Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея - Михаил Богословский

29 декабря. Четверг. Утром заходил на почту получить деньги, высланные Академией, а затем был в Сберегательной кассе, чтобы отдать эти деньги на военный заем. Итак, всего в займах у меня 33 тысячи рублей.

Читал дальше Дройзена. Вечером был в концерте, устроенном в Политехническом музее388 в пользу какого-то общества389. Меня вытянула туда Л[иза], и очень сожалею. Незанимательно, скучно и очень долго. Вернулись домой в час ночи.

30 декабря. Пятница. Получил письмо от Б. Л. Модзалевского в ответ на мое письмо, отправленное еще, помнится, в октябре. Из этого видно, по крайней мере, что дело не к спеху. Письмо все же выбило меня из колеи. Я ожидал отказа на мои предложения и тогда получил бы свободу издавать биографию Петра независимо от словаря. Это развязало бы мне руки, и я мог бы предаваться труду без всякой спешки. Модзалевский пишет, что великий князь [Николай Михайлович] согласен отвести на биографию Петра особый том, но против того, чтобы издавать его выпусками390. Это очень меня связывает и заставляет спешить. В письме далее излагается просьба прислать уже написанное, чтобы начать печатание тотчас же. И это все против моего обыкновения печатать работу только когда она вся закончена. Неприятно.

31 декабря. Суббота. Утро за работой над биографией. После прогулки – чтение и так до 9 час. вечера. Затем к нам собрались все Богословские, а также пришли экспромтом Д. Н. Егоров с М. М. [Егоровой], и мы встречали Новый год в оживленной компании. Не спал, был за столом и более всех суетился Миня. Вместо шампанского мы пили лимонную воду. Разошлись в третьем часу ночи. Так кончился у меня 1916-й год, в который я не пропустил ни одного дня без этих заметок, за исключением тех дней, когда лежал больной.

1917 год

1  января. Воскресенье. Что то даст нам наступивший год? Надо надеяться, что часть этого года будет мирной. А внутри? Всякие ползучие слухи отравляют меня и приводят в какое-то подавленное состояние. Все время ждешь, что вот-вот должна совершиться какая-то катастрофа. Я хочу даже у себя в квартире вывесить объявление: «Просят не сообщать непроверенных известий».

Никто у нас не был, и я никого не видал. Встали мы после встречи Нового года поздно. Работать я не мог; читал беллетристику в сборнике «Стремнины»1, очень бездарную. День, надо сказать, пропащий.

2 января. Понедельник. Меня позвал к себе обедать С. П. Бартенев с тем, чтобы побеседовать об его издании «Кремль» – в 2 ч. дня. Обед был подан только в четвертом, так что я пробыл у них до седьмого часа, а потом отправился к Богоявленским за Миней, и вернулись в одиннадцатом часу вечера. Опять день погибший. У Бартеневых настроение подавленное – все в ожидании каких-то грядущих событий. Не верят они и в возможность скорого окончания войны.

3 января. Вторник. Большую часть дня был дома за книгой Дройзена, которую и кончил. Мысль все время о текущих событиях и о возможных последствиях взятого так круто поворота вправо.

4 января. Среда. Ушел военный министр Шуваев; министр финансов получил продолжительный отпуск2. Уж лучше бы сразу переменился весь состав кабинета, чем этот ползучий, продолжительный кризис, угнетающий и раздражающий публику. Утро в работе над биографией. Затем читал книгу Верховского3. Как дамоклов меч надо мной висит рецензия на книгу Гневушева4 для ОИДР. Вечером я был у Карцевых отдать деньги и бланк для подоходного налога. Сам Карцев только что вернулся от сына с фронта, где провел несколько дней праздников, и рассказывал разные подробности о жизни в окопах и землянках. Он подряд несколько вечеров был приглашаем на разные празднества в офицерских собраниях, а Новый год встречал в штабе дивизии с шампанским. В продовольствии там поразительное изобилие. Ну и отлично, что армия так хорошо снабжена, а мы в тылу можем и потерпеть. Вся семья Карцевых настроена революционно, и это теперь общий психоз. Происходит нечто подобное тому, что Англия переживала во второй четверти XVII в., когда все общество было охвачено религиозной манией. С тою разницей, что у нас мания политическая. Там говорили тексты из Библии и пели гнусавыми голосами псалмы. У нас вместо текстов и псалмов – политические резолюции об ответственном министерстве, и политические клеветы, высказываемые гнусными голосами, и надежды на переворот, с близорукими взорами в будущее. Ослепление состоит в том, что кажется, что введи ответственное министерство – и вот устранится продовольственный кризис, и мы будем одерживать победы. Наивно! А сколько лжи и клеветы! Не понимают, что революции в цивилизованных странах проходят по-цивилизованному, как в 1688 г. или 18305. А ведь у нас политическая революция, как в 1905, повлечет за собой экспроприации, разбои и грабежи, потому что мы еще не цивилизованная страна, а казацкий круг Разина или Пугачева. У нас и революция возможна только в формах Разиновщины или Пугачевщины.

