Разведка боем - Василий Звягинцев

– И к чему ты это рассказал?

– Да так. Вспомнилось. Ковер вот, сапоги твои, и рюмки на столе… А вот как там фраер наш? Чегой-то тихо сидит. Не помер?

– А ты пойди и посмотри, – лениво предложил Новиков.

– Запросто, – согласился Сашка, но сначала произвел некоторые приготовления.

Вид у чекиста был более чем понурый. Шульгин усадил его на массивный стул, обернул шнур вокруг горла, привязал к спинке. И руки затекшие отдохнут, и особо не рыпнется.

– Таким вот образом, братец, попал ты, выходит, к нам в гости. Интересно тебе? – Он заметил, что, несмотря на свое печальное положение, Вадим не сумел скрыть удивления при виде окружающих его предметов, вроде стереокомбайна, телевизора, мебели необычного дизайна. Вообще всей обстановки гостиной, яркого электрического света, устойчивого тепла паровых батарей, приятных запахов.

– Скоро будет еще интересней, – пообещал Сашка, радушно улыбаясь. – Особенно, если затеешь и дальше ваньку валять, господин раскаявшийся прапорщик. Что же это такого обнадеживающего произошло, что ты снова решил на родную контору поработать? А нас с полковником побоку. Подумал и решил, что учение Маркса всесильно, потому что оно верно? Или как?

Новиков закурил, сцепил пальцы на коленях, зафиксировал взгляд на ушной раковине чекиста. Говорят, такой прием хорошо нервирует пациента. Хотя и без того мандражит парень. Да и правда, на что ему теперь надеяться?

– Давай, земляк, колись, – посоветовал Сашка. – Скажи и облегчи душу. Для начала – как тебя зовут по правде, подлинная должность, и в чем смысл этой вашей хохмочки? Дурацкая ведь затея, согласись. Только вот не надо из себя героя изображать. Как там этот художник, ну, картина «Допрос коммунистов…»

– Иогансон, – подсказал Новиков, стряхивая пепел щелчком пальца.

– Во-во. Была б тут «Всеобщая история искусств», в шести томах, я тебе ее в натуре показал бы. Трогательно, аж мороз по коже. Однако бог с ней, с живописью. Чего ты губы закусываешь, переживаешь, значит? Неужто совесть мучает? Или наоборот, горюешь, что не так мы сидим? Меня бы на твое место, да?

Андрей решил пресечь Сашкины упражнения. Надоело ему напрасное словоблудие.

– Знаете, Вадим, или как вас там… Я действительно не могу понять, как сравнительно умный человек, с образованием, может служить там, где вы. Либо вы циник и мерзавец, либо психически неполноценны. Среди ваших много маньяков, но вы как раз такого впечатления не производите.

Чем-то его Новиков задел или просто внутреннее напряжение стало невыносимым, только Вадим разлепил губы и хрипло спросил:

– А настоящей идейности вы не признаете? Вам такое неизвестно?

Шульгин хлопнул себя по колену, хотел что-то сказать, но сдержался.

– Как же не признавать, признаю. Тех же народовольцев взять. Тоже дураки были, исходно, но хоть мучились, спорили, имеют ли право на теракт идти, и решили, что могут, но только ценой собственной жизни. Царя Александра убили, так или сами сдались, или после ареста вины не отрицали, кололись до донышка. Можно уважать. Да и Плеханов, Кропоткин, Лопатин. Поумнее вас с вашим Лениным были люди, однако от большевизма с презрением отвернулись. Идейность потому что… А вы? Офицер какой-никакой, превратились в дешевку панельную! Человек к вам на переговоры пришел, думал, может, и правда кое-какая совесть прорезалась… Хозяева-то ваши люмпены, сволочь Петра Амьенского, с них взять нечего, а я ж вас живым отпустил, мамаше обещал поклон передать… Стыдно, прапорщик, мерзко…

Вадим зло оскалился:

– Законы классовой борьбы не признают вашей так называемой морали!

– Знаем, и это читали. Но я же обращался к вам как к разумному человеку. Вы действительно убеждены, что в компании с абсолютно безнравственными вождями, опираясь на тупую, распаленную возможностью безнаказанных грабежей и убийств толпу, уничтожив или оттолкнув от себя и так немногочисленную национальную элиту, возможно построить какое-нибудь общество, кроме деспотии древнеассирийского типа?

– Что ты с ним, Андрей, с подонком, в философию ударился? – подал голос Шульгин. – Не видишь, ему просто свое паскудство отмазать хочется?

– Вижу, конечно. Потому и говорю. У него стержня-то нет, в душе он понимает, что желание из прапорщика полковником за год стать и отожраться за свое, допускаю, не слишком сытое детство, вслух высказывать вроде и стыдно. А на идейной базе уже проще. Как опять же их Ленин писал, им достаточно десяти процентов населения, чтобы с ними коммунизм строить. Остальных можно и в распыл. Вот наш приятель и старался в девяносто процентов не попасть…

– Совершенно верно, – кивнул Шульгин. – И раз желание жрать и грабить не есть высшая духовная ценность, Джордано Бруно из него не выйдет.

