В краю лесов - Томас Гарди

Так они шли вдвоем, пребывая в полном смятении чувств. Грейс от надежды переходила к отчаянию и снова к надежде. Проселок был в нескольких минутах ходьбы; дойдя до него, они вдруг услыхали громкий возглас:

- Отпусти ее руку!

Секунду они точно не слышали этих слов.

- Отпусти ее руку! - Крик повторился еще громче и настойчивей.

Это кричал Мелбери. Он вернулся раньше, чем они ожидали, и вышел им навстречу. Грейс отдернула руку с быстротой молнии, как только смысл отцовских слов дошел до нее.

- Я не виню вас, не виню, - проговорил Мелбери сломленным голосом, как человек, понесший тяжкое наказание. - Вы не должны больше видеться. Я был введен в заблуждение, был жестоко обманут. Ничего не говори, Джайлс. И уходи.

По-видимому, Мелбери не знал, что Уинтерборну уже известна несчастная новость. Молодой человек ушел, оставив отца с дочерью вдвоем, и Мелбери повел Грейс в комнату, служившую конторой. Там он сел за свое бюро и низко опустил голову; Грейс не спускала с отца тревожного взгляда.

Наконец Мелбери пришел в себя.

- Ты - жена Фитцпирса, как и была, - тихо проговорил он. - Меня обманули. Он еще мало причинил тебе зла! Ты по-прежнему его собственность.

- Тогда пусть так все и будет, и не надо больше касаться этого, отец, сказала она голосом, полным скорбного достоинства. - У меня хватит сил все вытерпеть. Твое состояние меня гораздо больше тревожит.

Грейс нагнулась к отцу и обняла его за шею, отчего тот вконец расстроился.

- Моя судьба безразлична мне, - продолжала Грейс, - мне все равно, чья я жена и чьей могла бы стать! Я люблю Джайлса: с этим ничего не поделаешь; и я зашла с ним дальше, чем должна была, знай я, как в действительности обстоит дело. Но я ни в чем не упрекаю тебя.

- Значит, Джайлс ничего тебе не сказал? - спросил Мелбери.

- Нет, - ответила Грейс. - Он ведь ничего не знал, иначе он вел бы себя по-другому. Да ему и неоткуда было узнать.

Ее отец ничего не сказал на это, и Грейс ушла к себе, высказав желание побыть одной.

Печали ее были многообразны; главную же она забыла, думая только о своем вольном поведении с Уинтерборном. Их любовь была краткой, как миг, но не менее сладостной от этого. А вдруг он станет, по зрелом размышлении, презирать ее за то, что она позволила себе забыться. Какая наивность поверить в свое освобождение и так непозволительно вести себя! Она корила свое неведение, но в самой глубине сердца была благодарна ему за то мимолетное счастье, которое испытала.

ГЛАВА XL

Жизнь героев этого повествования влачилась последующие месяцы печально и уединенно. Грейс редко выходила из дому и ни разу не покинула пределы отцовской усадьбы: она боялась, что встретит Джайлса Уинтерборна; а этого ей было не перенести.

Унылое, в четырех стенах, существование этой добровольной затворницы, казалось, будет длиться бесконечно. Она узнала, что существует только одна возможность обрести свободу - Фитцпирс не должен возвращаться достаточно долго, тогда в глазах закона она будет брошенной женой. Но она не позволяла себе думать об этом; и, уж конечно, не тешила себя новой надеждой. Ее чувство к Уинтерборну под действием нервного шока, нанесенного известием, привезенным отцом, очистилось от всего мирского, земного и стало тихой, светлой привязанностью.

Что касается Джайлса, то он лежал больной, точнее, полулежал на своем пуританском ложе в скромной лесной хижине. Лихорадка, время от времени возвращавшаяся к нему - осложнение, оставленное прошлогодней простудой, разыгралась с крушением надежд особенно жестоко. Ни одна душа не знала о его болезни, а сам он считал ее несерьезной и не обратился к доктору. В самом деле, спустя три-четыре дня он почувствовал себя лучше, поднялся с постели и, надев пальто, стал приводить в порядок немудреное хозяйство.

Вот как обстояли дела, когда вдруг безмятежность полусонного существования Грейс была нарушена точно ударом грома. Она получила письмо от Фитцпирса.

Письмо было написано в спокойном и мягком тоне, но смысл его был ужасен. В отсутствие мужа Грейс мало-помалу привыкла думать о нем без раздражения и в конце концов почти забыла, каким тягостным было для нее его присутствие. Фитцпирс писал коротко и без рисовки: он не просил прощения, а сообщал только, что живет один и что по зрелом размышлении он отчетливо осознал необходимость воссоединения, если, конечно, Грейс готова простить его. С этой целью он намеревается пересечь Ла-Манш и в указанный день появиться в Бедмуте; Грейс посчитала, и оказалось, что это случится не далее как через три дня.

