Князь Путивльский. Том 1 - Александр Чернобровкин

– Хорошо, мой господин.

Представляю, что бы с ним случилось, если бы я рассказал несколько историй о Конфуции или процитировал изречения из трактата Сунь Цзы, который, судя по нынешнему названию китайской империи, мог быть его далеким предком. Цзинец сел в стороне от нас, достал свернутые трубочкой листы рисовой бумаги, кисточку и несколько кувшинчиков. Писал, точнее, рисовал иероглифы, макая кисточку в кувшинчик с алой краской, быстро и с детской дотошностью. Наверное, получает удовольствие от этого процесса. Иллюстрация слова «графоман». Закончив и присыпав написанное песком из другого кувшинчика, подошел согнутый к Субэдэю, подал ему этот лист вместе с большой печатью из красного дерева, которая хранилась в тубусе из черного дерева. На листе под текстом появился алый оттиск. Затем цзинец показал ярлык мне. Я знал несколько китайских иероглифов, но не две тысячи, которые, как утверждают, надо запомнить, чтобы научиться читать, поэтому ничего не понял, лишь выхватил свое имя. Немного поморщившись, я кивнул головой. Мол, не совсем правильно, но, ладно, и так сойдет.

Монголы следили за мной с уважением. Образованный военачальник для них что-то очень редкое и непонятное, а потому вызывающе поклонение.

– Сколько ты языков знаешь? – спросил Субэдэй.

– Хорошо – один, родной. Писать могу еще и на нескольких латинских языках и греческом, а на остальных, около двадцати, только немного говорю, – ответил я и объяснил, где получил образование: – Вырос при дворе Ромейского императора. Меня готовили в чиновники, но я выбрал военную карьеру.

– Правильно сделал! – похвалил Субэдэй.

– Я хотел бы сегодня уйти в свое княжество, – сказал я. – Меня там ждет много важных дел.

– Не хочешь остаться с нами и отпраздновать победу? – произнес он с еле заметной ноткой огорчения.

– Это ваша победа над моими братьями, – ответил ему. – Я не буду на этом пиру искренним. Вот когда мы вместе победим латинян, тогда и попируем от души.

– Пусть так и будет! – торжественно произнес монгольский полководец.

Мы выпили за будущие победы, после чего я вернулся в свой лагерь с ярлыком, который спасет меня и моих подданных во время нашествия монголов на Русь.

32

Мы движемся по степи, по полосе, вытоптанной убегающими и догоняющими. Впереди и по бокам скачут наши дозоры на отбитых у бывшего противника лошадях, затем едет основная часть войска – обоз из кибиток, нагруженных трофейным оружием и доспехами, и небольшого стада скота – и новгород-северцы в арьергарде. Настроение у всех приподнятое. Мало того, что выбрались из такого переплета живыми, так еще и кое-что приобрели. Монголы даже не заикнулись по поводу наших трофеев. Они хапнули намного больше, а тем, кому раньше принадлежали захваченные нами оружие и доспехи, уже ничего не надо. Причем поверили в свое счастье мои дружинники не сразу. Проходя по монгольскому лагерю, они были готовы к худшему. Даже когда остановились на ночлег в половине дня пути от монголов, все еще ждали нападения. Привыкли, что половцы обязательно бы напали. Только утром вздохнули облегченно, и послышались смех и веселые голоса.

Утро выдалось пасмурным, чему я рад. На всякий случай еду в доспехах, а в жару в них тяжко. Рядом со мной скачут Мончук, Будиша и оба Нездинича, дядя и племянник. Я созвал их, чтобы решить, не поехать ли нам напрямую? Пока что мы движемся на север, к месту впадения реки Сулы в Днепр, чтобы переправиться через нее и повернуть на северо-восток. Мои люди напрямую никогда не ходили, потому что половцы не давали. Но где они теперь, половцы?!

Я замечаю, что к нам скачет посыльный из разъезда, и откладываю дебаты на потом.

– Татары, большой отряд с полоном, – докладывает посыльный.

Полон, скорее всего, из черниговцев и курян. Остальные убегали на запад.

Сблизившись на расстояние видимости, оба отряда останавливаются. Монголы перегруппировываются на всякий случай, готовясь отразить нападение. Я с тремя всадниками направляюсь к ним. Мне навстречу выезжают четыре всадника. Встречаемся примерно на полпути между отрядами.

Это были не истинные монголы и даже не татары, а туркмены. Их много присоединилось к монголам после разгрома империи Хорезмшаха. Они похожи на тех туркменов, с которыми я учился в институте и сталкивался по жизни в двадцать первом веке. И ведут себя примерно также: сперва пытаются напугать и прогнуть, а если не получилось, польстить и обжулить или покориться. Впрочем, так ведет себя большинство людей во все времена. Командовал ими мужчина лет сорока с небольшим, черноусый и с заросшим щетиной, тяжелым подбородком. На нем поверх кольчуги доспех из бронзовых чешуек, блестящий, но не очень надежный, и явно великоватый. Вроде бы я видел этот доспех на ком-то из дружины князя Олега Святославича.

– Союзник Чингисхана, – говорю ему на тюркском и показываю ярлык.

Читать он не умеет, но как выглядит ак-тамга – алая печать Чингисхана – знает. Туркмен кивает головой и потом машет рукой своему отряду, чтобы продолжили движение.

Я тоже машу своим, после чего говорю туркмену:

– Если будете так медленно идти, своих не догоните.

– А куда они пошли? – спрашивает он.

– Не знаю, – отвечаю я. – Сказали, что будут половцев догонять. Чингисхан приказал уничтожить их всех.

– Правильно сказал! Они – сыновья ишаков, не достойны жить даже рабами! – презрительно отзывается командир туркменов о половцах так, как монголы отзываются о туркменах, а затем предлагает мне то, к чему я его подтолкнул: – Не хочешь купить рабов? – Он показывает на пленных русичей, человек двести, которых гонят его воины. – Молодые и крепкие, отдам их не дорого – по три за одного коня.

– Этих пленных столько захватили, что предлагали по два десятка за вьючную кобылу. Зачем они мне?! – отмахиваюсь я. – Разве что по три десятка отдашь.

– Да ты что?! Я за них в десять раз больше возьму! – восклицает он.

Если туркмен торговался менее получаса, значит, ничего не собирался покупать. У меня нет времени торговаться, да и не люблю я этот процесс. Поэтому говорю:

– Может, и возьмешь, если доведешь до покупателя, если половцы не отобьют, – говорю я и трогаю коня, давая понять, что торг окончен.

– Хорошо, бери по десять за коня! – восклицает туркмен, видит, что я не останавливаюсь, повышает дальше.

Без полона он поедет раза в два, а то и в три быстрее. Остаться с небольшим отрядом в чужих краях ему не хочется, поэтому продолжает увеличивать количество пленных за одного коня. На двадцати пяти я соглашаюсь. Мы производим обмен восьми лошадей на двести семь пленных русичей. Семерых пленных получаю бесплатно.