5 января. Четверг. Биография. После завтрака заходил к нам Алексей Павлович [Басистов]. И он также политически рвет и мечет, негодует и т. д. Редко когда было такое общее единодушное негодование и недовольство, как в наши тяжелые дни. Конечно, тут имеют значение и нервные системы, расстроенные двумя с половиной годами войны и всяческими кризисами и недостатками. В «Русском слове» я сегодня прочел, что в. кн. Николай Михайлович «покинул» Петроград и выехал в свое имение в Херсонской губернии «на продолжительный срок». Это похоже на недобровольное удаление!6 Город Тверь оказался без хлеба – вот это обстоятельство, если то же случится и в других городах, пожалуй, всего опаснее. Читал Верховского и недоумеваю, почему Гидулянов так резко отзывался об этой книге.

6 января. Пятница. День как обычно. Утро над биографией. Затем книга Верховского. Вечером были с Л[изой] у Богословских. Известие об отсрочке Думы и Совета7. Этим только откладывается, но не устраняется конфликт. В месяц не успеют ничего сделать, чтобы приобрести сочувствие. Ну, все же, может быть, будет спокойнее; по крайней мере не будет этого истерического крика с думской кафедры.

7 января. Суббота. Хотя уже время приниматься за рецензию на книгу Гневушева, все же я не могу оторваться от работы над биографией Петра и сегодня читал описание въезда в Кенигсберг, составленное церемониймейстером Фридриха III Бессером8. Известие от Елагина о необходимости нового издания первых двух частей учебника. Был у нашей дачной хозяйки М. В. Флинт вручить ей задаток. Вечером читал Мине главу из «Мертвых душ» о Собакевиче. Читал Верховского.

8 января. Воскресенье. В газетах прекрасно написанный рескрипт на имя председателя Совета министров князя Н. Д. Голицына о направлении деятельности правительства: продовольствие, железнодорожное строительство и устроение, прямое отношение к законодательным учреждениям, содействие правительству земств – вот программа, развертываемая рескриптом9. Как будто положение начинает проясняться и сгустившиеся тучи расходятся. Утром я был на картинной выставке союза на Покровском бульваре. Кроме нескольких картин Жуковского и Средина, изображающих комнаты дворцов и помещичьих домов действительно мастерски10, ничего мне у этих художников не понравилось. Кричащая яркость красок, мазня и плохой рисунок – вот их отличие. Краски и только краски, красочные яркие пятна, в этом, по-видимому, и заключается смысл их картин. Я всецело на стороне старых передвижников с их, может быть, и литературными, но верными картинами. Оттуда домой пешком по линии бульваров. Весь день затем дома за книгой Верховского. Чтение прервал только оставленный при Университете Лютш, приходивший со своей программой. Толку от него не жду. Может быть и обманываюсь.

9 января. Понедельник. Утро за биографией, от которой все не могу оторваться для книги Гневушева. Затем весь день за книгой Верховского. Получил письмо от К. Д. Чичагова с вопросами о нашем журнале, на который он подписался по публикации в «Речи». Вечером, когда я выходил прогуляться, Д. Н. Егоров по телефону сообщил тревожную весть, что будет забастовка на водопроводе, почему у нас тотчас же сделали запасы воды. Но вода все время после и всю ночь действовала исправно. Подобное может быть 12-го в день предполагавшегося созвания Думы. До чего все нервны и до чего Д. Н. [Егоров] особенно восприимчив ко всякого рода непроверенным слухам. Третий год живем в нервном возбуждении; этим такая чрезмерная восприимчивость и объясняется.

10 января. Вторник. Был на Передвижной выставке, помещающейся на Никитской в старинном большом барском доме графов Паниных11. Получил удовольствие от жанров В. Маковского и пейзажей Дубовского и Волкова. Но много и мазни в новом вкусе. Вечером было собрание редакционного комитета «Исторических известий» сначала у В. И. Герье – по поводу годовщины основания журнала и деятельности Исторического общества. Говорили о появившемся сегодня в газетах новом длинном, написанном в стиле лекции, но ясном и точном новом заявлении Вильсона по поводу заключения мира12. Как-никак, а в сущности переговоры о мире уже начались. Вероятно, они и придут со временем к концу, может быть, впрочем, и после какого-нибудь крупного сражения – во всяком случае, в недалеком будущем. Герье я нашел довольно бодрым и свежим, очень интересующимся политическими новостями. После чаю у него мы переправились к Д. Н. Егорову и там просидели довольно долго, обсуждая разные журнальные дела. Сегодня вышла последняя (двойная) книжка журнала. Так первый год его существования закончен.