Командир полка - Вальтер Флегель

— Ну, так кто начнет? — спросил Хаук.

Никто не отваживался начать рассказ о своей жизни. Наконец после долгой томительной паузы первым заговорил Дальке:

— Ну что ж, нужно же кому-то быть первым! Тогда начну я. — Он оглядел молчавших товарищей. — Родился в тысяча девятьсот тридцать седьмом году на острове Рюген и считаю, что я, так сказать, дитя моря. Поэтому и мечтал стать моряком. Но судьба распорядилась мною иначе: отец, когда я подрос, послал меня в Штральзунд учиться на слесаря. Там я проработал пять лет. Но тяга к морю не умерла во мне и до сих пор, хотя служу сейчас в местечке, где не только моря, но и речки-то порядочной нет. Да что там говорить!.. — он махнул рукой. — Вступил в союз молодежи… Вот и вся моя биография.

Вторым вызвался Штелинг, которого ребята прозвали Толстяком, Он был нетороплив, спокоен, и никому не удавалось вывести его из себя. Учился он на «отлично», особенно хорошо давались ему теоретические дисциплины. Но как только дело доходило до практической работы, он часто оказывался беспомощным. Он, который был лучшим учеником школы, в армии довольно часто становился объектом острых насмешек товарищей. Даже такой неуч, как Бюргер, который писал с ошибками, на практических занятиях зачастую обходил Штелинга. В свободное время Штелинг читал книги. Ни с кем из товарищей он пока близко не сошелся.

— Я люблю математику и хочу ее изучать, — сказал Штелинг. — Но сначала я побуду солдатом.

— В армии из тебя человека сделают! — пообещал Дальке.

Когда очередь дошла до Шрайера и Лахмана, они переглянулись. Дело в том, что они вместе выросли, учились в одной школе, вместе попали на один завод, так что биографии их были очень похожи. Правда, Лахман выглядел несколько старше своего друга и казался более спокойным и серьезным.

Когда о себе начал рассказывать Гертель, все притихли. В отделении он был самым высоким и самым сильным. Он один мог поднять обе станины орудия и нести их в руках, когда нужно было менять ОП. Однако своей силой Гертель никогда не хвастался. Он был добрым и отзывчивым и потому часто подпадал под влияние своих товарищей.

— Мой отец не вернулся с войны. Матери приходилось тяжело. Она одна обрабатывала наш участок земли. Мы, дети, ходили в школу. А сейчас моя мать старенькая и уже не может справляться с хозяйством. Я служу, а младший братишка еще ходит в школу. Скоро мать вступит в сельхозкооператив, тогда ей наверняка станет легче. В союз молодежи я пока еще не вступил, но заявление уже подал… Но там, видимо, не торопятся…

— И со мной точно такая же история! — заметил с места Пауль.

Пауль был тихим, аккуратным парнем. Вещи у него всегда были в полном порядке. До армии он работал трактористом и не раз был награжден за усердие и хорошее содержание техники. Для парня вся жизнь заключалась в тракторе, которому он отдавал даже свободное время. Прежде чем попасть в армию, Пауль успел поработать на бульдозере. В армии он, по сути дела, занимался тем же самым — был водителем артиллерийского тягача. Служба в армии ему сначала не понравилась, но так было только до тех пор, пока он не сел за баранку тягача. Особенно гордился Пауль тем, что получил поощрение от командующего военным округом. На занятиях Пауль внимательно слушал, молча вел конспект и, как правило, не выступал. Но стоило ему сесть в кабину тягача, как он преображался.

— И вот я уже целый год служу здесь, — продолжал Пауль. — Это все, что я могу рассказать о себе.

Одним из последних выступал Бюргер. В жизни ему пришлось хлебнуть горя. На лбу у него залегали две глубокие складки, и, глядя на них, можно было подумать, что он постоянно о чем-то сосредоточенно думает. Говорил он с жаром, яростно жестикулируя.

— В школе мне пришлось учиться мало, я такой же переселенец, как и вы, товарищ унтер-офицер. Отец мой погиб. В семье я был старшим среди пяти братьев и сестер. Жили мы в деревне. Мать, я и еще две сестры работали у зажиточного крестьянина, вернее говоря, кулака, который при расчете все время обманывал нас. Потом я три года работал на лесозаготовках, а уж после этого попал в армию. Здесь я больше получаю, чем зарабатывал раньше, деньги отсылаю больной матери. В армии мне нравится, так как тут везде порядок. Я, пожалуй, останусь на сверхсрочную службу. Орудие — такой сложный механизм!.. Родился я в тысяча девятьсот тридцать четвертом году…

Разговор по душам понравился солдатам. Уходя от командира, шумно делились впечатлениями о вечере.

