И обретешь крылья... - Лиза Фитц

Но, вспомнив о своем ребенке, я собралась с последними силами, выползла из кровати, натянула какие-то старые брюки и свитер, уселась в машину, примчалась к своей свекрови и устроила светопредставление перед ее дверью.

— Нонни, — кричала я, вваливаясь в дом, — помоги мне, не то я что-нибудь с собой сделаю.

Она обняла меня, ни в чем не упрекнула, хотя знала, в чем дело, только сказала: «Входи», осторожно провела к кровати моего сына и заварила ромашковый чай. Бени она сказала:

— Твоей маме сегодня несколько нехорошо, давай ты ненадолго оставишь её в покое, — и услала его играть.

«Несколько нехорошо» — это было слабо сказано и вообще не имело ничего общего с тем состоянием, в котором я тогда пребывала, но это было единственно верное, что следовало ему сказать. Мой организм буйствовал. Когда я лежала, мое сердце колотилось как бешеное, когда вставала, мне было так плохо, что я едва могла сделать один шаг. Нонни медленно, маленькими шажочками, подвела меня к окну глотнуть свежего воздуха. Потом снова страх, бешеный стук сердца, кошмарные видения смерти.

Наконец, уже вечером, я впала в беспокойный сон. Но это было затишье перед бурей. Самое худшее еще было впереди.

Около половины четвертого утра я увидела первую картину. Я не спала и не бодрствовала — просто лежала в состоянии полного паралича, не способная двигаться, вся во власти видений. А видения были абсолютно реальными: меня усыпили хлороформом и похитили. Когда я пришла в себя, я выплевывала какую-то зеленую жидкость. Меня одели в лакированную кожу и чулки с подвязками и заставили сниматься в непристойном фильме. Владельцем помпезной виллы из золота и мрамора, в которой мы находились, был богатый мафиози, заработавший свои деньги незаконными способами. А затем я видела себя, лежащей в ванне, из моих гениталий текла кровь, в мое влагалище вползали насекомые, зловещие, смертоносные. А мужчины стояли вокруг меня и с интересом наблюдали эту омерзительную картину. А когда я выглянула в окно, то увидела, что рядом с виллой протекает река смерти. Вода гнала обезображенные трупы, плоть свисала с них кровавыми кусками, вода, состоявшая из спермы, мочи и блевотины, заливала их мертвые глаза, а в меня по-прежнему вползали муравьи, пауки и скорпионы. Я хотела закричать, но не могла. Я хотела встать, но не могла двинуться. Я лежала оцепеневшая и холодная от ужаса и вынуждена была смотреть на то, чего не хотела видеть. И никто не мог освободить меня от этого кошмара.

В конце концов, дневная жизнь одолела духов ночи, и я, бесконечно медленно, вернулась в свое тело. Придя в себя, я поняла, что эти картины не были реальностью, а всего лишь горячечным бредом, насланным на меня овладевшим мною дьяволом. Дьявол в форме отравления бушевал в моем теле, изо всех своих сил пытаясь уничтожить меня. Эти видения я никогда не забуду. Они были так же реальны, как мое отражение в зеркале, и так же недосягаемы, как оно.

Медленно начался день. Нонни сидела на краю кровати, держа меня за руку. Мой сын возился в своем углу с игрушками. Меня захлестнуло бесконечное чувство благодарности и еще более глубокое чувство стыда. Никогда больше я не позволю себе дойти до такого и так подвергать свою жизнь опасности. Но это благочестивое познание, вкупе со стыдом, не слишком-то помогло мне в будущем. Чувство стыда и вины имеют свойство проходить, когда дело доходит до выводов и следствий. Здесь засчитываются только поступки. Ну что ж, я узнала очень многое о себе и начала действовать.

— Лена, — сказал мне мой свекр, — я думаю, что тебе необходимо на некоторое время куда-нибудь уехать. В какое-нибудь место, где ты сможешь отдохнуть и прийти в себя. У тебя всего было чересчур: твоей работы, этого человека, потом разрыва с ним. Даже самая сильная женщина не вынесла бы того, что ты выдерживала столько времени. Я думаю, с тебя довольно.

— Ну и что мне делать — отправляться в психушку? Я что, совсем сдала?

— Нет, конечно. Но тебе нужно отправиться в клинику и отдохнуть. Сделать небольшой перерыв, пожить в покое. Не дольше, чем это нужно, и на сколько ты сама захочешь там находиться. И если ты не можешь приостановить этот кошмар дома, то нужно же это сделать хоть где-нибудь, не то ты так никогда не успокоишься. Ты хочешь постоянно что-то делать и делать — душевно, телесно, духовно, профессионально, коммерчески. Когда-нибудь должен быть перерыв. Педаль газа в автомобиле и та устает временами. И если ты не отдохнешь, то в один прекрасный момент просто свихнешься и выйдешь в окно!

— Хорошо, — сказал я, — я поеду.

Я капитулировала.

Это было непереносимо — добровольно разлучиться с Симоном больше, чем на неделю. Я была уверена, что не смогу прожить восемь дней без его присутствия. И все же я подчинилась, потому что понимала, что в моем положении это единственный выход.

В январе Лена собрала чемоданы и уехала в уединенный санаторий в Лауфенберге, на Бодензее, найденный свекром специально для нее.

Ее лечащий врач дал направление, а ее слава сработала так, что ей не пришлось ждать около полугода, как простым смертным. Известность иногда бывает полезна.

Несмотря на свое жалкое душевное состояние, в день отъезда Лена была в хорошем настроении, как всегда в предвкушении какого-нибудь приключения. Выпивку она забросила со времени новогоднего кошмара, решив, что с нее достаточно.

Она непременно хотела ехать на машине, чтобы быть независимой и в дороге. Кроме того, она решила после лечебницы заниматься спортом, много читать и писать.

Поездка длилась пять часов. Эту автостраду Лена знала вдоль и поперек. Как свои пять пальцев были ей известны все автозаправочные станции. Но на этот раз она ехала не выступать — скорее это было… отступление? Неужели Лена Лустиг теперь вынуждена отступать в лечебницу?

Она не захотела, чтобы ее кто-то вез туда, ей не хотелось вести бесконечные разговоры на протяжении пяти часов, ей нужно побыть одной и подумать. Укрытые снегом поля и голые скелеты деревьев проносились мимо за стеклами автомобиля. Вокруг ни души, пусто…

По прибытии она попыталась преодолеть чувство отчуждения и сохранить хорошее настроение. Но оказавшись в своем пристанище и прибежище на ближайшие шесть недель, нестерпимо захотела уехать назад.

— А чего вы хотели? Знали бы вы, какое убожество во всех других клиниках типа этой! Там бы вы просто не выдержали, — пояснил ей сосед по столу. — Здешняя обстановка — это просто люкс!

Комната была обставлена практично, но безвкусно. Она производила безутешное и страшноватое впечатление, с ее линолеумом на полу, одной кроватью, одним стулом, малюсеньким письменным столом, полным отсутствием радио и телевизора — всем таким маленьким, что едва можно было развернуться.