Чистка - Эдуард Даувальтер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Далее Егоров предпочел обойти стороной тему, почему Генштаб не видел показушные маневры 1935 г., он лишь сказал, что людям там доверяли, про контроль видимо забыли. Затем он стал нападать на предыдущих ораторов и этот отрывок стоит привести:
«Егоров. И нечего скрывать, товарищ Григорий Иванович Кулик, что на последнем Военном совете в кулуарах, после речи Тухачевского о боевой подготовке, вы говорили: «гениальная речь!» (Общий смех.) А тут об этом умалчиваете. Нужно иметь смелость большевика, Григорий Иванович, чтобы называть вещи своими именами. Вот сидит Щаденко, он может подтвердить.
Еще хочу сказать Тюленеву. Вы сидите и качаете головой, когда кто-нибудь говорит о том, что было; а я вас спрашиваю: почему вы говорили то же самое? Мы с вами раза три-четыре встречались вместе с Тухачевским, выпивали…
Тюленев. Один раз только.
Егоров. Какой там один раз! Разве вы не говорили о гениальном руководстве погашением Тамбовского восстания? (Общий смех.) Правильно ведь это, я не зря говорю. Эти отдельные моменты и создавали ореол вокруг Тухачевского.
А Мерецков! Вот вы говорите о вашей гордости, об испанских событиях, партия никогда не отнимет у вас этого. Но где вы были на протяжении ряда лет вашей работы с Уборевичем? Будучи начальником штаба округа, по службе в Генеральном штабе, подчиненный мне, вы ни разу не были у меня по этому поводу.
Ворошилов. А вы его ни разу не вызывали.
Егоров. Я вызывал. Я говорю, что он не был у меня, так сказать, в партийном порядке.
Мерецков. Я к вам не один раз являлся. А что я вам сказал про Гамарника? Документ имеется.
Егоров. Документ есть. Но я – не бюрократ. Ко мне приходит масса людей. Я не раз говорил, что у меня не проходной двор. Вы даже не предупреждаете, а прямо приходите в секретариат, и мне докладывают, что пришел такой-то командующий. Я не могу отказать – скажут: «бюрократ», – и я всех обязан принимать. Я беру на себя ответственность, может быть, я вас не принял, но утверждаю, что вы лично ко мне ни разу не обращались, за исключением официального вызова. Только один раз вы пришли и заявили о том, что обстановка работы на Дальнем Востоке тяжелая. Это было после вашей телеграммы, которую подписали вы, Лапин и Сангурский, о невозможности дальше работать с Василием Константиновичем.
Мерецков. Такой телеграммы я не подписывал.
Блюхер. Я этого не знал.
Егоров. Есть ваша подпись. Найдем, не беспокойтесь!
Голос с места. Мерецков, верно это, что игнорировали мы Александра Ильича, и я сказал ему об этом прямо в глаза.
Егоров. Вы сказали о том, что сложились невыносимые условия работы. Я говорю: «Действительно, это положение нетерпимое, когда командующий не принимает по месяцам». Я говорил т. Сталину и в Политбюро относительно Василия Константиновича. Здесь говорят, будто я был за снятие Василия Константиновича.
Сталин. Все вы были за снятие.
Егоров. Я не был за снятие.
Ворошилов. Не за снятие, так за замену. (Общий смех.)
Егоров. Нет. Я говорил, что Василию Константиновичу нужно полечиться. (Общий смех.) Но, товарищи, я в простоте души это сказал, я сюда не вкладывал какого-то общего потока преднамеренных данных всех этих подлецов.
Сталин. Это правильно.
Егоров. Я не мог предположить, что они хотят снять Блюхера под этим предлогом. Я болел душой и обязан болеть за это дело, потому что положение вещей слишком ответственное. Василий Константинович был болен, по месяцам не принимает докладов…
Блюхер. Этого не было.
Егоров. Но вопрос сводится к этому.
Сталин. Это многие говорили, что Блюхер любит решать сам все вопросы. Это, говорят, хорошо, но он не может успеть все вопросы рассмотреть сам.
Блюхер. Это тоже, т. Сталин, неправильно, потому что я решающие вопросы действительно решал сам, но зато целый ряд вопросов решал со штабом.
Егоров. Ну, не будем спорить. Я почему остро пережил заявление Мерецкова? Потому что у нас с вами, Василий Константинович, было перед этим очень много таких моментов.
Блюхер. Это деловые моменты, они еще будут.
Егоров. Но ни в какой степени лично я не хотел помешать авторитету, тем более оперативному авторитету Василия Константиновича никогда!
Сталин. Это верно.
Егоров. Товарищи, Штаб, возглавляемый мной, за этот период времени, несомненно, имел много недочетов. Конечно, и я сам мог ставить неверные вопросы, мог допустить различного рода ошибки».
После этого он свернул на тему полевого устава, поговорил о роли пехоты и закончил на этом. Затем выступал комдив Дмитрий Кучинский, начальник Академии Генерального штаба, также военный заговорщик. Он два года служил под началом предателей Дубового, Левичева, Гарькавого, а потом более пяти лет был начальником штаба сначала Украинского, а потом и Киевского военного округа, при Ионе Якире. Близкий друг Якира и его доверенное лицо, заговорщик. Он заявил военному совету, что считал Якира одаренным военным, настоящим большевиком. Он сказал, что Якир делал в округе что хотел: «Ведь все важнейшие вопросы – оперативные, мобилизационные, вопросы строительства Вооруженных сил – решались так, как хотел Якир. А вопросы кадров! Если подумать, как подбирались кадры, то их можно разделить на 3 категории. Одна категория знала, что такое Якир. Другая категория людей, на которых он мог положиться, если бы был переворот». Он обрисовал некоторые детали плана вероятного переворота и назвал фамилии:
«Я могу назвать фамилии. По первой категории, которые могли его знать, здесь говорили о Григорьеве. Я, например, не верю Григорьеву – начальнику [штаба] корпуса.
Вторая категория. Вот возьмем Киевскую механизированную бригаду. В конечном счете в Киеве должны были сосредоточиться 5 механизированных бригад, включая те, которые из Харькова должны прийти. Мы две фамилии знаем. А возьмем фамилии остальных трех из механизированных бригад. Нам известны: Карев (пьяница), Евдокимов, Богданов. И, наконец, была третья категория людей, которые верили Якиру, которые прохлопали, которые не знали и честно служили делу».
Кучинский говорил, что Якир не уважал Буденного и очковтирательствовал по отношению к Ворошилову, на что нарком ответил, что он натуральный подхалим. Затем у него состоялся диалог со Сталиным, который зачитал показания на него:
«Сталин. Можно вам один вопрос задать? Я вас первый раз вижу и хочу уважать вас. Вижу, что вы человек, который мог бы быть очень полезным армии.
Ворошилов. Мы до сих пор считали, что он был полезен.
Сталин. Вот у меня показания Уборевича: «Возвращаясь к разговору с Тухачевским в марте 1935 г., считаю необходимым показать, что он мне тогда же назвал как принимавших активное участие в заговоре Якира, Гамарника, Эйдемана и Корка и как участников этого заговора Роговского, Фавицкого, Ольшанского, Аппогу, Кучинского и, кажется, Левичева». Что вы можете сказать?
Кучинский. Я могу сказать, что я никогда
