Лучшее лето в её жизни - Лея Любомирская

На улице герой вдруг думает: ох, черт!

Он быстро возвращается в дом и, не дождавшись лифта, мчится на пятый этаж по лестнице.

Задыхаясь и мысленно матерясь, открывает дверь квартиры и проверяет, выключил ли он утюг, свет, газ и воду.

Потом – раз уже все равно вернулся – моет чашку из-под кофе и случайно сажает большое коричневое пятно на светлые полотняные брюки.

Герой страшно шипит сквозь зубы и переодевается в джинсы и мятую полосатую футболку, черт с ней, с дыркой.

Потом герой еще раз проверяет утюг, свет, газ и воду, рассовывает по карманам ключи от квартиры, ключи от машины, пропуск на веревочке, бумажник, сложенную вчетверо салфетку, на которой он вчера записал номер телефона той девицы из кафе напротив работы, выходит из квартиры, закрывает дверь и вызывает лифт.

Уже возле работы герой думает: ага, сейчас начнется!

Он быстро оглядывается в поисках чего-нибудь, он еще сам не знает чего, его почему-то забыли предупредить, какой он герой – тот, который убегает и прячется, или тот, который защищается как лев, или тот, который счастливо избегает, поэтому он пытается быть готовым сразу ко всему.

Герой надеется, что в самый последний момент ему подскажут, не было еще случая, чтобы герой не узнал, что ему нужно делать, но все равно он слегка взвинчен: если вдруг не подскажут, то как бы ему не ошибиться и не начать защищаться там, где надо убегать и прятаться.

Вот тут-то все и начинается, все бегут и кричат, или падают замертво, или просто садятся и просят официанта принести счет, но герой этого не видит, потому что Арлинду Душ Сантуш, четырнадцати лет, сын Белмиру и Терезини Душ Сантуш, выпив для храбрости дешевого виски, угнал сегодня с утра свой первый мотоцикл. Пока герой вертит головой в поисках чего-нибудь, нетрезвый Арлинду заворачивает за угол и в ужасе думает, что ездить на мотоцикле совсем не так легко, как ему казалось.

Ой, бля, думает герой, когда в него на всем скаку врезается Арлинду Душ Сантуш на своем – не своем мотоцикле.

Больше он ничего не думает и умирает.

Надо было украсть шлем, думает Арлинду Душ Сантуш и отключается.

Арлинду тоже вряд ли выживет: он здорово приложился головой об угол здания, где когда-то работал наш, уже мертвый, герой.

Это все, конечно, ужасно неправильно.

Герои книги никогда не умирают в самом начале.

Герои книги обязательно как-нибудь выкручиваются.

Но мне почему-то кажется, что это и не книга вовсе. Просто нас, как всегда, забыли предупредить.

Семейный роман

Книга начинается с того, что героиня умирает во сне и от этого просыпается. Какое-то время героиня лежит с открытыми глазами и беззвучно плачет. Она никак не может понять, что же ей делать в этой ситуации и как себя вести. К тому же ей очень обидно, что вот она умерла, а все вокруг спят и даже не пошевелятся.

Наконец героиня решает разбудить мужа. В глубине души она не верит в то, что муж сумеет что-то сделать: до сих пор главой семьи была она, а муж, конечно, лапочка, но совсем бесхарактерный. С другой стороны, надо же ему привыкать обходиться без нее.

Героиня поворачивается к мужу. Муж спит на боку, подложив руки под щеку. Когда героиня гладит его по голове, он смешно, по-беличьи, дергает носом.

Героиня чувствует, что если бы она уже не была мертва, то умерла бы сейчас еще раз – от острой нежности к мужу, такому теплому, с детскими розовыми губами. Она еще раз гладит мужа по голове, тихонько встает, накидывает халат и идет на кухню жарить оладьи.

Когда муж выходит, зевая, на кухню, на столе стоит огромная миска с оладьями, розеточки с персиковым, клубничным и инжировым вареньем, кувшин свежевыжатого грейпфрутового сока, а у плиты мертвая жена в халате ставит на огонь чайник.

Муж чувствует, как в нем зарождается паника. Ему еще ни разу не приходилось жить с мертвыми женщинами, и он понятия не имеет, что ему делать. Должен ли он ее поцеловать? Или достаточно пожелать доброго утра?

– Ешь оладьи, пока не остыли, – говорит жена и кладет перед ним вилку и салфетку.

Муж с готовностью набивает рот оладьями, хотя ему совсем не хочется есть. А вдруг она не знает, что умерла? – думает он. Кто ей должен об этом сказать? И как это сделать?

Пока муж ест, не поднимая взгляда от миски с оладьями, героиня смотрит на него со смесью нежности и раздражения. Почему он ничего не говорит, сердито думает она. Он что, не видит, что я умерла? Или ждет, чтобы сама ему об этом сказала?