Еще он писал, что не может вернуться в Хинток по причинам, которые отец ее поймет лучше, чем она. Единственный выход он видит в следующем: Грейс должна приехать в порт и встретить пароход, который прибудет около полуночи, захватив с собой кое-какие необходимые вещи. Затем они без промедления сядут на обратный пароход, отправляющийся тотчас после прихода первого: а достигши Франции, поселятся в его доме на континенте, - где именно, он не писал. Фитцпирс, видимо, и часу решил не задерживаться на английской земле.

Встревоженная Грейс понесла письмо отцу, который, как зимой, просиживал теперь долгие вечера у камина, по-летнему холодного; рядом с ним стоял кувшин с сидром, покрытый слоем пыли, - Мелбери редко прикасался к~ нему. Прочитавши письмо, лесоторговец взглянул на дочь.

- Ты никуда не поедешь, - сказал он.

- И я подумала, что не поеду. Только не знала, как ты на это посмотришь.

- Если он вернется в Англию, поселится неподалеку отсюда и захочет, чтобы ты жила в его доме, я не стану препятствовать, - проговорил Мелбери. Мне будет одиноко без тебя, но ты должна жить в своей семье и не стыдиться людей. Что же касается твоего переселения за границу, то я никогда на это не соглашусь.

На том и порешили. Грейс не могла ответить мужу, поскольку он не написал адреса. Прошел день, другой; наконец наступил третий вечер - тот самый, когда Грейс должна была встретить мужа в Бедмуте. Весь день Грейс провела дома, в четырех стенах.

Тревога, гнетущая неизвестность черными тучами нависли над домом Мелбери. Все говорили почти что шепотом, ожидая в страхе, что еще предпримет Фитцпирс. Была надежда, что, не встретив Грейс, он уберется обратно к себе во Францию; что же касается Грейс, то она готова была написать ему самое ласковое письмо, только бы он не возвращался.

Прошла ночь, Грейс провела ее без сна, в неослабеваемом нервном возбуждении; не сомкнул глаз и ее отец. Когда на другое утро семья собралась за завтраком, все были бледные и встревоженные; но о том, что было у всех на уме, не заговорил никто. День миновал безо всяких происшествий, как и предыдущий; и Грейс начала уже думать, что ее супруг, повинуясь внезапному капризу, к чему он был склонен, передумал и расхотел возвращаться к жене.

Но кто-то из соседей, побывавший в Кэстербридже, наведался к Мелбери и сообщил новость: Фитцпирс едет домой, в Хинток. Его видели, когда он нанимал карету в гостинице "Кинг-армз".

Новость эту сообщили в присутствии дочери.

- Ну вот что, - сказал твердо Мелбери, - придется делать хорошую мину при плохой игре. Доктора, видно, гонит сюда раскаяние. Я слыхал, что соучастница его глупостей бросила его и уехала в Швейцарию, из чего, видно, следует, что эту главу его жизни можно считать оконченной. Если он едет сюда с благим намерением, я думаю, Грейс, ты не вправе сказать ему "нет". Я, конечно, понимаю, что возвращение в Хинток - удар для его гордости. Но если он готов смириться и ничего лучше Хинтока у него на примете нет - что же, милости просим, одно крыло этого дома по-прежнему пустует.

- О, отец! - побледнев, воскликнула несчастная Грейс.

- А почему ты должна оттолкнуть его? - спросил Мелбери.

Былая крутость характера нет-нет да и проглядывала в нем. К тому же он был расположен теперь более снисходительно отнестись к зятю, желая, видимо, загладить чрезмерную суровость последнего свидания.

- Разве это не самый благопристойный выход? - продолжал он. - Мне не нравится твое теперешнее положение: ты и не вдова, и не мужняя жена. Это и тебе обидно, и мне, и никто никогда в Хинтоке этого нам не простит. Не знавала еще семья Мелбери такого позора.

- Он будет здесь меньше чем через час, - прошептала Грейс.

В полумраке комнаты Мелбери не разглядел отчаянного выражения на лице Грейс. Одного она не имела сил вынести, одного она страшилась более всего на свете - возвращения Фитцпирс а.

- О, я не могу, не могу видеть его! - проговорила Грейс, едва сдерживая рыдания.

- Не можешь, но должна попытаться, - упрямо возразил старик.

- Да, да, я попытаюсь! - не понимая, что говорит, откликнулась Грейс. Я попытаюсь, - повторила она и бросилась вон из комнаты.

Во мраке гостиной, где скрылась Грейс, около получаса не было заметно никакого движения: только в одном углу слышалось быстрое, прерывистое дыхание; впечатлительная натура Грейс, соединившая в себе современную нервическую утонченность с древней непреклонностью чувств, обрекла ее до самого дна испить чашу страданий.