Светлые века. Путешествие в мир средневековой науки - Себ Фальк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Средневековый город полнился лязгом и грохотом кузнечных мастерских. Большинство мастеровых располагали свои кузницы подальше от центра города, но и те немногие, кто предпочел остаться в его стенах, причиняли немало неудобств жителям. Один лишенный сна горожанин, живший несколько позже Джона Вествика, даже посвятил этой теме стихи, полные взрывных аллитераций:
Закопченные кузнецы, черные от сажи,
В гроб меня загонят перестуком молотков.
Еще никто так не страдал от шума по ночам,
От мерзких воплей, бряцанья и лязга,
От крика курносых поганцев: «Угля, угля!»
Раздувают они мехи, пока башка не лопнет[470].
Однако шумные городские кузницы плодили не только неудобства. Иногда они вдохновляли средневековых ученых. Вспомните парижские события 1277 года, осуждение неприемлемых тезисов и конфликт между богословами и натурфилософами по вопросу, под силу ли даже самому Господу Богу сотворить вакуум. Магистр Парижского университета Жан Буридан применил свое понимание принципа работы гигантских кузнечных мехов, чтобы нанести решающий удар в этом споре. Он показал, что раздвинуть меха, когда сопло заблокировано, невозможно. Это, считал Буридан, доказывает невозможность существования вакуума. Меха помогли ему развить мысль и дальше. Несмотря на то что горячий воздух кузницы невозможно сжать еще сильнее, когда меха уже остановились, Буридан знал, что, остывая, воздух займет меньше пространства, что демонстрировало (как минимум в его глазах), что материя воздуха, его субстанция, – это нечто иное, чем его количественный показатель или объем. Даже если Буридан сам не был покрыт сажей – а он не единственный парижский философ, использовавший этот пример, – он явно был достаточно хорошо знаком с кузнечным ремеслом, чтобы строить на этом знании сложные и убедительные научные аргументы[471].
Монахи тоже с удовольствием работали с деревом и металлом. Ричард Уоллингфордский, в конце концов, вырос в кузнице, и построенные им часы доказывают, что аббат не окончательно позабыл жар горна и вес молота. Да и первый вариант экваториума Джона Вествика был сделан не кем иным, как Джоном лично. Его инструкции полны не только грустных упоминаний об ошибках, которые он допустил при первой попытке, но и советов, которые помогли бы читателю не повторить их. Главным новаторским решением созданного Вествиком прибора было то, что деференты всех планет были сведены в нем воедино – мы скоро увидим, как это работает, – но для начала все части прибора нужно было тщательно откалибровать. «Я советую вам, – предупреждает Вествик, – не писать имена знаков, пока вы не удостоверитесь, что ваш общий центр деферентов правильно и точно размещен» (рис. 7.9). На случай ошибки у Джона было наготове решение. «Если вы тут промахнулись, я научу вас, как это исправить: подгоните ваш центр деферентов так, чтобы он попал точно на… лимб экваториума»[472].
Первая собранная Джоном модель экваториума представляла собой всего лишь мини-макет. Он не указал его точных размеров, но пожаловался, что дополнительный круг для Меркурия «потребовал 24 отверстий в моем инструменте». Это, видимо, был тот максимум, который в принципе мог там уместиться, потому что до этого Джон писал, что «этот небольшой круг должен быть полностью испещрен маленькими отверстиями… если поместится, пусть их будет 360, ну или как минимум 180 или 90». Джон не указал, из какого материала сделал свой макет. Он вполне мог использовать дерево или даже пергамент. Сейчас, после того как Дерек Прайс в 1950-х разрезал старый переплет, манускрипт Вествика вшит в деревянную, обтянутую коричневой кожей обложку, но первоначально он был обернут в толстый пергамент. Часть его сохранилась; на нем до сих пор видны шершавые царапины и отпечатки алых чернил, которыми были выведены кривые экспериментальной проекции астролябии[473].
Рис. 7.9. Экваториум Джона Вествика. Обратите внимание на общий центр деферентов, отмеченный красной точкой на верхнем рисунке. Рядом записан мультиязычный совет автора мастеровому: «Я советую вам не писать имена знаков, пока вы не удостоверитесь, что ваш общий центр деферентов правильно и точно размещен»
Джон Вествик писал свое пособие отнюдь не на международном языке науки – латинском, но на среднеанглийском, на котором разговаривали мастеровые. В те годы английский язык активно развивался, беспрепятственно смешиваясь с латынью и французским. Изучая научные труды этого периода, мы видим, что они созданы на смеси английского и латыни (а иногда еще и французского), причем такие рукописи встречаются гораздо чаще книг, написанных на каком-то одном из этих языков. Иногда даже не сразу можно определить, какому языку принадлежит то или иное слово, с такой гибкостью слова переходили из одного в другой, приобретая в процессе новые значения. Например, когда в сентябре 1392 года лондонский ювелир по имени Джон Пинчон составлял завещание, он изложил свое намерение раздать деньги бедным пафосной фразой на смеси языков: «Ieo volle que la moneye soit despendu… to the pore men» – «Хочу, чтобы деньги раздали… беднякам». Но в условиях упорно не затухавшей Столетней войны политики, охваченные патриотическими чувствами, поощряли развитие простонародного английского языка в качестве символа национального единства. Начался период постепенного упадка грамотности на латыни и французском. Джеффри Чосер избрал национальный язык для своего «Трактата об астролябии» не только потому, что его десятилетний сын еще не овладел латынью (хотя поэт действительно довольно резко напоминает «малышу Льюису» об этом его пробеле в знаниях). Он писал свой труд на английском еще и для «Короля, повелителя всех, говорящих на нем». Чосер восхищался ясностью смысла английских «откровенных слов», противопоставляя их мутной казуистике латинской грамматики. Английский, доказывал он, так же пригоден для науки, как греческий, арабский, еврейский или латинский, «точно так же, как разные дороги ведут разных людей в один и тот же Рим». Написанное на английском языке пособие Чосера обучало его неискушенных читателей всего лишь пользоваться астролябией, но Джон Вествик в своем руководстве описывал и процесс изготовления своего инструмента. Английский ремесленник мог прочесть эти инструкции – или кто-то другой мог прочесть их ему – и воспроизвести их шаг за шагом, вырезав шестифутовое кольцо из блестящей меди и прикрепив шелковые нити к гладкой древесине, чтобы в результате получить новый экваториум[474].
Новаторское использование Чосером английского языка для астрономического учебника вдохновило Джона Вествика последовать примеру поэта, но это еще не все: оно также снабдило его запасом технических терминов. Внимательно изучив рукопись Джона, мы найдем там как минимум семь слов, которые впервые в истории появляются в чосеровском «Трактате об астролябии», но до того момента нигде не встречаются. В их числе названия деталей инструмента, например riet («решетка, паук») и label («вращающаяся фронтальная линейка»). Однако Вествик писал не об астролябии; для описания придуманного им прибора ему нужны были собственные слова. Он много внимания уделяет объяснению и определению смысла этих слов. «Это крошечное отверстие не шире кончика иглы, – пишет он, – нужно называть общим центром деферентов планет». Таким образом Вествик удостоверяется, что мы обратили внимание на этот общий элемент, отличительную черту его изобретения[475].
Больше 20 слов и фраз вошло в английский язык благодаря Джону Вествику, который своей рукой записал их в этом удивительном манускрипте. Основная их часть – астрономические термины или названия деталей инструмента, и Джон изо всех сил старался дать им максимально точное определение. Некоторые из использованных им выражений принадлежат скорее к области чистой науки, например drawe out, что значит «вычесть», или remnaunt – остаток, полученный
