Голод - Нурдквист Лина

А теперь проклятая тропинка в Рэвбакку может зарасти навсегда.

Кора

Через завесу плотного воздуха

День клонится к вечеру, по-прежнему жарко, и Бриккен устала. Сдержанная паника. Она измотана, но бояться приходится мне. Чувствую себя, как дыра на чулке. Наверное, в этом и есть главная проблема. Я должна избегать ее взгляда, оставив все, как есть. Не ворошить пыль и вопросы, особенно учитывая, что на похороны приедет Бу. Сжаться и посереть, не показывая, что я – кукушонок, пробравшийся в чужое гнездо и вытолкнувший остальных его обитателей. Гул их голосов, когда все начиналось – все это существовало отдельно от того, что объединяло нас с Руаром, они не имели к нам никакого отношения, и я не обращала на них внимания… По крайней мере, не особо. Помню, я улыбалась совершенно по-новому, если я видела его по утру, стоящего на пороге кухни, только что проснувшегося, босого, с обнаженным торсом. Даже не глядя, я знала, что его руки с годами ослабели, волосы на груди поседели. Когда он улыбался мне, я начинала дышать чаще.

Мы редко занимались сексом – только когда других не было дома. Бу находился где угодно, только не рядом с нами, но Бриккен и Даг крались вдоль стен и смотрели на меня. Мои дни напоминали бревна. Иногда проплывали мимо тихо и спокойно, мимо меня и пакета с мюсли, скользили по поверхности мимо камней и отмелей. Но потом их бросало волнами в реки, озера и водопады – но редко, лишь когда дом оставался в нашем распоряжении. Я ложилась и ждала, а он приходил ко мне – так все было, как мне кажется. Потом я расправляла простыни ладонями, но мне не удавалось убрать все складки, как бы я ни тянула за края. Когда Даг возвращался домой, я крепко сжимала оставшуюся подушку с попугаем и лежала в кровати так неподвижно, что тело затекало, пытаясь скрыть, что не сплю.

Когда остальные были в доме, Руар принадлежал мне на расстоянии. В лесу же я знала – на что бы ни упал мой взгляд, все это принадлежит ему. Искренность вокруг меня в сыром воздухе. Он был мой. Только когда он не мог меня услышать, я решалась об этом подумать. Когда я знала, что он идет вечером домой, я ждала его снаружи в темноте, грудь сдавливало, воздуха не хватало, я не сводила глаз с опушки и калитки. Часто я прижималась лбом к его лбу у дровяного сарая. Иногда он дышал так близко к моему лицу, что я ощущала тепло его дыхания.

– Только теперь я живу!

Я шептала эти слова в его губы, но на самом деле слова были не нужны.

Однажды Даг заметил нас, когда мы так стояли, но никак не отреагировал. Руар долго смотрел ему вслед.

– Он всегда такой был, Даг.

Слово в слово как я сама подумала.

Похоже, никто ничего не замечал, они никогда не показывали никаких признаков. Подозреваю, Бриккен решила не видеть. Но Даг что-то почуял. Как в тот раз, когда я встретила его в лесу, возвращаясь домой с совком для сбора ягод. Пахло сыростью и лесом, Даг стоял у ближайшего грибного места, но, похоже, пришел туда не затем, чтобы собирать лисички. У него и корзины не было, просто стоял, безвольно опустив руки, и смотрел вверх на кроны деревьев. Ощущал запах грибов и хотел остаться в нем? Нет, тут было что-то другое. Он массировал лоб – вероятно, какая-то мысль болела внутри. Присутствовала ли я в той мысли? Этот человек, стоявший там – однажды поджидал меня на пастбище. «Мы с тобой будем вместе» – сказал он мне тогда. Теперь я увидела, что он заметил меня. Я не шевелилась, ждала, что он подойдет сам, станет больше, отчетливее. Но он стоял неподвижно, я видела его лицо в профиль. Он специально отвернулся от меня? И вот он удалился, по-прежнему с повисшими руками, волоча ногами по ягодным кустикам. Его очертания расплывались, и вскоре он совсем исчез из виду. Этот лес и этот дом – мои самые прекрасные места и мое наказание. Слезы застилали мне глаза, когда я двинулась к дому.

