Мечты сбываются - Лев Маркович Вайсенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Верю тебе, — сказала Ругя. — И, не льстя, скажу, что еще не встречала человека, который бы лучше тебя понимал в этом деле.
Прищелкнув языком — так, как не щелкал он добрых полвека, — Шамси задорно воскликнул:
— То-то!..
А на смену задору пришло великодушие:
— Ну и ты, Ругя, зря не скромничай: разбираешься ты в коврах не хуже меня! — Помедлив, он осмотрительно добавил: — Ну, разве что чуть похуже!
— Нет, Шамси, много хуже. Иной раз натолкнешься на такой ковер, что призадумаешься: что за ковер? где такой выткали? какая ему цена? И скажу прямо — не раз придет в голову: был бы тут Шамси — он бы с одного взгляда определил.
Сладостные слова! Почти столь сладостные, как слова любви! Шамси чувствовал, что Ругя говорит искренно, — теперь ей незачем льстить ему и подлаживаться. И за эти слова он готов был простить все ее прегрешения, все нанесенные ему обиды.
И он сказал:
— Ты пошли за мной, если я тебе понадоблюсь. Ведь мы с тобой не конкуренты, как это бывало в прежние времена среди нашего брата, ковроторговца, а просто — люди…
— Как раз завтра у нас день скупки ковров. Может быть, придешь?
Шамси поразмыслил немного и ответил:
— Зайду…
Он взялся за ковер — разговорами плова не сваришь! — но Ругя его остановила:
— Если бы ты работал, не пришлось бы тебе домашние вещи продавать. Неужели не хочется работать?
Глаза Шамси загорелись:
— Хочется, Ругя, очень хочется! Я ведь не лежебока. А нынче бродишь из угла в угол — некуда деться! По соседям ходить, разводить сплетни — не по мне. Читать газеты и книги? Мало я, по правде сказать, в них разбираюсь. Дома — тоска. Фатьма — с детишками у себя. Сын — с тобой… Тебя самой нет… — Лицо Шамси стало печальным. — Работать хочется, очень хочется! Только кому я нужен? — Он с горечью усмехнулся.
— Теперь любой человек нужен, если он хочет честно работать. Только надо понимать, кого на какую работу определить. Кому ты нужен?.. — Неожиданная мысль мелькнула у Ругя. — Да хоть бы в этом магазине!
В этом магазине? Вот это да! Слова Ругя рассмешили Шамси, и ему самому захотелось пошутить:
— На должность хозяина, что ли?
— Хозяева уже есть — советская власть. А вот эксперт-специалист нам нужен, ищем.
— Что еще за должность?
— Знаток в ковровом деле, оценщик товара, — пояснила Ругя.
Знаток ковров? Шамси приосанился: да кто же в городе лучший знаток, чем он?
И предложение Ругя вдруг показалось Шамси заманчивым: в самом деле, доколе он будет сидеть сложа руки, вдали от коврового дела, которым занят был всю свою жизнь? Неужели он конченый человек, подобно тем, кто не желает смириться перед новой властью? Работают же некоторые бывшие торговцы у советской власти, — почему бы и ему не заняться любимым делом? Ковры — слава аллаху! — советская власть не уничтожает и даже строит, как сказала Ругя, новую, большую ковровую фабрику.
Боясь, однако, что ему помешает его прошлое, Шамси озабоченно спросил:
— А примут ли меня?
— Я поговорю о тебе в правлении, быть может возьмут внештатным, — ответила Ругя.
Но тут Шамси вновь обеспокоился и спросил с опаской:
— Что еще такое — внештатный?
Ругя объяснила и добавила:
— Справишься, надо только хорошо и честно работать.
— А где же я буду работать?
— В наших магазинах.
— И у тебя, значит?
— И у меня.
Голова у Шамси пошла кругом. Все в этом мире перевернулось вверх дном! Женщина готова помочь своему бывшему мужу, и он вроде как бы пойдет под ее начало?.. В сказках подобного не придумать!
— Так, значит, договорились? — спросила Ругя.
— Ладно уж… — Шамси протянул ей руку с таким видом, словно его с трудом уговорили. И на лице у него появилась слабая, странная улыбка, соединявшая, казалось, несоединимое: смущение и веру, бессилие и надежду. — А ты все же прикажи своему тряпичнику, чтоб он правильно оценил ковер, — сказал он, поднимаясь.
— Скажу…
Шамси принялся сворачивать ковер. Ругя следила, как скрывается вытканный ее рукой рисунок.
— Это — первый ковер, который я для тебя выткала, выйдя замуж, — произнесла она задумчиво.
Что-то подступило к горлу Шамси, глаза его увлажнились.
— Только тебя одну любил я в своей жизни… — сказал он глухо.
Ругя опустила глаза.
— Поздно нам, Шамси, говорить о любви. О любви, наверно, скоро будет говорить какой-нибудь девушке наш сын Бала.
— А я и сейчас тебя люблю — клянусь Балой! — хотя мне пошел шестьдесят четвертый, — упрямо произнес Шамси. — Люблю… И если я в чем виноват перед тобой, прости меня, старика!..
Шамси печально покачал головой: быть может, и впрямь справедливо говорят: любовь старика — все равно что зима для цветка? Слеза скатилась по его щеке.
Ругя пронзила жалость:
— Ах, Шамси!.. Не злой ты человек, да только жизнь у нас была тогда злая, неправильная… Многого ты не понимал, да и сейчас еще плохо понимаешь. Вот у нас с тобой ничего хорошего и не получилось…
Лицо Ругя стало печальным. И Шамси захотелось сделать ей что-то доброе, приятное.
— Возьми-ка ты этот ковер себе! — вырвалось вдруг у него.
— Да что ты, Шамси? Не для того я тебе его дарила, чтоб отнимать.
— Возьми, прошу тебя, не обижай меня!
— Деньги-то ведь тебе нужны?
