Страшный дар - Екатерина Коути

– Я презираю не тебя, а негодяев, которые вас травят.

Миссис Лэдлоу промолчала.

– Вы не можете прятаться от них целую вечность. Просите защиты у констебля.

– Я видела его ночью.

– Так почему же не позвала на помощь?

– Он был среди них.

Агнесс взяла ее за руку, холодную и вялую, как мертвая рыба, и как будто невзначай потянула в направлении кухни. Милли последовала с ней с тем же безучастным видом, но одного взгляда на стол хватило, чтобы ее глаза приняли осмысленное выражение. Она приоткрыла рот. Право, было чему удивиться.

Творение Агнесс, конечно, уступало свадебному торту королевы Виктории, тянувшему на триста фунтов, зато по части украшений мисс Тревельян перещеголяла придворных кондитеров. Те ограничились фигурой Британии и молодоженов в тогах. Агнесс же претила скудость.

– Что это? – спросила Милли, кивнув на мириады марципановых роз, подкрашенных свекольным соком. Розы цеплялись к оплывающей глазури и возвышались над тортом хрупким розоватым букетом.

– Твой свадебный торт.

Милли отломила лепесток, смахнув сахарную пыльцу, и тупо на него посмотрела.

– Ты меня разыгрываешь?

– Вовсе нет.

– После всего, что произошло, ты затеяла свадебный завтрак?

– Никогда не поздно его устроить, – пожала плечами Агнесс. – Мне так жаль, что свадьбы не получилось! Я надеялась, что ты позовешь меня подружкой и я буду держать твои перчатки, когда вы с Эдвином обменяетесь кольцами. Я бы и фату тебе подарила, у меня как раз оставались кружева шантильи. А так хоть торт испекла.

– Ты правда рада, что я вышла замуж за Эдвина, а не за мистера Холлоустэпа? – недоверчиво спросила Милли.

– Спрашиваешь! Холлоустэп негодяй, и от него пахнет требухой, а Эдвин такой славный.

– Неужели?

Милли пододвинула ей шаткий виндзорский стул, в спинке которого не хватало половины деревянных спиц.

– Присядь, Агнесс, и поведай мне, что же это в моем благоверном такого славного. Я пока что никаких достоинств за ним не замечала.

– Но как же тогда…

Милли с такой силой забарабанила по столу, что при каждом ударе торт подрыгивал, рассыпая по сторонам сахарную пудру.

– Он сказал, что после первого раза ничего не бывает! Тоже мне, доктор! Да Берк и Хэйр лучше разбирались в медицине, чем ты! Слышишь, Эдвин, слышишь, что я говорю?

Мистер Лэдлоу виновато зашаркал на втором этаже, но спускаться не стал.

– Утром мы написали его родственнику, но, раз обманувшись в Эдвине, поможет ли он ему снова? Едва ли! Эдвина никогда не примут обратно в университет! Нам уготованы голод и скитания, это мне уже вполне очевидно. Так что если ты отыскала у моего супруга хоть какие-то достоинства, умоляю, поставь меня в известность. Сразу потеплеет на душе.

– Не сердись, Милли. Мне хотелось чуточку тебя порадовать…

– Поздравляю, Агнесс, у тебя получилось, – горько усмехнулась миссис Лэдлоу. – Уж не забывай меня, сделай милость! Когда я буду в работном доме, а ты навестишь меня, вся в шелках, и угостишь засахаренными фиалками вместо хлеба, мне сразу станет приятнее щипать пеньку. Жду не дождусь.

Агнесс привстала, избегая смотреть ей в лицо.

– Я пойду.

– Иди, – равнодушно разрешила Милли, снова впадая в апатию. – И кланяйся от нас мистеру Линдену. Как милосердно он поступил, послав тебя и явив нам свое всепрощение.

– Нет, я пришла ему назло! – возразила Агнесс уже в дверях.

– В таком случае я польщена, что стала поводом для ваших семейных разногласий и сумела тем самым развлечь вас обоих, – выпалила Милли одним духом. – Убирайся прочь! Видеть тебя не могу!

3

– Холлоустэп, Холлоустэп. Где он живет, хотя бы приблизительно? – поинтересовался Ронан, когда Нест закончила рассказ о том, как мистер Холлоустэп со товарищи все же ворвался в домишко старой Пэдлок. Вместе с жильцами она забаррикадировалась на втором этаже, и тогда захватчики подожгли принесенную солому, чтобы едкий дым проник наверх через дырявые половицы. Спасло молодую семью лишь то, что констебль, подкованный в законах, вовремя сообразил, что за такие шалости можно схлопотать каторжные работы. Гости ушли, но пообещали перенести веселье на следующую ночь.

– Зачем тебе? – насторожилась Нест.

Гребень замешкался в густых волосах Мэри, и она недовольно заурчала, понукая Нест продолжить.

– Поговорить с ним хочу.

– По-джентльменски?

– Еще чего! И даже не как мужчина с мужчиной. Потому что он не мужчина, а подлец, а я вообще не пойми что такое. Но так даже лучше. Пообщаемся, как две твари.

– Ронан, я уже не рада, что тебе рассказала.

– А что ты сама предлагаешь? Ждать, когда Холлоустэп выкурит их из города и погонит до ближайшего работного дома?

– Можно хотя бы дождаться дядюшку…

– С чего ты взяла, что он объявится? Может, пришлет викария на замену, а сам улизнет в Лондон. Бывает же так, что у ректора аж целых два прихода, и ни в одном его в лицо не знают.

Вскочив с овчины, Агнесс подбежала к котелку, зачерпнула кипятка и выплеснула в таз со студеной водой. Сколько Ронан ни говорил ей, что матушка преспокойно плещется в речке, Агнесс всегда грела для нее воду. Это его раздражало. Нест вела с себя с Мэри, как с инвалидкой, развалившейся в шезлонге где-нибудь в Бате, ворковала над ней и безуспешно пыталась накормить бульоном. Бесполезно объяснять, насколько глубоко в нее проникло безумие, вытесняя последние остатки цивилизованности. На прошлой неделе она впервые отказалась надевать платье. Вдвоем с Агнесс им удалось всунуть ее руки в рукава, но она так вертелась и кричала, что невозможно было застегнуть крючки на спине. Тогда Нест второпях сшила ей просторный балахон из контрабандного льна. Чересчур бодрым голоском нахваливала голландский лен, который не в пример прочнее английского, пока Ронан не попросил ее замолчать. От утешений становилось совсем уж тошно.

Вот и сейчас он поморщился, когда Нест потянулась к Мэри с губкой, но отдернулась, когда та ощерила зубы. Ронан решил, что как только она назовет Мэри «мы», он выйдет погулять.

– А ты что предлагаешь? – бросила Нест через плечо.

– Надо дать ему понять, что на его зло найдется другое, и пострашнее. Такое зло, от которого он будет улепетывать, поджав хвост.

– Нельзя так думать, Ронан. Писание учит нас, что лишь милосердие усмиряет зло.