Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея - Михаил Богословский

18 ноября. Пятница. Был на семинарии на Курсах. В профессорской разговоры о законе 22 октября, о прибавках служащим вследствие дороговизны344. Каждый закон, который теперь выходит, есть как бы задачник, собрание арифметических, алгебраических и прочих задач, так как над каждою статьей приходится ломать голову, как над задачей, и часто эти задачи неразрешимы. Зайдя домой пообедать, я затем к 7 часам отправился в Университет на государственный экзамен по русской истории. Егоров сообщил по телефону, что Герье, в его отсутствие, сам принес злополучную рецензию, которой мы так опасались. Она, действительно, без подписи и, как говорит Д. Н. [Егоров], очень слаба по существу. После экзамена мы говорили об этом с М. К. Любавским и Грушкой. Решили, чтоб сходил к Герье мягкий, деликатный и симпатичный для Герье Грушка его уговаривать.

19 ноября. Суббота. Лекция в Университете об общественных классах Руси в XI и XII вв., почему-то, решительно уже недоумеваю почему, кончившаяся аплодисментами. Мне же казалось, что я ее говорил довольно шершаво – такое впечатление у меня и осталось. Заходил в библиотеку за нужными для биографии книгами и, к удивлению, их нашел, что редко бывает, а книги: одна – 1697, а другая – 1705 г. У нас обедал профессор Духовной академии Ф. М. Россейкин, с которым и с Л[изой] мы отправились в заседание Исторического общества. Читал С. В. Бахрушин об Остяцком княжестве Кода в XVII в. по бумагам Сибирского приказа345. Реферат был очень длинный, но слушался с интересом благодаря хорошему чтению. Составлен с обычными для Бахрушина свойствами: несколько шаржированно, слишком красочно – похоже на олеографию. Возражал А. Н. Филиппов об излишней модернизации доклада; автор находит у остяков государство, феодализм, федерацию, парламент и т. п. Глупости говорили Готье и Яковлев, почему-то считавшие нужным воскурять фимиам: Готье в довольно шаблонных выражениях – о том, будто бы Остяцкое княжество XVII в. подает повод к аналогиям, по мнению Готье, в Приднепровской Руси, по мнению Яковлева, у кавказских горцев. Д. Н. Егоров оба эти мнения уничтожил. С обстоятельною критикой выступил М. К. Любавский, указавший, что княжество просуществовало всего 50 лет, что до Москвы оно было во власти татар, что князья его, может быть, одичавшие татарские мурзы. Указал М. К. [Любавский] и на излишество этой красочности, к которой Бахрушин прибегает. Я не выступал, т. к. в прошлом заседании говорил слишком много. Бахрушин подходит к явлениям первобытной культуры, которые надо изучать методами этнологии. Рассматривать их для XVII в. приходится через бумаги Сибирского приказа, следовательно, сквозь призму изображения наших подьячих XVII в., едва ли подготовленных к этнологическим изысканиям, путь исследования, таким образом, очень рискованный. Мне припоминаются по поводу доклада стихи А. Толстого: «Вы скажете: станем к варягам спиной, лицом повернемся к обдорам»346. Заседание кончилось очень поздно, в 1-м часу ночи.

20 ноября. Воскресенье. Отчет о заседании Думы с декларацией Трепова, главное место которой – открытое заявление о том, что Константинополь и проливы уступаются России347. Гнусные скандалы левых, которых пришлось исключить на 8 заседаний348. Громовая речь Пуришкевича против Протопопова349.

Был на диспуте Дератани, написавшего книгу о риторике в произведениях Овидия350. Книга на латинском языке, что не мешает магистру творительный падеж множественного числа от tristis писать постоянно tristiis [40] . У нас в гимназии за одну такую ошибку на экзамене был бы провал. Бывало, если во сне такая ошибка приснится, так просыпаешься от ужаса. Теперь же магистерская ошибка ставится только в легкий упрек.

Вечером у нас Холи и Д. Н. Егоров с М. М. [Егоровой].

21 ноября. Понедельник. Неожиданное и радостное известие в газетах: русские войска пришли под Бухарест и отогнали германо-болгар, подступивших к Бухаресту с юга351. Значит, мы помогаем Румынии.

Работал над биографией Петра. Вечером заходил навестить В. М. Хвостова, все еще остающегося в санатории доктора Зеленева. У него собралось целое общество: его сестра О. М. [Хвостова], служащая в их гимназии Е. Н. Карпова и ученик его Винавер. Слышал от них рассказ о докладе Родзянко в Ставке352. Когда Р[одзянко] доложил, что препятствием к согласной работе Думы с правительством является Протопопов, Государь будто бы сказал: «Вы же сами мне его рекомендовали 11/2 года назад», – слова, которые можно понимать как намек на избрание Протопопова Думой в товарищи председателя или, может быть, на личную рекомендацию, сделанную самим Родзянкой при докладе. Сознавшись в этом, Родзянко стал уверять Государя, что тогда Протопопов] был здоров, теперь же он болен.