Шрайер, идя с Дальке, поинтересовался, поддерживает ли он связь с заводом. Вытащив из кармана письмо, он протянул его Дальке со словами:

— Мне вот с завода регулярно пишут. Письма подписывают все товарищи. Возьми, почитай, они интересуются, какие обязательства мы взяли в честь съезда партии.

Бюргер разговаривал с Гертелем о механизации лесных работ.

Последним уходил Хаук. Когда он хотел погасить свет в комнате, к нему подошли Пауль и Штелинг.

— Товарищ унтер-офицер, — попросил Штелинг, — скажите, пожалуйста, товарищам, что послезавтра у нас комсомольское собрание. Мы хотели бы поговорить, как нам лучше провести стрельбы. Я ведь член комсомольского бюро батареи.

— Так что же вы сами не сказали товарищам об этом? Товарищ Пауль, — повернулся Хаук к бывшему трактористу, — еще не все ушли, верните, пожалуйста, оставшихся товарищей на минутку назад.

Солдаты без особого желания вернулись в комнату.

— Товарищи, — произнес Хаук, когда стало тихо, — товарищ Штелинг хочет нам кое-что сообщить.

Штелинг покраснел от смущения и, набрав в легкие побольше воздуха, начал:

— Товарищи, послезавтра у нас состоится комсомольское собрание. Давайте говорить на нем о том, что нужно сделать, чтобы получить хорошие отметки на предстоящих стрельбах.

— Толстяк, да ты у нас просто гений! — восхищенно заметил Дальке.

Все засмеялись, и вместе со всеми Штелинг.

— Вот и все, товарищи. Спокойной ночи! — пожелал солдатам Хаук.

К Хауку подошел Пауль и спросил:

— Оказывается, вы тракторист, товарищ унтер-офицер?

Хаук кивнул.

— И можете управлять трактором С-80?

— На нем я и работал. — Хаук положил руку на плечо солдата. — Могу, дорогой, могу, так что в случае необходимости всегда заменю тебя.

— Да, да, — смущенно пробормотал Пауль. — Это хорошо. — И бросился догонять товарищей.

Хаук остался доволен беседой с подчиненными: хоть и тоненькая, но протянута для начала ниточка, которая может связать его с ними. Но каждую минуту эта ниточка может и порваться. Многие начинали тоже так, но ничего не достигли… Важно закрепить и усилить эту связь.

«По крайней мере теперь мне ясно, почему Гертель опоздал из отпуска: он помогал матери на полевых работах. Ему достаточно было объяснить, но он не сделал этого. Почему? Может быть, они просто стесняются меня? Выходит, я сам виноват в их замкнутости. А они могут подумать, что меня не волнуют их заботы. — Унтер-офицер почесал затылок. — Нужно больше интересоваться подчиненными, тогда я лучше буду понимать их. А разве Бюргера нельзя научить грамотно писать? Конечно, можно. Нужно только взяться за это. Уж сколько раз говорили об этом, а воз и ныне там. Пожалуй, Штелинг может повлиять на Бюргера. Штелинг парень умный. Его дружба с Бюргером должна быть полезной для обоих. Поживем — увидим». — Хаук был доволен собой и даже улыбнулся, а ведь всего несколько дней назад он смотрел на своих подчиненных другими глазами.

«И помог мне не кто-нибудь, а командир взвода. Без его совета я не решился бы начать такую беседу, боясь, что ребята меня не так поймут. На Брауэра можно рассчитывать: такой всегда поможет».

2

У велосипеда был такой вид, будто он всю зиму провалялся где-нибудь в сарае, а потом вдруг случайно попался кому-то на глаза, и его вытащили оттуда на свет. Крупные пятна ржавчины покрывали его. Кожа на сиденье кое-где отсутствовала, не хватало одной педали, крылья сильно помяты. Велосипед был небрежно прислонен к забору, переднее колесо с рулем, словно стыдясь своего вида, было перевернуто в обратную сторону.

И пока солдаты, стоявшие в тот час на КПП, отпускали злые шуточки насчет велосипеда, хозяин его находился в кабинете командира полка.

Получив приглашение садиться, он осторожно присел на стул и, скрестив ноги в измазанных грязью сапогах, спрятал их под стол, чтобы они не привлекали внимания. Это был мужчина лет тридцати пяти, с загорелым лицом, какие бывают у людей, работающих на открытом воздухе, в коричневой куртке с потертыми локтями. От него приятно пахло землей.

Командир полка сидел за столом. Он приветливо улыбнулся посетителю и спросил:

— Слушаю вас, коллега.

— Я из Картова, из сельхозкооператива. Моя фамилия Шихтенберг.

Переложив синюю кепку из одной руки в другую, он посмотрел на командира полка. Простое лицо и внимательные глаза офицера сразу располагали к себе. Это придало посетителю смелости. Однако когда взгляд посетителя остановился на двух золотых звездочках на погонах, он снова засмущался и даже немного оробел.