В тот момент когда героиня уже открывает рот, чтобы сказать мужу о своей смерти, в кухню заходят дети – девочка тринадцати лет и мальчик восьми. У девочки переходный возраст, она в отчаянии из-за крохотного прыщика на лбу и из-за юнца из гуманитарного лицея, который обещал позвонить и не позвонил. Она проходит ни на кого не глядя к своему месту, плюхается на стул и говорит, что завтракать не будет, потому что в этих ужасных оладьях тысяча калорий на квадратный сантиметр.

– Ну и дура, – заявляет мальчик. – Мама, ты почему такая синяя? Ты мертвец?

На него все шикают, а сестра дотягивается и дает подзатыльник.

– Да ладно, – ноет мальчик, – что, уже и спросить нельзя? Мам, чего она дерется?

Героиня понимает, что не может сказать мужу и детям, что она умерла. У нее просто-напросто не хватит сил.

Поэтому она по-прежнему продолжает вставать каждое утро, делает завтрак, провожает всех на работу и в школу, убирает дом, готовит обед и ужин и даже, когда на улице нет никого из соседей, немного ухаживает за садиком. С работы ей пришлось уйти, но на доходе семьи это не сказалось: втайне от героини муж получил страховку, которая была на его имя, поэтому им хватает с лихвой. К тому же сама героиня не ест, не пьет и не нуждается в новой одежде, что тоже большая экономия. Дети, конечно, немножко ее стесняются и никогда не приводят домой друзей, но героиня надеется, что со временем это пройдет.

Возможно, чуть позже муж не выдержит, убьет детей, подожжет дом и покончит с собой. Но пока они – образцовая семья. Настолько, что героиня даже иногда забывает, что она уже умерла.

Соня-Дора-Соня

Героини знакомятся, когда одна из них уже умерла, а другая выжила, хотя у обеих были совершенно другие планы. Они лежат на соседних кроватях, вернее, та, что выжила, допустим, ее зовут Дора, полусидит и держит ту, что умерла, за руку, и плачет почти без слез, но так хрипло и страшно, как будто у нее внутри что-то рвется и ломается и выходит наружу таким вот скрежетом. Дора ничего не знает про ту, что умерла, но про себя зовет ее Соней, просто потому, что у нее лицо и волосы как у Сони, и фигура, и рост, насколько Дора видит со своей кровати. Их обеих доставили в одну и ту же больницу, только Дору чуть позже, когда ее привезли и переложили с носилок на кровать, Соня уже там была, по крайней мере, Доре так кажется.

Дора смутно помнит, что до того, как ее привезли, у нее вроде бы был выпускной бал, а может, не бал, а просто она собиралась пойти в клуб, а может, в клуб она собиралась в другой день, а накануне пригласила в гости кого-то любимого, и накрыла на стол, и ждала его весь вечер, уже накрашенная и в вечернем платье, или в джинсах и новой маечке, довольно вызывающей, но очень красивой, или в полупрозрачном пеньюаре огненного цвета, но тот, кто должен был прийти, не пришел и не позвонил, а потом вообще отключил телефон и, наверное, смеялся над глупой Дорой в ее глупом пеньюаре, и от этого Доре было так ужасно, что она решила умереть.

Дальше Дора помнит только, как ее везут по коридорам на каталке и перекладывают на кровать, а на соседней кровати лежит Соня, у нее лицо человека, который собирается жить вечно, и Доре неожиданно хочется рассказать ей все-все: про выпускной бал и пеньюар, и про того, кто не пришел, а потом отключил телефон и смеялся над Дорой, и про то, что она, наверное, неудачница, ходячее несчастье, ничего не может сделать по-человечески, даже умереть как следует не умеет, и соседский кот приходит к ней через форточку и метит кухню, и даже герань у всех цветет, а у нее нет, хотя она все делает как положено. Доре кажется, что Соня ее поймет, что Соня уже была такая же, как она, но теперь лучше ее и умнее, что она знает, что делать, и научит, как теперь жить, раз уже все равно не получилось умереть. Дора с трудом полусадится на кровати – у нее все болит, хотя она не помнит почему, – и берет Соню за руку. И понимает, что Соня только что умерла.

Соню увозят, но Дора никак не может прекратить плакать. Она плачет, потому что не знает, как же ей теперь, потому что Соня умерла и не научила, значит, опять все то же самое: ждать целый вечер тех, кто не придет, и идти одной в клуб, и гонять из кухни соседского кота, и поливать нецветущую герань, и от этого Доре ужасно жалко себя и нестерпимо стыдно, ей хочется немедленно стать лучше, чтобы плакать не из-за себя, а из-за бедной Сони, которая не хотела умирать, но умерла, и теперь у нее не будет вообще ничего, даже нецветущей герани, соседского кота и дурацкого пеньюара огненного цвета.