Генофонд нации - Владислав Виноградов

Спустя четверть часа Людмила Стерлигова, пытавшаяся на кухне изображать хорошую хозяйку, заглянула в комнату. Глазам предстала идиллическая картина: Токмаков сидел в кресле с напряженным лицом человека, первый раз в жизни проглотившего дюжину устриц, и теперь ожидающего тягостных последствий своей гастрономической отваги. На его руках в позе поверженного гладиатора распростерся Кирилл.

Он спал. Спал, в нарушение всех традиций, не дождавшись вечерней сказки по «ящику», не выклянчив у матери какую-нибудь сладкую дрянь для скорейшего появления у детей диатеза. Спал, что уж вовсе не лезло ни в какие ворота, на руках чужого малознакомого человека.

– Да ты волшебник! – высказала Людмила удивление вслух. – Я ведь почему Кирилла зайкой прозвала? У него внутри батарейка «энерджайзер», как у того зайца из рекламы. Помнишь?

Токмаков кивнул. Кто же не знает рекламных роликов – излюбленной духовной пищи россиянина? И в свою очередь вспомнил один фирменный:

– Заплати и спи спокойно! Финансовая разведка.

– Да, с вами, пожалуй, уснешь спокойно! – сказала Людмила. – Когда ты в пятницу ушел, наша Кан-Кан еще полчаса разорялась, что отечественный бизнес в опасности и такие, как ты, его удушат окончательно.

– Кан-Кан – это Лидия Васильевна Кайеркан? – предположил Токмаков, вспомнив сорокалетнюю подтянутую женщину, начальника департамента коротношений.

– Ну да. Это не только из-за фамилии. Для нас летом руководство пикники на корабликах устраивает. Якобы сплочение коллектива и все такое, а на деле – обычная пьянка, и с руками лезут. Вот Лидуха там и выступила однажды в индивидуальном зачете, покруче, чем я в пятницу. Такие пляски устроила на столе – вся команда теплохода сбежалась. Всадник без головы потом каждому от капитана до рулевого премиальные доплачивал, чтобы слухи по городу не пошли. Рассчитывались «зелеными».

– Жаль, что меня не было с вами, – сказал Вадим, без труда угадав, что Всадник Без Головы, естественно, председатель правления Стена-банка господин Безверхий. И, скорее всего, его отношения с Кан-Кан самые теплые, раз Юрий Германович старательно «забаксал» команду теплохода.

Следующим вопросом Людмила Стерлигова подтвердила его догадку:

– Что, ты тоже уважаешь старых большевичек?

– Женщина бальзаковского возраста всяко интереснее девчонок. А почему «большевичка»? И кто этот «тоже»? – спрашивал Вадим по оперской привычке, но без оперского азарта. Стоя над спящим в кресле мальчиком, Токмаков с немалым для себя удивлением обнаружил, что хотел бы знать ответы совсем на другие вопросы. Кто отец Кирилла, и часто ли навещает сына, не изнежат ли пацана в женском окружении, умеет ли он постоять за себя в детском садике?

Более того, Вадим Токмаков, не отличавшийся добродетелью чадолюбия, вдруг почувствовал ответственность за этого паренька. И то была не общая абстрактная ответственность за судьбы подрастающего российского поколения, а конкретная – за Кирюху!

Это Вадима нисколько не обрадовало. Он давно вывел железное правило: меньше слабостей – больше свободы. Да и вообще, что за ерунда? Чужой ребенок… Но Вадим знал себя и понял, что в момент, когда возникнет необходимость принимать решение по Стерлиговой, перед его глазами будет стоять ее сын с легонькими волосами цвета льна.

Потому что решение Токмакова, а Вадим предчувствовал, каким это решение будет, рикошетом придется по нему тоже. А люди – не оловянные солдатики. Не оловянные… Не солдатики…

Сейчас волосы на макушке пацана отдувал легкий сквозняк. Как бы издалека доносился голос Людмилы, запах ее духов:

– Почему, ты спрашиваешь, Кан-Кан – «большевичка»? Она в фининспекторском отделе обкома партии работала. Тогда они с Безверхим, инструктором райкома комсомола, и познакомились, слуги народа… Видишь, все просто!

Токмаков не ответил.

– Все просто как гвоздь – машинально повторила Людмила Стерлигова излюбленную фразу начальника службы безопасности банка Костомарова. Седой, волосы ежиком, бывший начальник уголовного розыска не видел в жизни неразрешимых проблем. Вот и Людмилу он инструктировал простыми фразами, не допускавшими двойного толкования: «Ляжешь в койку, вотрешься в доверие, узнаешь, чем дышит. Сразу ни о чем не проси и не спрашивай – насторожишь. Главное для нас иметь канал съема его реакции на то, что происходит в банке».

