Зима в горах - Джон Уэйн

— Ну, этому есть объяснение, — угрюмо сказал Роджер, — Дик Шарп.

— Что ж, и этому есть объяснение: Гито и Айво.

Роджер улыбнулся, пожал плечами и умолк.

Они сгрузили брикеты, и Гито зашел вместе с Роджером в часовню; он стоял, глядя, как Роджер любовно растапливает печурку — выгребает золу и засыпает внутрь черные орешки, — а когда Роджер выпрямился, спросил:

— Что вы теперь собираетесь делать?

— Спущусь вниз, — сказал Роджер, — и доеду на автобусе «Дженерал» до Карвеная, чтобы в четыре пятнадцать встретиться с Гэретом.

Гито задумался.

— Значит, у вас сейчас еще есть свободное время?

— Да, часа полтора, а что?

— Вот я подумал… — сказал Гито. — Если вы свободны, может, поедете со мной, я могу показать вам кое-что интересное.

После этого ничего, по-видимому, не оставалось, как снова залезть в высокую, продуваемую ветром кабину грузовика. Гито вел грузовик вверх по крутой дороге, уводившей из Лланкрвиса и зигзагообразно взбегавшей на седловину горы, откуда они с выключенным мотором покатили вниз в долину. Мили через две снова начался подъем в гору. В этих местах Роджер еще никогда не бывал. Он терпеливо ждал, что будет дальше.

Наконец вдали показалась деревенька в одну длинную улицу, с беспорядочно разбросанными домиками и каменным мостом через бешеную, полную острых камней и белую от пены речку. Гито провел грузовик по мосту и затормозил у обочины. Здесь велись дорожные работы: ослепительно желтые экскаваторы стояли, увязнув в глине, ярко горел костер, и зимний воздух над ним дрожал, как от летнего зноя.

Гито выключил мотор, и в наступившей тишине Роджер спросил:

— Ну, так что же вы хотели мне показать?

Гито кивнул и указал глазами куда-то в сторону. Роджер увидел в глубине поля большой дом викторианской постройки. Шиферная крыша была разобрана, и стекла вынуты из закругленных сверху рам. Дом был угрюм и жалок, как брошенное судно.

— Этот дом сносят, — сказал Гито. — Дорогу расширяют. Внутри почти все разобрали. Мы с Айво тоже раздобыли там для себя кое-что. Чугунные плиты, трубы, каминные решетки, много кой-чего нужного. Слушайте, — он поглядел на ботинки Роджера, — вы не боитесь пройтись по грязи?

— Нет.

— Ладно, тогда идем.

Они прошли по развороченной земле и обогнули дом. На заднем дворе стояла когда-то оранжерея, но ее тоже разобрали, а на ее гладких каменных плитах была навалена груда каких-то обломков, и Гито горделиво указал на них пальцем.

— Паркет, — сказал он.

Сначала Роджеру показалось, что он смотрит на кучу кирпича. Но, приглядевшись, он понял, что это куски дерева. Твердые, отполированные паркетные планки.

— Его выкинули, — небрежно сказал Гито. — Брать за него деньги не положено. Это считается вроде как мусор, который надо куда-то вывезти. А дерево хорошее. Дуб. Теперь такого не достанешь.

Дуб! Роджер мгновенно увидел, как эти паркетины превратятся в тонкую золу, ощутил приятное, ровное тепло, которое они будут излучать. Он жадно смотрел на груду деревянных прямоугольников, отполированных ногами многих поколений; планки тускло поблескивали в бледном послеполуденном свете. Да, они нужны ему, он хочет ими завладеть, он должен их получить.

— Мы в самом деле можем?.. — он не договорил.

— Грузовик под рукой, — сказал Гито.

Они разом нагнулись и быстро набрали по полной охапке каждый. Жаль, нет мешков. Но ничего не поделаешь. Будь у них мешки, они перетащили бы на свой «додж» всю кучу за два-три раза. Таская охапками, им придется пропутешествовать туда и обратно раз десять, двенадцать. Ничего, главное, что паркет здесь и его можно взять. Роджер чувствовал себя богачом, наваливая в грузовик добротные красивые деревянные планки. А глядя, как Гито тащит охапку в своих мощных объятиях, он почувствовал себя вдвойне богачом: он приобрел друга.

Они скользили и спотыкались на мокрой глине; шли пустые, возвращались нагруженные. Рабочие и десятник, по-видимому, хорошо знали Гито и считали его вправе забирать все, что приглянется. Гито и Айво выложили, вероятно, кругленькую сумму за возможность порыться здесь, в мусоре. И вот теперь огонь в печке будет пылать, в часовне до конца зимы будет тепло и весело, и все это даром, подарок, чья-то доброта. Сердце Роджера было переполнено благодарностью. Он долго находился в крайне угнетенном состоянии из-за этого подлого нападения исподтишка в темном дворе за пивной, но сейчас, оглядываясь назад, видел, что был вознагражден за него сторицей. Его признали. Его рассеченная губа послужила ему рекомендацией. Те, кто ненавидит Дика Шарпа, полюбили Роджера Фэрнивалла. А ради того, чтобы заслужить любовь, стоит заслужить и ненависть.