– Господа полковники хорошо подготовились. – Вадим еще пытался держать фасон. – Только мы такие разговоры уже от своих меньшевиков и левых эсеров слышали. И куда красноречивее к тому же.

– Несомненно, – с готовностью согласился Новиков. – Нормальный человек другого и не скажет. И все же интересно, вы хоть спорить пытались, когда ваш начальник такой вот план предложил? Неужели не объяснили, что начало-то хорошее было, перспективное, и мы, если вы в характерах понимаете, людьми оказались доверчивыми, старого закала, последнему дерьму в праве на совесть не отказываем, верим, что и в нем духовное возрождение произойти может… Совершенно по Достоевскому.

– Легко оскорблять связанного человека…

– Да мать же твою! Ты посмотри на него, Андрей! Они толпой на парламентера кинулись, получили по соплям, а теперь обижаются, что в них джентльменов видеть не хотят! Наши хитровские друзья про таких, как ты, говорили: «Ты никто, и звать тебя никак. Брысь под нары». Я, бля, тебя сейчас развяжу и посмотрю, на что ты вообще годишься… – Шульгин, похоже, действительно вышел из себя. Новикову пришлось его успокаивать:

– Ну так что, прапор? Согласен ты с полковником в честном поединке свою правду доказать или признаешь, что очередной раз дурака сваляли? А может, это мы чего-то не поняли?

– В этом да, признаю. Неладно вышло. Был план на серьезную игру. Мой план, чего скромничать. Однако… Нет, я вам ничего не скажу, не ждите. А остальное вы сами видели, скрывать нечего. Тут тоже могло получиться. Вокзал мы плотно перекрыли, на перроне человек двадцать наших было. И с дрезиной неплохо задумали. Как сорвалось? Конечно, вашим жандармским штучкам сразу не научишься. Ребята хорошие были, проверенные, а вот дали маху. Сразу бы кучей навалиться…

– Вот-вот, кучей, и вся ваша тактика со стратегией. Жандармы, конечно, поумней вас были. И что, воображаешь, притащили вы меня на Лубянку, и я сразу бы колоться начал?

– Куда б вы делись? – презрительно фыркнул Вадим.

– Ну-ну, поглядим, куда ты деваться будешь… – не скрывая интереса, сказал Шульгин. Встал, открыл нижнюю дверцу серванта.

– Вот эту штуку видишь? Называется – электрический утюг. У тебя какое образование, напомни?

– Петроградский университет, математический факультет…

– Прелестно. Значит, и физику хоть чуть знаешь. Данный утюг – чудо техники. По замыслу – ничего особенного, прототипы еще в начале века появились, но есть некоторые усовершенствования. Терморегулятор, увлажнитель, автоматический выключатель. – Шульгин повертел прибором перед лицом Вадима, потом воткнул вилку в розетку. – Загорелся красный огонек на изгибе рукоятки. – Вот я тебе его поставлю на спину, пока он еще холодный, включу таймер. И пусть стоит. Это похоже на ту крысу в горшке, что где-то там в Китае на живот привязывали. Он будет греться, просто припекать поначалу, потом, естественно, ожоги первой, второй, третьей и третьей «А» степени. Четвертая – это уже обугливание тканей. Повоняет, само собой. И заметь, мы с полковником – люди гуманные и нравственные. Сами к тебе и рукой не притронемся. Зато когда ты в болевой шок впадать начнешь, я утюг сниму и окажу тебе медицинскую помощь. Может, даже и морфий кольну. Потом, если тебе мало покажется, успевший остыть утюг на другое место поставлю. Холодный, заметь. Греться он сам будет, а я за железку безмозглую не отвечаю. Так что не потребуется даже самоутешаться концепцией отличия пролетарской нравственности от общечеловеческой… Да я, пожалуй, опять же из человеколюбия, и музыку тебе заведу. Отвлекает. Чего желаешь – Бетховена, Вивальди, Баха или лучше оперетку какую?

ГЛАВА 26

Агранов был не только в ярости, он был почти в истерике. Получив сообщение о бездарнейшем провале так тщательно спланированной операции по захвату таинственного полковника, он вначале просто не поверил. Вадим об этом не знал, но на прикрытие Агранов выделил вдвое больше людей, чем было намечено, именно в расчете на то, что «объект» явится на встречу в сопровождении охраны. На всех, кого успел увидеть на Хитровке Вадим, были составлены словесные портреты, а умелый художник изготовил по ним очень похожие рисунки. Восемь опытных сотрудников осуществляли близкое прикрытие места встречи, еще два десятка блокировали входы и выходы с платформы. Четверо находились в дрезине, специально для такого случая истребованной у АХО Совнаркома. И, наконец, три взвода стрелков НКПС и Трансчека оцепляли перрон по периметру внутри и снаружи. Идущая в ловушку дичь того стоила. И такой крах!