ПОГРАНИЧНАЯ ЗАСТАВА - Г. Игнаткович

— Цель большая по пеленгу…

Неужели это метрист Евгений Носаль? Час назад, когда корабль, мирно покачиваясь, лежал после бессонной ночи в дрейфе, впрочем, и тут все вокруг себя видя и слыша, Евгений ровным, неспешным голосом рассказывал мне, как недавно на расстоянии примерно шестидесяти кабельтовых обнаружил на экране среднюю цель. Когда подошли поближе, оказалось, что это всего-навсего стая птиц. Не в ошибке признавался Евгений — дело не в этом, ему было важно показать, как зорок его локатор: подумать только, разглядел птиц! И если сталевару из Николаева Юрию Кирилловичу Носалю попадутся на глаза эти строки, пусть он знает, что сын Евгений его не подвел.

Сколько же куплетов у ночной песни дозора?..

Снова в динамике щелчок и незнакомый, обстоятельный баритон:

— Эхо… Пеленг… Дистанция…

Никогда бы не поверил, что вахту акустика несет Анатолий Буйный. Пусть никого не введет в заблуждение фамилия — нет на корабле матроса более спокойного и учтивого. Но этот с добавкой металла голос… Нет, нет, другой человек, почти еще мальчик, старательно объяснял мне накануне устройство похожего на аквариум не внешностью, а назначением своим аппарата, который давал возможность видеть все, сокрытое под водой. Вернее, слышать. По шуму винтов, по едва заметному скрипу Анатолий мог определить: подводная лодка идет встречным курсом или дельфин. «У дельфина вроде бы кряканье или как будто камешек по тонкому льду пруда…» При этих словах Анатолий с любовью и нежностью смотрел на свой аппарат, как смотрит мальчишка на аквариум, таящий невиданных, диковинных рыб.

— Опознать цель!..

И у командира капитана третьего ранга Владимира Николаевича Пефтиева, ни на минуту не отходящего от экрана индикатора в ходовой рубке, голос другой, чем на стоянке, совсем другой. Пропала добродушная веселинка и у его помощника — старшего лейтенанта Анатолия Дмитриевича Васильченко, и уж совсем замолчал и без того немногословный штурман лейтенант Владимир Григорьевич Стариков. Сейчас работали глаза, слух, руки, мгновенно откликаясь на четкие пульсары команд. Мы уже шли вдоль линии границы.

Еще на стоянке, поглядев в иллюминатор, за которым беззаботно плескалось, играя солнечными зайчиками, малахитовое, почти пляжное море, Владимир Николаевич, наверное, чтобы сразу разочаровать, сказал:

— Давненько ничего особенного, давненько. Впрочем, может быть, вам повезет…

И, рассказывая о случаях прошедших — как задержали в наших водах иностранную шхуну с контрабандой, как выловили нарушителя, который почему-то решил ступить на советскую землю не по трапу, а добирался до нее вплавь, спрыгнув с судна раньше, чем оно вошло в порт, — командир несколько раз употребил слово «обстановка». Современные словари в первом значении трактуют слово «обстановка» как «мебель, поставленная в помещении для потребностей обихода». Моряков-пограничников это слово приводит в готовность номер один.

Обнаружена, но не опознана «цель» — обстановка. Ушел в море и не вернулся рыбак — обстановка. Вблизи территориальных вод появился иностранный корабль — обстановка. Все, что может привести к нарушению государственной границы — от еле заметной и неопознанной точки на экране локатора до попавшей в «аквариум» гидроакустика подводной лодки, не ответившей на пароль, — все это обстановка, заставляющая по-особому, по-боевому трепетать на флагштоке флаг.

Сейчас в полном смысле слова «обстановки», как таковой, не было, но она могла возникнуть в любую секунду, на любом кабельтове дозорного пути.

Значит, смысл ежедневных, еженощных этих галсов — в постоянном, непроходящем чувстве тревоги, в ежеминутном ожидании «обстановки»?

Да, ответили боевые посты — свечением картушки компаса, зеленоватым мерцанием экрана локатора, мощным, но сдержанным гулом винтов. Там, внизу, в машинном отделении, сидя в кресле перед пультом, прозванным матросами за бесчисленное множество клавиш роялем, укрощал двигатели, то разгоняя, то сбавляя ход, старшина второй статьи Владимир Шеванев.

Повинуясь его тонким, совсем не матросским пальцам, ударившим по клавишам, корабль рванулся на «средний вперед».

…Только на штурманской карте остались галсы, которыми корабль, казалось, перепахал все ночное море. Снова безмятежно голубые, перламутровые волны плескались о борт, а вдали, за выросшей над горизонтом грядой гор, малиново разливалась заря.

— Все, — сказал командир. — На границе тихо.

Он склонился над навигационным журналом и записал итог этой тревожной ночи: «Закончил обследование района. Ничего не обнаружил. Следую в точку якорной стоянки».

