Командир полка - Вальтер Флегель

Хаук чувствовал, как краска стыда заливает лицо. Он взглянул на офицера и подумал: «Неужели он умеет угадывать мысли на расстоянии?»

И вдруг оба почти одновременно засмеялись.

— Ну, так как? — спросил Брауэр.

Словно рухнула какая-то невидимая преграда. Хаук разоткровенничался, и они проговорили до самого отбоя.

Он стоял у окна. Утренняя заря окрасила почти безоблачное небо на горизонте. Прошло всего несколько минут, и край неба, который только что был розовым, зарделся багрянцем, будто кто-то невидимый зажег где-то далеко-далеко громадный костер. Хаук очень любил природу. Он вырос в деревне, где человек находится в непосредственном контакте с природой. Особую привязанность он питал к лесу и не понимал, как можно не любить его. Наверное, поэтому он не понимал Баумана, который, как и немногие другие, ругал Мекленбургский лес и называл жизнь в деревне скучищей.

Стоя у окна, унтер-офицер слышал ровное, спокойное дыхание товарищей. «Спят себе и не могут полюбоваться восходом солнца!» Сегодня он, выспавшийся и бодрый, встал раньше обычного. Вчерашний разговор с взводным не выходил у него из головы. Он понял, что ошибался в командире, принимая его не за того человека, каким он оказался на самом деле. Все, что советовал командир, было дельным, а времени у Хаука еще много — целых полгода.

На улице стало значительно светлее. Багрянец сменился цветом жидкого золота, и когда ослепительно яркий диск солнца показался из-за горизонта, с неба исчезли последние редкие облачка. Где-то рядом прокричал петух, напомнив Хауку о времени. Он посмотрел на часы: без четверти шесть. Пора будить всех унтер-офицеров.

Ровно в восемь часов унтер-офицер Хаук доложил командиру о готовности взвода к занятию по огневой подготовке.

Унтер-лейтенант Брауэр окинул взглядом застывших в строю солдат и приказал выкатить пушки из артпарка. Солдаты быстро и сноровисто выполнили приказ. Офицер объяснил им цель сегодняшнего задания и закончил следующими словами:

— Товарищи, мы с вами артиллеристы, а это значит, что мы должны быть в состоянии проработать у орудия в самой сложной боевой обстановке столько, сколько потребуется. Обслуживание орудия в боевой обстановке — дело трудное и кроме умения требует от солдата хорошей физической подготовки. На нас, артиллеристов, надеется матушка-пехота, надеются танкисты и представители других родов войск, считая нас богами войны. Они лежат в окопах в нескольких километрах от нас и с нетерпением ждут, когда мы откроем огонь. А для того чтобы уметь быстро открыть огонь, и не только открыть, но еще и поразить противника, нужны сноровка и опыт, которые вы приобретаете на занятиях по огневой подготовке… А теперь — к бою!

По асфальту затопали солдатские сапоги, послышался звон металла. Последовало несколько коротких команд. Каждый из артиллеристов делал то, что ему было положено. Гаубицы были приведены в боевое положение.

— Проверить установки!

И тут офицер заметил, что у третьего орудия солдаты сняли с себя противогазы и вещмешки.

Командир взвода подозвал к себе командира орудия и спросил:

— А разве был приказ снять противогазы и вещмешки?

— Товарищ унтер-лейтенант, раньше мы всегда так делали, — ответил Герман, краснея.

— Что, по предложению солдат? Немедленно привести их в соответствующий вид!

Герман побежал к орудию, крича на ходу:

— Надеть противогазы!

Брауэр сам стал подавать команды, внимательно следя за действиями солдат.

Хаук передавал команды спокойно и отчетливо, умело использовал сигнальные флажки и молниеносно подскакивал к гаубице, если у расчета что-нибудь не ладилось.

Бауман, передавая команды, комментировал их. Это нервировало солдат, и потому Бауману приходилось довольно часто докладывать о готовности к открытию огня в числе последних.

Герман, все еще не оправившись от замечания взводного командира, метался из стороны в сторону и несколько раз докладывал о готовности раньше, чем наводчик успевал навести орудие. Некоторым новичкам казалось, что автоматы и противогазы сковывают их, и солдаты то и дело сдвигали их за спину, но там они еще больше мешали им, снова и снова сползая.

После первого часа занятий взводный подозвал к себе унтер-офицеров.

— Товарищи, чем вы мне объясните тот факт, что первое орудие действует быстрее других?

Бауман вытянулся и доложил:

— Товарищ унтер-лейтенант! Объяснить это можно тем, что расчет первого орудия целиком состоит из старослужащих солдат, а в других расчетах много новичков.