Придя домой в тот вечер, Даг стащил с себя куртку, и ни один из нас не упомянул о том, что произошло в лесу. Может быть, ничего и не произошло. Но в ту ночь… Буря в голове, руки, обхватившие колени. Я чувствовала себя такой маленькой под этим небом. Потом руки Дага, обнимающие меня – я оттолкнула их, но они вернулись, не желая сдаваться. Борьба втихомолку, чтобы Бу ничего не услышал, и в конце концов он кончил мне на бедро, я вытерла его сперму, он отвернулся и, кажется, заснул. Чернота за окном. Шведские сезоны – вечный день и вечная ночь. Черное на черном. Даже на трассе чуть в стороне от нас почти никогда не проезжают машины.

Все-таки получалось как-то жить и с заткнутым ртом. Я ходила крадучись, проделывала хитрые маневры. Обходила жителей дома, использовала каждый удобный случай. Но однажды удобные случаи кончились. Я точно знаю, когда это произошло: когда Бу догнал меня по росту. Помню до малейших деталей. Даг работал где-то на выезде, Бриккен уехала на выходные навестить свою приемную сестру, а Бу был за что-то обижен на меня и опоздал к ужину. К тому моменту он стал упрямым подростком, потребовал, чтобы ему показали его кольцо, то самое, с норвежской гравировкой внутри, но его не оказалось там, где оно обычно лежало, и он обиделся на меня, что я не помогла ему искать. В тот день мы остались вдовоем, я и Руар, он в саду, а я в кухне. Некоторое время мы ждали, но, поскольку Бу не появлялся, мы стали ужинать. Я решила разыскать его потом и помочь ему рыться в ящиках в поисках кольца. На тарелку Руара я положила кусок хорошо прожаренной свинины, а потом тушеную морковку, и мы улыбнулись друг другу через кухонный стол. Его колени касались моих. Он размочил в соусе хлеб и выскреб тарелку дочиста. Когда я убрала со стола, мы поднялись наверх. Запах пота и готовившейся еды. Я разлеглась на всю ширину кровати, мое тело заиграло под его телом. Потом я рассматривала его, пока он лежал с закрытыми глазами.

Он поднялся взять свою одежду, чтобы закончить к вечеру свою работу в саду. Помню, как он склонился к ковру, поднимая то ли рубашку, то ли трусы. Я провела рукой по его спине, когда на крыльце раздались шаги. Кто-то спешил в дом, а мы оба были голые. Где моя юбка, моя блузка, мои чулки? Дверь заскрипела своим обычным звуком, когда ее распахнули, я замерла на верхней площадке, положив руку на пуговицы блузки. Бу на длинных ногах кинулся вверх. Напряженная обстановка, сердце, стучащее где-то в горле, холодок по спине. Он посмотрел на меня, поднимая с пола носок Руара.

Кажется, именно тогда он на самом деле съехал от меня, хотя прошло еще несколько лет, прежде чем он поступил в Технический университет в Лулео. В тот момент он не проронил ни слова, наверное, не знал, что спросить, но после этого он сидел дома, как приклееный, редко выходил за забор. Не могла от него отделаться, но нельзя сказать, чтобы он был со мной. Обычно он держался неподалеку от Руара за углом дома, поглядывая внимательными глазами, слушал, как тот объяснял магию часового механизма и рассказывал семейные байки. Меня он избегал, смотрел в мою сторону лишь тогда, когда я отворачивалась. Зато, кажется, забыл о золотом кольце.

Мы с Руаром больше не могли даже переговорить друг с другом дома, воздух был заряжен. Вместо этого мы встречались в старой охотничьей вышке – по крайней мере, так я это помню. Он уходил раньше, я через некоторое время. Запретный плод сладок – так, кажется, говорят? Деревянные ступеньки стали мягкими, волокна дерева разбухли от дождя и снега. Мои руки так отчетливо помнят лохматую коричневую шкуру, лежащую там. Где-то дорогу пересек трактор, но это было далеко. Потом мы часто вместе возвращались через лес. Руар рассказывал, что эту вышку построил когда-то вместе с матерью. С той, которая все вынесла. Мне тоже хотелось стать такой.

– Послушай, – говорил он мне. – Нас окружает тишина. Прислушайся, как много звуков!

Тогда я начинала слышать и видеть.

А еще я помню, как заснула среди мха, положив голову ему на руку. Лес невозможно понять, его надо почувствовать. С ним я больше всего любила лес черным. Его волосы поседели от лба и назад.