Костомаров говорил вежливо, с подчеркнутым уважением, но смысла сказанного это не меняло. Ни Костомарова, ни Безверхого абсолютно не колышет, что думает по данному поводу сама Людмила. Людмила Стерлигова – «канал съема реакции». «Ляжешь в койку, вотрешься в доверие…» К-а-злы!

Токмаков повернул голову:

– Ты что-то сказала?

– Перенеси Кирилла на его диванчик. И, пожалуйста, не топай как слон. Если Кирку сейчас стронуть, будет ныть всю ночь.

– А если нет? – спросил Вадим, передвигаясь осторожно как индеец по тропе войны.

– Тогда он не проснется до самого утра. А утром приедет бабушка и заберет на всю неделю.

– Во сколько бабушка приходит?

– Без четверти восемь.

– Тогда я ставлю будильник на семь? – спросил Токмаков, определяя тем самым и ближайшую перспективу.

Люди – не оловянные солдатики, но иногда партия на шахматной доске складывается так, что ты должен двигать фигуру все на новые и новые клетки. Таковы правила игры, не зависящие ни от ферзя, ни от короля.

А Вадим Токмаков был и вообще офицером. Поэтому, перенеся Кирюху на диван в соседней комнате, он сделал следующий ход, которого требовала шахматная партия.

…Девушки крепкого телосложения любят спать у стеночки, миниатюрные предпочитают устроится с краю, привалившись под бочок. Людмила Стерлигова относилась к первой категории, поэтому, когда она поднялась среди ночи, Токмаков проснулся тоже. Стараясь бесшумно ступать, она прошла на кухню, откуда раздавался подозрительный, словно бы мышиный писк.

Наученный горьким питерским опытом, где однажды крысы на лестничной площадке устроили ранний завтрак или поздний ужин из останков криминального авторитета Филина, Токмаков сунул руку под подушку. Хотя тут же вспомнил, что свой пистолет оставил во внутреннем кармане куртки – подальше от шаловливых ручонок Кирюхи. И действительно ничего, кроме носового платка, Вадим под подушкой не обнаружил. Да и тот при ближайшем рассмотрении оказался кружевными дамскими трусиками.

Спросонья не только под руку попадалась разная ерунда, – она же лезла в голову. Токмаков вспомнил, как Виктор Непейвода однажды явился на диспансеризацию в таких же воздушных, с кружевами, трусиках. Младший медицинский персонал оказался весьма удивлен. Но еще больше был ошарашен сам Виктор, утром – в темноте и второпях – натянувший нижнее белье своей очередной пассии.

Чтобы не повторить ошибки товарища, Вадим закинул трусики подальше. После чего на цыпочках прокрался к прикрытой кухонной двери. Людмила стояла у окна, прижав к уху трубку мобильного телефона.

Слава богу, трубочка у нее была мудреная, с наворотами. Услышав щелчок захлопнутой крышки, Токмаков успел ретироваться, так ничего и не узнав.

Но спешил он напрасно. Обнаженная женщина еще долго стояла у окна, безвольно опустив руку с мобильным телефоном. Непонятно, зачем Костомарову понадобилось звонить ей ночью. С тем же успехом он и утром мог узнать, что поставленная задача выполнена.

Ночью в Саратове было тихо-тихо. Ничего не дребезжало, не гремело на улице, и только видный из окна речной порт изредка напоминал о себе гудками буксиров: пока еще скованная льдом Волга уже готовилась к новой навигации.

После этого тишина была еще слышней.

Глава восьмая Между ангелом и чертом

1. Ночной разговор

Женщина стояла у окна в темной комнате. За стеклом была февральская ночь, подсвеченная огнями уличных фонарей. Уже несколько раз она набирала номер, слыша в ответ: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны связи».

Странно. Обычно она легко дозванивалась. Даже из-за границы.

Хотя что можно ждать от этих электронных штучек? Она им никогда не доверяла, особенно узнав, как подслушиваются такие разговоры. Может быть, в этом все дело, и она зря грешит на человека?

И вот, наконец, в трубке прорезался знакомый голос:

– Алло!

– Это вы?

– А кого бы вы еще хотели услышать по моей «трубе»?

– Вчера, например, мне ответила некая особа нежного возраста. Притом абсолютно недопустимым тоном и в вульгарных выражениях. Она сказала, что вы сейчас в сауне вместе с ее одноклассницей.

– Это вам послышалось. А вообще – не судите строго, да не судимы будете. Особенно, если заплатите судье, – хмыкнул голос в трубке.

– По-вашему, все у нас продается и покупается?

– Кроме чести офицера. Ладно, хватит болтать. Вам что, нечем ночью заняться? Подыскать бой-френда? А то у меня есть один на примете. Кстати, он тем же рейсом прилетел из Питера, что и вы.