что Танзания нас признала?

— Да, да. — Эберечи потерла глаза и засмеялась, и от ее радостного смеха у Угву потеплело на душе.

— Многие другие страны не признают нас из-за Америки; Америка — камень преткновения!

Они сидели рядом на ступеньках.

— А у нас еще одна хорошая новость, — сказала Эберечи. — Мою тетю назначили местным представителем «Каритас». Она обещала устроить меня на работу в центр помощи при церкви Святого Иоанна. Значит, буду приносить больше вяленой рыбы!

Она протянула руку и игриво ущипнула Угву за шею. Угву мечтал не просто стиснуть ее голую попку, а каждый день засыпать и просыпаться с ней рядом, говорить с ней, слышать ее смех. Она была как вторая Ннесиначи, только настоящая. Ему нравилось все, что она говорила и делала, но уже не в мечтах, а наяву. На него будто снизошло озарение, он готов был повторять снова и снова, что любит ее. Любит. Но вслух он этого не сказал. Они хвалили Танзанию, мечтали о вяленой рыбе, болтали обо всем подряд, когда по улице пронесся «пежо». Дав задний ход с громким визгом шин — водитель явно хотел покрасоваться, — машина остановилась перед домом. На борту алели неровные буквы: «Армия Биафры». Из машины вылез солдат с винтовкой. Эберечи поднялась, когда он подошел к ним.

— Вы Эберечи?

Она кивнула с опаской.

— А вы… насчет моего брата? Что-то случилось с моим братом?

— Нет. — Хитрая усмешка солдата сразу не понравилась Угву. — Вас спрашивает майор Нвогу. Он здесь, в баре.

— Ах! — Эберечи застыла с раскрытым ртом, прижав руку к сердцу. — Иду, иду. — Она бросилась в дом.

Ее внезапную радость Угву счел предательством. Солдат не спускал с него глаз. Угву поздоровался.

— Ты кто такой? — спросил солдат. — Штатский без определенных занятий?

— Я учитель.

— Опуе nkuzi? Учитель? — Солдат помахивал винтовкой.

— Да, — отвечал Угву по-английски. — Мы даем уроки местным детям, учим их биафрийской национальной идее. — Он старался говорить по-английски как Оланна и надеялся, что его напыщенный тон отобьет у солдата охоту расспрашивать.

— Что за уроки? — пробубнил солдат. Недоверие на его лице теперь было разбавлено уважением.

— В основном граждановедение, математику и английский. Директор по мобилизации выделил нам деньги.

Солдат продолжал сверлить его взглядом.

Из дверей выбежала Эберечи: лицо напудрено, брови подведены, губы ярко накрашены.

— Едем, — сказала она солдату и добавила шепотом Угву на ухо: — Если меня будут искать — скажи, я ушла к Нгози.

— Что ж, господин учитель, до скорого. — попрощался солдат, и Угву почудился в глазах этого болвана — недоучки злорадный блеск.

Обида, смятение и стыд лишили Угву сил. Не верилось, что Эберечи только что попросила его солгать, а сама убежала на свидание с мужчиной, о котором он прежде не слышал от нее ни слова. Угву пересек улицу на дрожащих ногах. Весь остаток дня был омрачен, и Угву не раз подумывал пойти в бар — посмотреть, что там творится.

Уже стемнело, когда Эберечи постучалась в заднюю дверь.

— Знаешь, что бар «Восходящее солнце» переименовали? — спросила она смеясь. — Теперь он называется «Танзания»!

Угву молчал, глядя на нее.

— Сегодня там играли танзанийскую музыку, танцевали, а какой-то богатей угостил всех пивом и курицей за свой счет, — тараторила Эберечи.

Он все молчал. Ревность поднималась в нем из самого нутра, сжимала горло, душила.

— А где тетя Оланна?

— Читает с Малышкой, — процедил Угву. Хотелось схватить ее и вытрясти всю правду об этом дне, что она делала с этим типом, куда девалась помада с губ.

Эберечи вздохнула.

— Водички бы попить. Во рту пересохло от пива.

Угву был поражен, что она ведет себя естественно, совершенно как всегда. Он налил ей полную чашку воды, Эберечи махом выпила.

— С майором я познакомилась несколько недель назад, он меня подвозил по дороге в Орлу, но я и не думала, что он меня помнит. Он милый. Я ему сказала, что ты мой брат. Он обещал позаботиться, чтобы тебя не забрали в армию. — Эберечи как будто гордилась своим поступком, а Угву было нестерпимо больно, словно ему вырывали зубы, один за другим.

— Пойду уберу со стола, — сказал он холодно. Он не нуждался в услугах ее любовника.

Эберечи выпила еще чашку воды и попрощалась.

Угву перестал заходить к Эберечи. Он не отвечал на ее приветствия, его выводили из себя ее непрестанные расспросы: «Что с тобой, Угву? Чем я тебя обидела?» Мало-помалу она перестала обращаться к нему. Ну и ладно. И все-таки Угву выбегал на каждый шорох колес — не «пежо» ли это с надписью «Армия Биафры»? Он видел, как Эберечи куда-то уходит по утрам, и думал, что на свидания к майору, пока однажды вечером она не зашла к ним с вяленой рыбой для Оланны. Угву отворил дверь и взял сверток без единого слова.

— Такая славная девочка, ezigbo nwa, — сказала Оланна. — В центре помощи она на своем месте.

Угву не ответил. Восхищение Оланны задело его, как и расспросы Малышки, когда тетя Эберечи снова придет с ней поиграть. Лучше бы они тоже возмущались ее предательством, думал Угву, надо рассказать обо всем Оланне. Вообще-то Угву никогда еще не говорил с ней о чем-то интимном, но чувствовал, что мог бы. В пятницу Хозяин после работы отправился с Чудо-Джулиусом в бар «Танзания», Оланна с Малышкой пошли проведать миссис Муокелу, а Угву, поджидая их, полол грядку и мучился тревогой, что история его пустяковая. Вдруг Оланна только посмеется над ним снисходительно? Эберечи ведь ничего ему, Угву, не обещала. Впрочем, ей ли не знать о его чувствах? Даже если она не может ответить взаимностью, какой надо быть бессердечной, чтобы ткнуть ему в физиономию своим любовником-офицером!

Услыхав голос Оланны, он собрался с духом и зашел в дом. Они были в гостиной, Малышка сидела на полу и разворачивала какой-то газетный сверток.

— Здравствуйте, мэм, — сказал Угву.

Оланна обернулась, остановила на нем невидящий взгляд, и Угву похолодел. Что-то случилось. Может, она узнала, что он стащил для Эберечи сгущенку? Но глаза Оланны были совсем пустые — значит, дело не в этой краже месячной давности. Случилась большая беда. Сердце у него сжалось от дурного предчувствия.