Гора трех скелетов - Артур Баневич

– И те прикованные к скале… те трое.

– Они пытались снять их перед самым перемирием, даже контратаку организовали. Четверо или пятеро подорвались на минах, двоих сняли снайперы. А кости остались лежать. Три скелета, которые прославили Печинац на весь мир…

– А вывод таков, – подытожил я. – Уходить нам нужно отсюда, и как можно скорее.

– Уходить, почему же? – Голос Йованки дрогнул.

Недич ограничился недоуменным взглядом. Похоже, они оба имели на этот счет несколько иное мнение.

– Господи, – вздохнул я, – да неужели непонятно? Барахло, которое в пещере, уже мало чего стоит. Товар обесценился, его подпортила сырость, а мы с вами свидетели… Пещеру нужно взрывать, а нас убирать. И немедленно. Сегодня же.

– Ты так думаешь…

– Я не думаю, Йованка, я знаю. За ними по пятам идут военные. За ними и за нами… Точнее, за мной. Боснийцы знают, что их обнаружили, и лезут к черту в зубы, сюда, на вершину.

Сержант Недич задумчиво почесал за ухом.

– Ты хочешь сказать, что кто-то поставил все на одну карту?

– Я хочу сказать, что нам с вами…

На этот раз договорить мне не дал Усташ. Он был настолько умен, что не стал вступать в словесную дискуссию. Пес обошелся глухим ворчанием, которое было понято всеми без перевода и наводящих вопросов. Стратегические позиции мы заняли молниеносно: я – у дверей, Йованка и Недич – у окошка. Секунд через десять сержант оказался уже один, а я услышал снаружи хриплый зов боевой подруги:

– Вылезайте оттуда. Он один. Он идет сюда…

Еще с полминуты у меня ушло на манипуляции с проводками и железной скобой. Хитрую конструкцию Газовщика я несколько упростил и кардинально переиначил. Получилось само собой, чуть ли не машинально. Ужас охватил меня поздней, когда я увидел шедшего к развалинам аппаратной человека в зеленой куртке. И лишь когда он приблизился, а я успел оттащить за ошейник Усташа метров на десять, за вывороченное снарядом дерево, кое-какие подробности удалось разглядеть. Рюкзака за плечами у боснийца не было.

– Тихо, без паники! Сейчас бабахнет, но не очень сильно! – прошептал я на ухо мудрому зверю.

Я видел, как, спустившись по ступенькам, бородатый мужик огляделся по сторонам и сунул тесак в щель между дверью и стеной. Клинок он поднял по щели сантиметров на десять и привел в готовность мою простую, как палец в носу, систему. Хозяин подвала аккуратно отмотал проволочку с петель, взялся за дверную ручку и потянул ее на себя…

Какое счастье, что Йованка и Недич тоже успели отползти. Гора подпрыгнула, окошко и дверной проем харкнули длинным огнем, и тут же прогремел второй, еще более мощный взрыв, после которого мне на голову посыпалось все на свете: земля, кирпичи, огненные ошметки, шифер, куски жести и черт знает что! Ноги сами понесли нас прочь, подальше от этого вулкана, захлебнувшегося собственным пламенем.

И хорошо, что Йованке не пришло в голову выстрелить. Смена позиции обошлась для нас без потерь: неожиданный взрыв ошеломил и ослепил противника. Я успел увидеть их широко вытаращенные глаза. Один из боснийцев стоял у входа в большую пещеру. У него в руках оказался рюкзак, который так упорно тащили на вершину горы. Второй, блондин – он замер с разинутым ртом метрах в десяти от развалин, – выстрелить просто не успел. Его, как, впрочем, и нас, сшибло на землю третьей взрывной волной.

А затем мы попали под перекрестный обстрел. Спасли нас сумерки и вывороченный с корнями ствол большого дерева. Патронов боснийцы не жалели. Очереди из «Калашниковых» были длинными, как монологи грека в кофейне. Время от времени мы отвечали одиночными. Особого проку от стрельбы не было. Больше того, один из мусульман скрылся в пещере и начал вести огонь через окно, второй, отбежав к развалинам, залег за кустиком. Поваленный снарядом дуб не защищал от его пуль. Очереди сшибали верхушки травы над нашими головами.

– Гранаты есть? – сдавленно прохрипел Мило.

– Одна, – удивила его Йованка.

Сержант протянул руку.

– Будьте наготове. Я брошу, и, когда взорвется, бегите к развалинам, бегите и стреляйте очередями.

Я с тоской воззрился на то, из чего стрелял, рискуя своей нижней челюстью. Даже от мушкета было бы больше пользы – тот по крайней мере прикрывал бы нас пороховым дымом. Почему я не выпускал из рук это крупнокалиберное чудище без оптики и всего лишь с тремя патронами к нему, было известно одному Богу.

Теперь и противник стрелял одиночными. Боснийцы ждали. Ждали, когда мы не выдержим и поднимемся на ноги, как мишени на стрельбище. Собственно, это мы и собирались сделать.

