Когда отступит тьма - Майкл Прескотт

И все равно причины для страха нет. Он сумел перехитрить таких людей, как Коннор и Элдер, хоть грозная Мать и взяла их под свой защитный покров.

Нужно быть осторожным, вот и все. Нужно — как это теперь говорят все болтливые глупцы, падкие на популярный жаргон? Сфокусироваться. Да. Этой ночью нужно сфокусироваться только на Эрике, ее участи и сложных переплетениях судьбы, накрепко связавшей парадигмы их жизней.

Нельзя позволять себе ошибок. Надо думать так же, как враги, предвидеть их стратегию.

Они покинули его. Он наблюдал, как постепенно уменьшаются огни их машины, пока свет их фар не исчез за поворотом дороги. Их нет.

Но неужели Коннор или Мать, играющая на нем, как на лире, оставят его этой ночью без наблюдения?

Должен быть какой-то наблюдатель. Кто-то поставленный на пост, наблюдающий за ним из какого-то укрытия в лесу.

Стоит ему выйти из лачуги, за ним будут следить. Он приведет их прямо к входу в пещеру, они арестуют его, спасут Эрику, все испортят.

У них наверняка такой план.

Роберт неторопливо кивнул, отвернулся и стал смотреть на пляшущее в камине пламя.

Все его враги очень хитры. Иногда он даже задумывался, не нарочно ли они подсунули ему Шерри Уилкотт, чтобы соблазнить его на деяние, которое у них называется преступным. Может, они наблюдали за ним, даже когда он впервые встретился с этой девчонкой.

Возможно ли такое? Неужели старый Пол Элдер или сама Эрика сидели в кустах возле пруда? Неужели они хитростью заставили Шерри служить приманкой, чтобы поймать его в ловушку? Неужели предвидели, к чему это приведет?

Надо полагать, они все на это способны — и ведьма Эрика, и Элдер со вторым, как у Тиресия, зрением, и Коннор, у которого за широким, простоватым лицом таится лукавый ум.

Да, они в самом деле могли сделать это, организовать все произошедшее, хотя тогда в своей наивности он не подозревал ничего. Он знал только, что это был летний день, жаркий и солнечный, хороший для прогулки.

Шел месяц июнь, названный так в честь Юноны, царицы богов, она была Герой, была Матерью всего сущего, неутомимой в своей плодовитости. Лес буйно зеленел, все цвело, и он упивался его видом, запахом, шумом — жужжанием насекомых, шелестом листвы, ароматом жимолости, стенами и пологом бесконечной зелени.

Прогулка его по лесу длилась несколько часов и казалась бесцельной, но его вела судьба или, может, заклинание Эрики. Надо будет спросить ее. Этой ночью.

Как бы там ни было, он окончил путь у небольшого пруда возле Грейт-Холла, с голубой водой, окаймленного высокими деревьями. Назывался пруд Тертл-Понд[8], это название он помнил с детства.

Обычно возле пруда никого не бывало; для купания есть места получше. Но в тот день там кое-кто был.

Девушка лет девятнадцати, с распущенными, сияющими на солнце золотистыми волосами. Она испугалась, увидев его.

— Привет, — сказал он, удивляясь этому редкому случаю, возможности поздороваться с кем-то. — Извини, если напугал.

Девушка слегка успокоилась. Но не сводила с него взгляда, когда он подходил ближе, и в ее глазах была знакомая настороженность. Она знала его. Знали все в городе. Как лесного отшельника, придурка с бугра.

Но тогда не испытывала ни ненависти, ни страха. Он был просто-напросто местным эксцентриком. Безобидным. Даже вызывающим интерес.

— Я Шерри, — сказала девушка. — Шерри Уилкотт.

Он кивнул.

— Роберт.

И сел рядом с ней, какое-то время оба молчали. Смотрели, как дикая утка скользит по поверхности пруда, взмахивая крыльями. Слушали шум ветра в кроне деревьев.

— Здесь произошла скверная история, — сказал Роберт. — Много лет назад.

— Что за история?

— Погиб человек.

Это упоминание о смерти как будто испугало девушку. Чтобы успокоить ее, он спросил, почему она пришла сюда.

— Поссорилась со своими, — ответила Шерри.

Его молчание развязало ей язык. Шерри поведала ему, что родители неодобрительно относятся к тем ребятам, с которыми она водится, ребятам с татуировками, с накачанными мышцами, играющими в бильярд в тавернах. Она назвала их байкерами. Это слово Роберт слышал впервые, но понимающе кивнул.

Собственно говоря, он понял все, что было существенно. Он знал, что такое одиночество, что такое взрослые, лишающие тебя свободы. И рассказал ей об интернате, директоре, дразнящихся детях и мистере Фернелле, опекуне который разлучил его с Эрикой и отправил в тот ад.

До сих пор он еще ни разу не говорил об этих вещах. И ощущал легкость, доходящую до головокружения, делясь ими с внимательной слушательницей.

— Бедняга, — посочувствовала Шерри. Спросила, каково жить в одиночестве. Он ответил, что к этому можно привыкнуть.

Тогда она достала из сумочки самокрутку, тщательно обернутую папиросной бумагой.

— Это косячок. Хочешь, выкурим на пару?

Они выкурили самокрутку вместе. Роберт знал кое-что о галлюциногенах и наркотиках. Он делал курения из собранных в лесу коры, листьев и смолы; сгорая в жаровне, они испускали клубы волшебного дыма. Но марихуаны не пробовал ни разу.

Его охватили странные ощущения. Солнце стало ярче. Мир начал вращаться быстрее. Они с девушкой рассмеялись безо всякой причины над пробегавшим бурундуком.

Он почти не удивился, когда Шерри сняла блузку и шорты, оставшись в трусиках и лифчике.

— Становится жарко, — сказала она, хихикнув. — Давай искупаемся.

И прежде чем он успел что-то ответить, вошла в пруд. Он наблюдал, как она плещется на мелководье, почти голая, ее белокурые волосы разлетались мокрыми, слипшимися прядями.

— Иди сюда! — Она махнула ему рукой.

Он снял ботинки, брюки, но после секундного колебания остался в рубашке. Вошел в воду, и она рассмеялась.

— Сними рубашку. Промокнет.

Он лишь пожал плечами и нырнул, намочив холодной водой рубашку, волосы, бороду, потом вынырнул, по лицу его текла вода, волосы спадали назад львиной гривой.

Шерри наблюдала за ним, и внезапно он увидел себя таким, как виделся ей, — тридцатидвухлетним, загорелым, с рельефными мышцами, проступающими под прилипшей к телу рубашкой. Он еще никогда не думал о себе как о мужчине, никогда не представлял себя объектом желания. До этой минуты.

Шерри стала обеими руками убирать с глаз волосы, груди ее подрагивали под мокрым, едва вмещавшим их лифчиком.

— Ты парень что надо, — говорила она с озорной улыбкой, — Немного стеснительный, но ничего. Ты мне нравишься.

Он не знал, что ответить.

— Я разденусь, — лукаво прошептала она, — если ты тоже разденешься.

Руки ее пошевелились за спиной, потом лифчик упал, и Шерри оказалась голой выше талии. Бросила лифчик на берег и стояла подбоченившись. Ему пришла на ум Леда, царица Спарты, купающаяся голой в Евроте.