В радиорубке старшина первой статьи Владимир Устинов потирал кулаком покрасневшие глаза. Эфир не давал покоя даже сейчас — бодрыми утренними голосами звал то к одному, то к другому аппарату.

— Это застава, — сказал Владимир. — Контакт держали всю ночь.

С мостика заставу в горах можно уже было хорошо разглядеть в бинокль. Горы придвинулись совсем близко, и нависавшие над морем два утеса потеряли такие четкие издалека скульптурные силуэты солдата и матроса, стоящих в вечном дозоре. Утесы опять стали утесами. От берега, от гор, через которые словно перелилась заря, тянулась к кораблю, окрашивая волны, кумачовая дорожка. Тишина…

4. На солнечной стороне

Два красных флага плещутся в междугорье — флаг заставы и флаг сельсовета.

Утром, подписывая бумаги и настороженно пробегая первоочередную из них — сводку дежурства ДНД, добровольной народной дружины, председатель сельсовета Мурман Хемдиевич Бакрадзе заранее знает, что на минутку-другую, а забежит к нему в кабинет начальник заставы Иван Косовец. Молодой, расторопный: то предложит усилить наряды, то где-то на горной дороге надо поставить скрытый заслон. Да мало ли на какие дела позовет граница!

— Только ты подожди, дорогой, хотя и начальник, не агитируй, пожалуйста. Знаем, что надо, всей жизнью знаем, — не по команде, а по желанию сердец охраняет границу село. Дружина-то добровольная…

А если с заставы наведается пограничник совсем еще незнакомый, Мурман Хемдиевич, усадив гостя за стол, как отец сыну, расскажет старинную грузинскую сказку, конец которой обновила сама премудрая жизнь.

Про чудесную шапку древняя сказка. Про то, как жили в большой нужде бедный крестьянин и его старая мать. И как однажды досталась парню чудом — чего не бывает в сказке! — волшебная шапка: только о чем подумает — все исполнялось. «А ну, моя шапка, подними этот дом и перенеси на новое место!», «А ну, моя шапка, сделай меня молодым!» Все умела волшебная шапка, наделяя и богатырской силой, и молодостью, и красотой, а главное — счастьем.

— Вот она, шапка, на твоей голове, — скажет Мурман Хемдиевич и дотронется до зеленой фуражки.

И правда — с тех пор, как он помнит себя, а тому уже больше полвека, всегда молоды, не стареют люди, надевшие эту волшебную «шапку». А о силе их, мужестве, красоте — что говорить!

И может, расскажет Мурман Хемдиевич, а может, умолчит о том, как впервые, еще босоногим мальчишкой, увидел человека в пропыленной, выбеленной солнцем пограничной фуражке и как тот, ласково поманив его к воротам заставы, начал угощать хлебом, — до этого Мурман знал только вкус кукурузных лепешек.

Да, теплый ломоть хлеба из рук человека, закинувшего за спину винтовку, — вот что запечатлелось в памяти навсегда. Винтовка и хлеб. Граница и новая жизнь, которая вместе с ее часовыми въехала в село на краснозвездном грузовике. Правда, въехала только на одну часть села, на одну его сторону. Так случилось — речушка, веками безобидно прыгавшая с камня на камень, петлявшая по селу, стала государственной границей и разделила одну жизнь на две.

Конечно, дело прошлое, но, оглядывая сегодня свою, советскую часть села — с новыми двухэтажными домами, над которыми торчат телеантенны, прислушиваясь к голосам ребятишек, возвращающихся из средней школы, к оркестру, который пробует перед танцами в клубе веселые трубы, Мурман Хемдиевич неколебимо уверен: его сторона в соревновании за лучшую жизнь явно выиграла. Даже по внешним приметам. Стоит только вглядеться: тусклые окна на той стороне, а ребятишек и совсем не слышно — одна начальная школа. Вот уж что громко, так это голос муллы. Но и он, видно, устал от собственных проповедей. Кому и что он может предсказать? Два мира и две судьбы как на ладони, на древней ладони земли, изборожденной морщинкой реки. Не сейчас ли решен извечный спор прадедов и дедов — на какой стороне долины больше солнца? Посмотрите, отовсюду видно — на стороне, над которой развевается советский флаг.

Растрогается Мурман Хемдиевич. А если, случится, заглянет в сельсовет председатель колхоза Мириян Амиранович Тандилава, как боевой командир ДНД к своему начальнику штаба, то присутствующему придется терпеливо выслушать и чисто хозяйственный разговор. В прошлом году колхозники вместо намеченных 260 тонн чайного листа сдали государству 276, в нынешнем обязательства взяли повыше. Причем не только по чаю, но и по цитрусовым. Весь вопрос в том, чтобы эти обязательства выполнить. Работа спорится. Но после того как намаешься за день по садам да по плантациям, не так-то легко выходить на ночное дежурство. Кто заступает сегодня? Мирош Какабадзе, Реваз Ванидзе, Вахтанг Каридзе, Наиль Мемишиши?.. Хорошо. А во вторник надо бы провести собрание «Задачи дружнны на летний период».