Работа подходила к концу. Еще по одной, самое большее по две охапки, и можно будет отправляться в обратный путь. Роджер с огромной охапкой паркетных планок приближался к грузовику, задний борт которого был гостеприимно откинут, а пол завален драгоценной зимней отрадой. Он уже изловчился, чтобы подбросить в кузов очередное пополнение своего топливного запаса, но тут его внимание привлекла машина — быстро приближавшаяся по деревенской улице машина. Малолитражка. Ярко-голубая малолитражка. И сидящий за рулем смотрит прямо на него сквозь очки в толстой оправе и ветровое стекло. Ярко-голубая малолитражка, и за баранкой — Дженни.

Машина Дженни. Двое ее ребятишек. Взгляд Дженни устремлен прямо на него из-под темной густой челки. А мозг посылает сигнал. Она узнала его, он это понял. Она видит его лицо, возвышающееся над охапкой паркетных планок. Маленький голубой автомобиль замедляет свой бег, он вот-вот остановится. Она хочет остановить машину, хочет поговорить с ним, возобновить их разговор. Может быть, хочет сказать ему, о чем она думала после их встречи, лежа в темноте рядом с Джеральдом или в полутеплой постели рядом с холодной пустотой, там, где должен был бы лежать Джеральд, или бесцельно бродя по дому, купая в ванне детей, или стоя в очереди в лавке зеленщика или в аптеке. Рассказать, что она вызывала в памяти его образ, видела перед собой его лицо, слышала его голос и понимала, как она ему нужна и что он может ей дать.

Их глаза встретились. Роджер крепко прижал к груди охапку и приготовился к тому, что должно было сейчас произойти. Но ничего не произошло. Ее лицо, глаза за стеклами очков проплыли мимо, ее рука легла на рычаг переключения скоростей. Мэри и Робин на заднем сиденье равнодушно скользнули по нему взглядом. И машина проехала.

— Осталось ровно на один раз, — проговорил Гито за его спиной.

— Да, — сказал Роджер. И бросил свою охапку в грузовик.

Потом он обернулся и поглядел на длинную деревенскую улицу, но машина уже завернула за угол, и жизнь его снова была так же пуста, как прежде. Он тупо зашагал к разрушенному дому, чтобы взять последнюю охапку паркетных планок. Зима сразу надвинулась на него. Он чувствовал ее в своих костях.

На той же неделе, когда они совершали свой одиннадцатичасовой рейс в город, в автобусе оказалась миссис Пайлон-Джонс. Роджер подошел к ней, чтобы получить плату за проезд, и она глянула на него исподлобья, как злая гномиха.

— Вот, пришло для вас, — сказала она и протянула ему письмо.

— О, — произнес он, — спасибо. С вас десять пенсов.

— Я получила его два дня назад, — сказала она, — да не знала, куда его отослать, и решила — передам, как вас повстречаю.

— Вы можете переправлять все, что придет, на мой банк в Карвенае, — сказал они назвал банк. — Хотя я писем не жду.

Она сказала, становясь с каждой минутой все более похожей на гномиху:

— Вы могли бы дать мне свой новый адрес в Лланкрвисе.

Громыханье автобуса почти заглушило слова, но выражение ее лица точно передало их смысл: «Я знаю, что вы пробрались, куда не след, но вас еще притянут к ответу».

— Спасибо, лучше на банк, — сказал он жёстко и возвратился на свое привилегированное место сбоку от Гэрета. После этого короткого диалога он сразу почувствовал себя как зверь, за которым идут по следу. Дикий, бесправный зверь, окруженный исконными врагами — теми, кто представляет закон.

У письма был неприятно казенный вид, оно лежало в кармане и источало угрозу. Как только они прибыли в Карвенай, Роджер вскрыл конверт. Конечно, подтвердились худшие его опасения. Письмо было от фирмы по прокату автомобилей. Поскольку не было представлено ни одного свидетельства в пользу того, что авария произошла не по вине Роджера, страховая компания отказывалась платить по страховке и Роджеру предлагалось возместить убытки в размере семидесяти двух фунтов стерлингов.

Роджер, кипя злобой, несколько раз перечел это безумное послание. Почему семьдесят два фунта? Сумма явно была взята с потолка — почему они не назвали круглую цифру, скажем семьдесят, вместо того чтобы наносить ему добавочное оскорбление, принимая его за дурака, которого можно поймать на такую грубую уловку и заставить поверить, будто они добросовестно и досконально высчитали стоимость ремонта? Так вот, когда придет время платить, решил Роджер, он выпишет чек на семьдесят один фунт девятнадцать шиллингов одиннадцать пенсов и приложит письмо, в котором уведомит компанию, что стоимость работы и материалов, по его подсчетам, на одно пенни меньше указанной ими суммы, и им предоставляется возможность взыскать это пенни по суду.