Светлые века. Путешествие в мир средневековой науки - Себ Фальк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если Томаса Хоклева ночь, проведенная в гостинице епископа Честерского, подвигла на размышления о жизни, то Джону Вествику проживание в гостинице, принадлежавшей аббату Сент-Олбанса, могло подарить встречу с Чосером. В 1390 году Корнхилл был интеллектуальным центром, предоставлявшим широкие образовательные возможности для детей обоих полов[460]. Это было место как раз такого рода, где Чосер мог найти читателей для своего детского учебника об астролябии – и где у Джона Вествика был шанс его прочитать.
Трактат об астролябии в том виде, в котором он дошел до нас, состоит из двух частей: описание инструмента и инструкция по его использованию. Но в прологе к трактату Чосер говорит о трех других его частях. Он обещает «малышу Льюису» «разные таблицы», а также «теорию, объясняющую движение небесных тел». В конце книги он планировал поместить введение в астрологию.
Между замыслом Чосера и рукописью Джона Вествика существуют удивительные параллели. Таблицы, которые приводит в своем трактате Вествик, не совсем те, что обещал поэт, хотя оба они ссылаются на кармелитского монаха Джона Сомера как на авторитетного составителя таблиц. И тем не менее «Экваториум» Вествика вполне соответствует описанию «теории» (theoric), обещанной Чосером. Если это слово вам незнакомо, пусть вас утешит факт, что и читатели Чосера его тоже не знали: это первое зафиксированное употребление слова theoric в английском языке. Исходное латинское слово theorica означало «модель» в обоих смыслах: и в смысле теоретического описания, и в смысле материального воплощения. (Для сравнения подумайте об «экономической модели» и игрушечной «модели самолетика».) Что именно имел в виду автор – ясно не вполне. Когда средневековые астрономы писали учебники теории (theoricae) – а это они делали нередко, то иногда излагали чисто геометрические теории, хоть и с чертежами трехмерного движения небес, иногда описывали реально существующие инструменты из дерева и меди, а иногда это было нечто среднее. В средневековых манускриптах часто встречаются очень убедительные описания и даже рисунки вроде бы существующих инструментов, которые на поверку оказываются исключительно мысленными экспериментами. Их авторы изобретали инструменты, но изготавливать их не планировали.
Джон Вествик, однако, определенно хотел, чтобы его инструмент воплотился в реальность – он его уже собрал. Кстати, если слово theoric на английском языке впервые появляется в чосеровском «Трактате об астролябии», то второе его упоминание мы встречаем в трактате Вествика. И это только один пример влияния языка Чосера на труд Джона. Вествик прямо цитирует «Трактат об астролябии» в качестве источника названия одной из частей своего экваториума. Но чтобы разобраться, кто еще оказывал влияние на Вествика, и понять, как именно работал его экваториум, нам нужно вернуться назад и выяснить, чего он хотел добиться с помощью своей «теории небесных тел».
Собственно описание экваториума занимает всего 14 страниц и появляется только в самом конце рукописи Вествика, спустя 140 с лишним страниц с таблицами. Последняя из этих таблиц – незавершенный список звезд. Над столбцом, в котором дана высота светил на широте Лондона, Джон успокаивает читателя, обращаясь к нему на латыни: «Это я проверил». Не все астрономы давали себе труд проверять табличные данные. Джон явно гордился тем, что он это сделал, хоть и указал высоту на широте Лондона только для семи из сорока трех звезд. Для первой из них, Альдебарана, он записал точную максимальную высоту, равную 56°36´. Рядом с ее арабским именем он уточнил: «Сердце или глаз быка». Альдебаран – яркая красная звезда, которая, согласно поэтическому описанию Джона Гауэра, магически связана с рубином. Ее нетрудно отыскать на небе: она мерцает у правой щеки Быка, под вытянутыми рогами созвездия. Но если Джон наблюдал за небом в конце июля 1392 года, когда Альдебаран был видим несколько часов перед рассветом, он должен был заметить еще одну красную звезду, которая, в отличие от Альдебарана, не мерцала. Затмевая своим светом глаз быка и становясь ярче с каждой неделей, на фоне неподвижных звезд плыл Марс (рис. 7.7)[461].
Рис. 7.7. Движение Марса с июля 1392 по май 1393 года. Расстояние между двумя соседними точками равно одной неделе; там, где точки крупнее, планета на небе выглядит больше
Задолго до Птолемея астрономов неотступно преследовала проблема – загадочное движение планет. Нетрудно понять, почему эта небесная аномалия притягивала к себе столько внимания. Как нам уже хорошо известно, Солнце медленно движется вдоль эклиптики, завершая круг за год. Но планеты ведут себя иначе. Они не только отклоняются от эклиптики в разные стороны, иногда они будто бы стоят на месте или движутся назад – на протяжении недель или даже месяцев. Когда 29 июля 1392 года Марс прошел на несколько градусов севернее Альдебарана, планета двигалась, как ей и положено, каждую неделю увеличивая свою долготу немногим более чем на 4 градуса: примерно на ширину трех пальцев. Но когда она пересекла эклиптику и вошла в знак Близнецов, ее траектория повернула круче к северу, а скорость начала замедляться. Всю первую неделю ноября Марс стоял неподвижно около звезды на боку более южного из двух братьев Близнецов[462]. Затем он медленно начал двигаться в обратном направлении. В середине декабря, когда Марс стоял точно напротив Солнца в самой удаленной от светила точке эклиптики, он был ярче и крупнее всего. Затем, в конце января 1393 года, он снова остановился. А потом возобновил движение по своей обычной траектории на запад, повторив свой проход по Близнецам и постепенно смещаясь на юг все ближе к линии эклиптики.
Древние астрономы прилагали массу усилий, придумывая геометрические модели, объясняющие такие удивительные противоречия, контрастирующие с обычной ясностью небесной гармонии. Аристотель выделял объяснение, разработанное его современником Евдоксом[463]. Евдокс предположил, что каждая из планет движется в системе из четырех концентрических сфер, расположенных одна внутри другой (подобно русской матрешке), которые под разными углами вращаются вокруг Земли. Для объяснения движения таких планет, как Марс, принималось, что первая их сфера каждый день восходит и заходит вместе с остальными небесами; вторая сфера обеспечивает движение по эклиптике вместе с Солнцем и другими планетами; третья отвечает за возвратно-поступательные колебания к северу и югу от эклиптики; а четвертая создает характерное попятное движение.
Это был соблазнительный выход. Философам пришлось по нраву, как четко Евдоксу удалось воссоздать прямое и попятное движение с помощью всего-навсего гомоцентрических сфер. Но у этой модели были и очевидные недостатки. Она не объясняла, например, резкого изменения видимых размеров планет. Видимый диаметр как Марса, так и Венеры в особенности мог увеличиваться более чем в четыре раза во время попятной фазы их циклов[464].
Смоделировать такие изменения в размерах можно, если использовать окружность, центр которой скользит по другой окружности, – эпицикл. Греческий астроном Аполлоний, живший в III веке до н. э., доказал, что с помощью эпицикла можно так же успешно объяснить изменения в размерах и скорости, как и используя круг со смещенным центром. О работе Аполлония нам известно исключительно из текста, написанного Птолемеем почти 400 лет спустя. Но и этого достаточно, чтобы утверждать, что Аполлонию удалось показать: движение планеты по эпициклу, который обращается вокруг Земли, способно создать попятное движение. Планета движется по малому кругу – эпициклу,
