Князь Путивльский. Том 1 - Александр Чернобровкин

Доспехи монгольского командира были сделаны из толстой кожи. Наверное, буйволиной. Ее обработали, скорее всего, распарили, придав нужную форму, сшили толстыми, прочными нитками и проклеили в придачу, а потом покрыли лаком. Состоял он из передней и задней частей, рукавов и оплечий, которые стягивались кожаными шнурами. Оплечья были трехслойными: между двумя слоями кожи лежали тонкие, выгнутые, стальные пластины. Шлем имел металлический каркас, на который натянули кожу. Сзади свисал широкий и длинный назатыльник. Я примерил доспехи. И панцирь, и шлем хорошо сидели на мне и были легче металлических, хотя, уверен, не сильно уступают в прочности. Лук у монгольского командира тоже был примечательный, покрытый в средней части черным лаком. Сделан из дерева, рога и сухожилий, но смотрится, как одно целое. От него исходила грозная сила. Лук был туже наших и даже длинных валлийских. Я с трудом натянул его. Он мне напомнил гуннские луки, только был чуть длиннее. Если выберемся отсюда, обязательно освою его. Я уже жалел, что не научился стрелять из лука в Англии. Копья у монголов были разной длины, от двух метров до трех с половиной. У многих ниже острия находился крюк для сдергивания противника с лошади. Некоторые пользовались степными пиками.

– Раздай луки нашим и новгородцам, – приказал я Мончуку. – Скоро нам каждый лучник потребуется.

– С ранеными разберусь и раздам, – пообещал сотник.

– Большие потери? – спросил я.

– Восемь убитых и десятка два раненых, – ответил сотник. – Это и наших, и новгородцев.

– Выкопайте на берегу реки между деревьями братскую могилу и сложите в нее убитых, но только присыпьте землей, чтобы было куда других положить, – приказал я. – И обед пусть готовят. Забейте пару раненых лошадей.

На лице моего заместителя было написано, что сейчас не та ситуация, когда надо думать об обеде. Возражать он не стал. Я уже приучил своих дружинников, что приказы командира выполняются без обсуждений. В моем княжестве склонность к проведению веча была искоренена вместе с боярами.

Ко мне подошел Пров Нездинич и произнес со смесью удивления и горечи:

– А ведь побежали, как ты говорил! Кто бы мог подумать?! Такое большое войско собрали – и на тебе!

– Войско сильно не количеством, а выучкой и единым командованием. У нас было слишком много командиров и всякого сброда, поэтому имеем то, что имеем, – сказал я. – Вместе с племянником расставь своих людей возле кибиток, чтобы при следующем нападении знали свое место.

– Против такой силищи мы долго не продержимся, – произнес Пров.

– Если хочешь сдаться, иди, я никого не держу, – предложил ему.

– Нет, что ты! – замахал он испуганно рукой, словно обвиненный в трусости. – Что так, что так погибать. Уж лучше в бою.

– Если будем крепко стоять, может, и не погибнем, – сказал я. – Татарам после такой славной победы тоже не захочется умирать, а брать нас измором, терять время, вряд ли захотят.

– Дай-то бог! – пожелал Пров Нездинич, трижды перекрестившись.

Я почему-то вспомнил икону в шатре Мстислава Святославича. Успел он ее забрать? Шатер его стоял. Там уже хозяйничали монголы. Золотой оклад они заберут, а икону с покровителем князя выбросят, а то и на дрова пустят.

30

С вечера в монгольском лагере, разбитом вокруг холма, на котором засел Мстислав Романович Киевский со своей дружиной, началась пирушка. Монголы захватили много меда и вина, которые предназначались, в том числе, и для празднования победы над ними. Празднование состоялось, только повод поменялся на противоположный. Я слушал радостные крики и думал, что можно было бы ударить по монголам с двух сторон и перебить их. Только вот князь Киевский вряд ли рискнет. Поэтому и войдет в историю обманутым мучеником. Ему и другим князьям пообещают, что не прольют ни капли их крови, что отпустят за выкуп. Монголы положат сдавшихся русичей на землю, накроют досками и сядут на них пировать. Как обещали, монголы не прольют ни капли крови, но убьют доверившихся, потому что на нарушителей закона он не распространяется.

Я сдаваться не собирался. Наоборот, хотел заставить монголов уважать меня. Для чего и приказал своим парням поздно ночью, когда в монгольском лагере затихли песни и крики:

– Доставайте ножи и разберитесь с отрядом, который нас сторожит. Дальше не ходите. Соберите их доспехи и оружие, особенно луки и стрелы, и возвращайтесь. Возьмите одного живым.

Нападения с нашей стороны не ждали, Посчитали, что такой малочисленный отряд даже носа не высунет за заграждение. Пару сотен лучников оставили скорее напрягать нас, чем следить за нами. Мои люди бесшумно растворились в темноте. Дело они знали, опыт имели. Я не услышал ни звука в той стороне, где расположились присматривающие за нами монголы.

– Куда они пошли? – шепотом спросил Пров Нездинич.

– За добычей, – ответил я громко. – Мы ведь сюда за ней пришли. Или я ошибаюсь?

– Шли-то за ней, – согласился он, – а получилось совсем наоборот.

Что-то мне подсказывало, что Пров Нездинич будет далеким предком премьер-министра Черномырдина. Разницу между замыслом и исполнением он улавливал также тонко.

– У меня пока всё получается, как и предполагал, – возразил ему. – Не так много захватим, как я привык, но и не с пустыми руками вернемся.

– А вернемся ли?! – с сомнением произнес Пров Нездинич.

– Скоро узнаем, – сказал я.

В лагерь начали возвращаться мои дружинники с охапками доспехов, оружия, одежды и обуви. Кое-кто прихватил седла и попоны. Жаль, лошадей в монгольском лагере не было. На ночь их увели пастись в степь. Возле нас трава была вытоптана. Добычу складывали в центре лагеря. Завтра посмотрим ее, рассортируем. Делить будем дома. Если доберемся. Привели и «языка» – невысокого и худого молодого мужчину с широким и скуластым лицом, лишенным растительности и длинными черными волосами, заплетенными в косу. Воняло от него конской мочой так сильно, будто искупался в ней.

– Если ответишь на мои вопросы, на рассвете отпущу, – пообещал ему.

– Не отпустишь, – уверенно произнес пленный. – Вы свое слово не держите.

Вот что значит хорошая идеологическая обработка. Им объяснили, что в плен сдаваться не стоит. В бою смерть будет хотя бы не долгой и мучительной.

– Я – тот самый, кто защитил вашего посла и проводил до своих, – поставил его в известность. – Мое слово твердо. Ответишь на вопросы, и я провожу и тебя за пределы своего лагеря.

– Спрашивай, – коротко произнес он.

Я расспросил о командирах, народах, входивших в войско, делении на отряды и порядке в нем, тактике ведения боя. Рассвет помешал мне узнать ответы на все вопросы, которые меня интересовали. Да и «язык» был не очень информированный. Кстати, по национальности он был киргизом. Когда небо начало сереть, он стал отвечать все медленнее, неохотнее.