22 ноября. Вторник. День навсегда для меня памятный: 14 лет тому назад в этот день был мой магистерский, а 7 лет – докторский диспут. Оба – светлые воспоминания в моей жизни.

Успехи в Румынии оказались мимолетными. Румыны опять подаются назад.

Утро я за работой над Петром в Митаве353. Заходил ко мне Новосельский со своим отчетом. Был у нас также доктор Рар у Мини, чтоб убедиться в окончании у него бронхита. Я навестил Ст. Ф. Фортунатова, который теперь живет в санатории, в великолепном барском доме, где раньше жил проф. Рот.

Я нашел его в очень хорошем состоянии. Речь правильная, изредка только как бы проглатывает отдельные слоги в словах. Он очень оживленно беседовал о текущих событиях, и я очень рад был найти у него согласие и с моими взглядами на преувеличение всяких россказней об изменах.

23 ноября. Среда. Сенсационный отчет о думском заседании. Марков 2-й грубо обругал Родзянку, за что исключен на 15 заседаний. Вследствие этой выходки несколько членов Думы вышло из группы правых354. Правая группа, очевидно, разваливается, и мы присутствуем при интересной эволюции взглядов. Теперь правой стороной Думы будут уже не люди, держащиеся за абсолютный строй в его чистом виде, а люди вроде графа В. А. Бобринского и Пуришкевича – монархисты, но признающие необходимость представительства, сторонники представительной монархии. Эта эволюция и так была неизбежна; война ее значительно ускорила, ускорив темп всей русской жизни.

Из Румынии сегодня весьма плохие известия. Немцы опять взяли верх; победа над ними, хотя и официально возвещенная, оказалась пуфом.

Утро за рефератами, довольно большими. Петру осталось немного времени. Затем просеминарий.

24 ноября. Четверг. Утро за подготовкой к семинарию и за биографией. Семинарий в Университете. Вечер дома. Просматривал книгу Верховского о Духовном Регламенте355.

В Англии тоже министерский кризис. Ллойд Джордж не уживается с Асквитом, и последний, кажется, вышел в отставку. Думать надо, что этот почтенный старец своей медлительностью и нерешительностью тормозил ход дел в так называемом «военном совете», который в Англии состоит из штатских людей и ведет войну. Может быть, теперь дела пойдут решительнее356.

25 ноября. Пятница. Все утро, и очень большое, потому что рано встал, занят был Петром. Развернув поздно принесенные газеты, увидел известие о падении Бухареста. Этого я никак не ожидал, хотя военные обозреватели говорят, что это давно уже предвиделось. В Англии результатом неудачного оборота румынских дел – кризис министерства. Неважно, совсем неважно идут дела союзников. Французы и англичане, действительно, палец о палец не ударили, чтобы выручить Румынию. На их фронтах военные действия совсем остановились. Печально. В профессорской В. Ж. К., где по пятницам собирается много народа, оживленный разговор о текущих событиях и мой спор с Пичетой и Савиным, доказывавшими, что в румынском несчастии виновата Россия. Оба они сообщали разного рода непроверенные слухи, против чего я очень возражал. Удивительно, как серьезные люди повторяют нелепые россказни, явно лживые! Мы, когда бываем присяжными заседателями, действуем с величайшей осторожностью и не решаемся обвинить иногда заведомого негодяя, если улики недостаточны. А клеветать, обвинять без всяких доказательств в пустых разговорах – это сколько угодно. Сказать, что такой-то, хотя бы и Ш[тюрмер], взяточник – легко; но где такому тяжкому обвинению доказательства?

26 ноября. Суббота. Занятия в Университете были отменены, как и во всех учебных заведениях, по случаю Георгиевского праздника357. Курс мой крайне сокращается. На Совет я также не ходил, так как вечером предстояло другое заседание, а два заседания в день – это уже слишком. Утром описывал отъезд Петра из Митавы. Затем с 12 ч. принялся за чтение отчета Л. Львова о летописях, составленного очень подробно, и читал его, далеко не окончив, до 7 ч. вечера. Вечером был в Обществе истории литературы в Историческом музее358, где собираются молодые историки литературы под председательством М. Н. Сперанского. Был доклад Сперанского о С. И. Смирнове как ученом. Сперанский верно охарактеризовал ученые интересы и вкусы покойного Сергея Ивановича [Смирнова]. Затем М. А. Голубцова прочла составленные одним из товарищей С. И. [Смирнова] по духовному училищу и по семинарии воспоминания о нем, очень живо написанные. Там были интересные выдержки из писем С. И. [Смирнова]. Затем объявлен был перерыв, и я, поблагодарив М. Н. [Сперанского], удалился. Общество произвело на меня наилучшее впечатление.