— Неверно, товарищ унтер-офицер. Приглядитесь повнимательнее к тем и другим, и вы увидите, что вашим солдатам мешают автоматы на длинных ремнях и плохо подогнанные предметы снаряжения. То же самое наблюдается у солдат второго и третьего расчетов, они-то и тянут весь взвод назад. Помогите своим солдатам как следует подогнать снаряжение!

— Сейчас, во время перерыва? — удивленно спросил Герман.

— Я вам, кажется, ясно сказал!

После четырехчасового занятия по огневой подготовке солдаты сильно устали: у них болели ноги, ныли плечи, руки, резало в глазах. Голова, казалось, раскалывалась от тяжести каски, ремни до боли врезались в плечи.

Все с облегчением вздохнули, когда Брауэр приказал закатить гаубицы в артпарк.

Унтер-офицеры подошли к командиру, который поинтересовался, как они оценивают занятия, сделал кое-какие замечания. Прежде чем распустить взвод, командир провел короткий разбор занятий, похвалив за усердие расчет первого орудия.

С самого обеда Хаука не покидало беспокойство, хотя утром его расчет действовал быстро и слаженно. Что касается действий расчета, так иначе и быть не должно. Брауэр на деле доказал, сколько энергии таится в солдатах, которых нужно только воодушевить. Не обращая внимания на язвительные замечания коллег, Хаук нервно расхаживал по комнате, размышляя, стоит ли ему перестраиваться, если до демобилизации остается всего полгода.

«А почему бы и нет: ведь я демобилизуюсь, а расчет-то останется. А за полгода многое можно сделать. Я помогу Брауэру, помогу ребятам. А почему бы и нет? Как меня воспринимают солдаты, целиком и полностью зависит от меня самого. Им нельзя только приказывать, с ними надо говорить по-человечески, их нужно узнать как следует, помочь им. Вот тогда я смогу быть довольным своей работой».

— Я сделаю это! — вырвалось у Хаука.

— Что с тобой, дорогой? — удивленно спросил его Бауман.

Ничего не ответив товарищу, Хаук вышел из комнаты.

Вечером, задолго до назначенного времени, Хаук пришел в учебный класс. Под потолком горела яркая лампочка, но в углах комнаты царил приятный полумрак.

Хаук вспомнил свое детство. Тогда вместе со своими сверстниками, деревенскими мальчишками, он отыскал среди руин уцелевший подвал, и они превратили его в свое потайное убежище. Хаук был тогда предводителем ребят, он проводил «секретные совещания» и завязывал драки с ребятами из соседней деревни. А вот сейчас он, командир отделения, сидит и ждет прихода своих подчиненных, чтобы поговорить с ними по душам. Хаук улыбнулся: тоже предводитель, но уже не такой.

«Какой получится эта беседа? — думал он. — Или, быть может, солдаты и ее сочтут за цирковое представление? Ох ее результата сейчас многое зависит».

На лестнице послышались шаги. Это пришли солдаты. Дальке даже хотел доложить по всей форме, но Хаук остановил его жестом руки. Он поздоровался со всеми за руку, а затем тихо сказал:

— Рассаживайтесь, товарищи.

Ему очень хотелось создать здесь атмосферу простой дружеской беседы. Он заговорил первым:

— Я вот сидел здесь, ждал вас, а сам вспоминал свои детские годы. Жил я в деревне и, помню, сколотил компанию ребят. У нас даже было потайное местечко в одном подвале, там мы и собирались. В мыслях у нас, конечно, много всякой ерунды было, и занимались мы в основном тем, что разрабатывали различные сумасбродные планы да ломали голову над тем, как бы нам поколотить ребят из соседнего села.

Хаук рассмеялся, видимо вспомнив что-то смешное. Говорил он легко и просто, без всякого напряжения. Он рассказал солдатам о том, что родился в селе Цирлау, которое теперь отошло к Польской Народной Республике, вспомнил, как работал трактористом в МТС, как в 1956 году ушел служить в армию, передав свой трактор младшему брату.

— Ну, а сюда, товарищи, я пригласил вас для того, чтобы получше познакомиться. Пусть каждый из вас расскажет о себе.

Хаук видел, как солдаты начали тихо перешептываться между собой, насмешливо заулыбались. Бюргер покраснел как рак. Гертель растерялся.

— Ну, так кто начнет? — спросил Хаук.

Никто не отваживался начать рассказ о своей жизни. Наконец после долгой томительной паузы первым заговорил Дальке: