Генофонд нации - Владислав Виноградов

– Это вам послышалось. А вообще – не судите строго, да не судимы будете. Особенно, если заплатите судье, – хмыкнул голос в трубке.

– По-вашему, все у нас продается и покупается?

– Кроме чести офицера. Ладно, хватит болтать. Вам что, нечем ночью заняться? Подыскать бой-френда? А то у меня есть один на примете. Кстати, он тем же рейсом прилетел из Питера, что и вы.

– Не болтайте ерунды!

– А кто, спрашивается, первым позвонил? Ладно, не будем горячится. Послезавтра у нас встреча, там все и обговорим.

– Не знаю, стоит ли мне встречаться с вами после этой истории с микроавтобусом. Знаете, мне как-то не по себе. Ведь о нашем прилете в Петербург с гастролей кроме вас…

– Кроме меня знали еще несколько десятков человек как минимум.

– Да, но все же…

– Короче, – голос в трубке не терял веселой наглости, присущей бандитам среднего звена и отслужившим по пять лет сотрудникам правоохранительных органов, – вас мучают смутные сомнения. Засуньте их… У вас есть прикроватная тумбочка?

– Это… это неважно.

– Если нет, засуньте ваши сомнения… сами знаете куда. Делом заняты компетентные органы, они докопаются до истины. Ну, все?

– Но мне тоже надо знать истину! Надо! Помните, что вы мне обещали, когда мы начинали сотрудничество…

– В трубке раздался короткий смешок:

– Как вы сказали? Сотрудничество? Нет. Это по-другому называется, голуба! Чувствую, что нам действительно пора встретиться! Завтра, в обычном месте, только отнимите два часа от обычного времени.

– Это получается в десять утра? – хотела уточнить женщина, но в мембране уже пиликали сигналы отбоя.

2. Разбор полетов

Понедельник – день сомнений.

Продрав глаза за четверть часа до будильника, Вадим остался недоволен: вчера он поставил себе подняться минут за сорок. Или это уже было сегодня? Ночь промелькнула перед глазами десятком стеклышек калейдоскопа, и на каждом стеклышке была Людмила Стерлигова – во всей красе и во всех видах.

Сопровождаемые голосом знаменитой негритоски Шаде (ночью они слушали диск, передавая друг другу наушники), стеклышки пересыпались с мелодичным звоном, при этом одно из них застряло над правым глазом Токмакова. Картина грехопадения прояснилась окончательно. Боль над глазом была верным признаком, что «третьим лишним» между ним и гражданкой Стерлиговой затесался еще и алкоголь. Отсюда же мелодичный звон в башке.

Токмаков смущенно потер подбородок, отозвавшийся скрипом, и на цыпочках прокрался в ванну. Из зеркала в форме сердечка на него глянул звероватого вида субъект. Рыжеватая щетина на щеках и подбородке почти сравнялась по длине с экономным ежиком «французской» прически. Из этого Вадим сделал еще один вывод: вчера ему пришлось – таки поволноваться! Чем больше нервной энергии он тратил, тем быстрее росла щетина, какая-то странная существовала зависимость.

В тяжелые дни Токмакову приходилось бриться по два раза, словно какому-нибудь французу.

Вот и сейчас его видок тянул на трое суток содержания под стражей для выяснения личности.

Искомые туалетные принадлежности нашлись на стеклянной полочке под зеркалом. Помазок и бритва «Шик» имели вид предметов, которыми часто пользуются. Намыливая щеки, Токмаков ощутил сострадательный взгляд.

Это был ангел – в ночной рубашке с крылышками и медной трубой, смахивающей на пионерский горн. Он, ангел, участливо смотрел на Вадима. Причем взгляд его неким образом моментально трансформировался в речь:

– Бедный, мой, бедный! Я же понимаю, ты не хотел употреблять внутрь этиловый спирт, подкрашенный фруктовыми эссенциями и называемый после этого ликером! Все случившееся было вызвано высшей необходимостью, ибо…

Ангел изъяснялся на русском языке, чисто русском, как бы дистиллированном. Тот же, кто бесцеремонно перебил его в следующую минуту, наглый и пока невидимый, частил блатной скороговоркой:

– Ты, труба с крыльями, пургу гонишь или, в натуре, не просекаешь фишку? «Бедный, бедный!..» Этот лоб, что ли, бедный? Ему что, зубы пером разжимали, чтобы бухло заливать?

– Я выношу протест! К данному сорту алкоголя организм моего подопечного решительно не привык! – возмутился ангел, являвшийся, как внезапно догадался Токмаков, несмотря на не стихавший в голове мелодичный звон, его ангелом-хранителем.

Вот это было да! Персональный телохранитель! Точнее – душехранитель. Но все равно здорово, будет на кого перевести стрелку, списать ответственность перед встречей с Машей Груздевой. Впрочем, ей ведь не обязательно докладывать обо всех мероприятиях, продиктованных оперативной необходимостью!

Ответом был удовлетворенный ехидный смешок. Так смеялась следователь Милицина, когда Токмаков поскользнулся в буфете гостиницы «Саратов». Правда, ему тогда удалось не упасть. Сейчас же Вадим с трудом устоял на ногах, поскольку злорадно смеявшийся, пока не видимый субъект, оказалось, читал мысли Токмакова.

О чем не замедлил оповестить ангела-душехранителя:

– Ну а теперь ты, наконец, сечешь поляну, «бодигард» с крылышками? Ты говоришь, что парень наш не при делах, а парень грамотно отмазку ищет. Да он сдаст тебя своей Маше! Сдаст как пустую стеклотару!

– Стеклотару тоже надо сдавать, чтобы не захламлять окружающую среду, – резонно заметил крылатый «бодигард».

– Скажешь это ему! А то на Измайловском целый угол забит пивными бутылками, у этого, у трезвенника нашего!

Токмаков начал понимать, что обладатель хрипловатого голоса тоже ему не чужой. И снова догадка осенила опера! Согласно старинному поверью, никем до сего дня не подтвержденному, но и не опровергнутому, у каждого на правом плече имеет постоянную резидентуру ангел-хранитель, тогда как на левом размещается демон-искуситель, непрерывно осуществляющий подрывную деятельность. Так в свое время в соседних квартирах на одной лестничной площадке жили в Брюсселе Глава антифашистской «Красной капеллы» Треппер и бригада розыскников гестапо, прибывших в Бельгию, чтобы его найти.

И вот теперь резиденты сил добра и зла, встретившись в ванной комнате женщины не самого строгого поведения, в очередной раз спорили за душу подучетного элемента. Но если ангел отчетливо рисовался на запотевшем зеркале, то его антипод не спешил явить миру свое гнусное обличье. Пребывал где-то по ту сторону серебряной амальгамы зеркала, наушничая оттуда душехранителю:

– У глупой телки все пиво из холодильника вытрескал. Это у него называется идти на понижение градуса. А разве допустимо, чтобы положительный герой пивом осаживал ликер? Нет, «цветной» он и есть «цветной», как ни назови его.

Таких пассажей Вадим обычно никому не прощал. А хрипуну с другой стороны зеркала и подавно. Надо только выманить его оттуда.

Токмаков вплотную приблизил лицо к зеркалу и наконец увидел «резака» [42] преисподней во всем его гнусном обличье – с рыжей колючей щетиной на выдвинутом подбородке и глубоко посаженными недоверчивыми глазами, бритвой в руке и двумя парами рожек.

Последнее было явным перебором! Ну хоть бы одна…

И Токмаков сурово спросил Людмилу Стерлигову, незаметно прокравшуюся в ванную комнату, и теперь стоявшую за его спиной:

– Чуть познакомились, а ты уже наставляешь мне рога?

– Кажется, милый, я и не клялась в верности до гроба, – сказала женщина, небрежно оттопырив губку. Но глаза говорили другое – за время бессловесной беседы с потусторонними силами Токмаков научился понимать не только слова.

И он спросил:

– Спинку потереть?

– А для чего, по-твоему, я поднялась в такую рань? Жаль упускать удобный случай – когда еще такой представится…

Ангел – «бодигард», вновь превратившийся в бессловесную рождественскую наклейку в правом углу зеркала, никак не прокомментировал данное заявление. Зато недремлющий рыжий черт, как две капли воды похожий на поднадзорного, жизнерадостно хрюкнул.

«Ну ты уже совсем оборзел!» – отрешенно подумал Вадим Токмаков, чувствуя раздвоение личности, и уже не зная толком, кому верить, на кого молиться, а кого послать подальше в этот тихий предрассветный час.

…Он все же успел побриться незаслуженно восславленным рекламой станочком, почему-то немилосердно скребущим кожу, и выскользнуть из квартиры до появления матери Людмилы Стерлиговой. Как-то не входило в его планы знакомство со всеми членами этой семьи.

Однако рыжий черт с левого плеча думал, видимо, иначе. Выходя из лифта на первом этаже, Токмаков столкнулся лицом к лицу с пожилой женщиной. И это лицо, напоминавшее печеное яблочко, было ему подозрительно знакомо.

Ну, да, конечно, – уборщица, или там смотрительница туалета, в достопочтенном заведении «Клозет»! И по глазам женщины Вадим понял: она тоже узнала его.

В таком случае правильный ход – поздороваться первому. Однако Вадим не успел осуществить свое намерение. Женщина вытаращилась на него так, будто действительно узрела нечистую силу. В следующую секунду она, спрятав печеное яблочко своего лица в воротник пальто, без всякого лифта рванула вверх с ускорением стартующей ракеты.