– Йованка, – шепнул я, – я рад, что тебя встретил, честное слово, рад…

Она не отозвалась. Я видел ее бледный профиль на фоне багряного неба. Мне показалось, ни один мускул не дрогнул на ее лице, но я точно знал, что мне только показалось.

Сержант повернулся на левый бок и метнул гранату туда, где был вход в пещеру. Мы с Йованкой вскочили на ноги и, стреляя из двух стволов, побежали. Мой «немец» не подвел, не заклинил, как это частенько случалось с натовскими автоматами. Я видел, как тот, отбежавший к развалинам, припал к земле и замолк, зато бойница в стене замигала безостановочными огнями. Мило выругался. Мы с Йованкой залегли. Зачастил и второй «Калашников».

– Кур-рва! – Я сплюнул смесь песка, слюны и бессильной злости. – Он жив…

Теперь только темнота была нашим союзником. Мы поползли назад, к дереву. Темную тень, метнувшуюся к скале, я увидел поздно, слишком поздно. Теперь оба боснийца были в пещере, в укрытии, что резко уменьшало наши и без того не великие шансы.

– Их мало, их только двое, – пробормотал сержант Недич. – Они сами как в ловушке. – Похоже, он успокаивал самого себя. – Надо было кинуть гранату чуть пораньше, – виновато вздохнул он. – Теперь будем держаться…

– До последнего патрона. – Я демонстративно щелкнул переключателем режима стрельбы на немецком автомате. – У меня патроны уже кончаются. Еще немного, и они возьмут нас голыми руками…

Словно в подтверждение моей мысли, светловолосый босниец, мелькнув в проходе, швырнул в нашу сторону гранату, которая наверняка была не последней. Грохнуло. В нос ударили взрывные газы.

Я схватил тяжеленную винтовку и не целясь выстрелил. Еще одним бесценным патроном стало меньше. «Точнее надо стрелять, Малкош, это ведь снайперская винтовка!» – сказал я себе. Посыпать голову песком нужды не было. Вторая взорвавшаяся рядом с нами граната сделала это за меня. Вместе со вспышкой пришло прозрение: да это ведь вовсе не граната, а толовая шашка. Вспомнился стоявший в нише рюкзак, под завязку набитый взрывчаткой. Ниша была как раз напротив входа… Что-то смутное забрезжило в звенящей от взрыва голове.

– Я люблю тебя.

Слов я не мог услышать. Голова гудела, частил автомат Мило. Как можно расслышать тихий. шепот в таком аду? Да и не могла она сказать этого даже теоретически… И все же, все же я слышал…

Четвертый бросок блондину явно не задался. Мило выстрелил, и толовая шашка взорвалась в полете. Пещера отозвалась отчаянной бранью. Ликовали мы недолго, автор на редкость точного выстрела охнул, застонал. Я повернул голову, Недич лежал на земле, закрыв ладонями лицо. Сквозь пальцы сочилась кровь.

– Мило! – Я подполз к нему.

Сержант перевернулся на спину, опасно выставив локти. Я отнес его под дерево, по коре которого тут же чиркнула пуля.

– Займись им, я прикрою! – торопливо сказала Йованка, давшая очередь.

Я склонился над сербом:

– Куда тебя?

– Глаза! – Недич выругался по-русски. – Ничего не вижу… И стрелять не смогу. – Он скрипнул зубами. – Ч-черт, подставился!..

Ничего, кроме грязного носового платка, у меня под рукой не оказалось. Сержант прижал его к глазам. Я отполз к Йованке.

– Они достанут нас артиллерией.

– Что ты предлагаешь? В атаку с песней?

Я не знал, что сказать. За спиной у противника была темная как ночь пещера. За нами – угасающий закат. У них патроны и динамит. У нас ни единого, в сущности, шанса. Подняться на ноги в нашем положении было равносильно самоубийству. Но вариант созрел в моей голове, был еще круче, еще самоубийственней!

Йованка громко сглотнула.

– Если что… Оля лежит в тарновской больнице. Ее лечащий врач – моя хорошая знакомая. Скажешь Оле, что я… что ее мама…

– Можешь считать, что она и моя дочка, – я медленно произнес самые важные в своей жизни слова, чтобы она осмыслила каждое слово по отдельности. – После всего, что случилось, Оля – наш общий ребенок… Только давай сейчас забудем о ней. И самое главное – не вздумай заплакать. Мне нужно, чтобы твои глаза были сухими…

Йованка сморгнула слезу.

Расчет был в общем-то на чудо. Но даже если бы оно произошло и все закончилось с совершенно невозможным по теории вероятности счетом два – ноль, радость победы скорее всего вкусил бы только один из нас. Чудес, как известно, не бывает. Еще пару дней назад такой расклад устроил бы меня. Но сейчас, когда столько всего случилось и столько было сказано…