Послание из прошлого. Петля времени - Сергей Александрович Милушкин

Дети!!! — новая картина взорвалась в мозгу. Они меня ждут!

Он еще раз обернулся. Сомнений быть не могло — он в своей квартире.

Только как он сюда попал? Кажется, сначала он был в квартире тренера, долго стоял у окна, вглядываясь в щелку на окна дома, расположенного дальше по улице.

Ему казалось, что там его кто-то караулит. И он тоже ждал, рассчитывая, что этот кто-то себя выдаст.

Что же случилось после?

Он понял, что не сможет вытерпеть до утра, пока не выяснит, что происходит в окнах дома напротив. Накинув пальто, на полке в прихожей отыскал фонарик, который на удивление работал и на цыпочках, памятуя о чуткой бабке с первого этажа, спустился по скрипучим ступеням.

Ночная улица выглядела совершенно пустынно, однако за каждым деревом, каждым кустом, выступом, торчащей корягой чудились тени.

Оказавшись у дороги, Шаров дождался, пока луна скроется за тучами и в одно мгновение перебежал проезжую часть. Это было несложно, однако нога снова заныла. Мотая головой по сторонам, он пытался вспомнить хоть что-то, и порой ему казалось, что — вот оно: здоровенный камень, на котором он иногда сидел после соревнований и пил пиво, турник меж двух тополей, — тридцать подтягиваний каждое утро и выход силой, а потом на озерцо позади огорода Лаврентия Семеновича (заодно воды деду натаскать).

Было? Обрывки воспоминаний накатывали волнами, но он не мог за них ухватиться и развить, продолжить. Они словно фотоснимки, выдернутые из времени моменты, проявлялись и тут же исчезали, оставляя позади себя сладкий шлейф приятного сновидения.

А еще… она. Он рвет цветы позади памятника Иосифу Сталину за стадионом — здесь растут самые красивые розы в Москве. Она ждет его за аркой, стоя в тени пахучего каштана, в сиреневом сарафане и белых босоножках.

Аня…

Машинально он повернул голову направо — в той стороне располагался стадион. Ему показалось, что она стоит за деревом и смотрит на него.

— Чушь какая-то… — вырвалось у него. — Какая еще Аня?

Не было у него девушки постоянной — по крайней мере, так, чтобы серьезно.

Шаров быстро дошел до угла дома. Задраенные окна всех трех этажей выглядели безжизненно. Света не было видно вообще нигде, и он никак не мог к этому привыкнуть. В той Москве, где он находился еще вчера, лампочки горели всюду, электроэнергию никто особо не экономил.

Дверь в подъезд открылась с противным скрипом. Пахнуло сыростью и затхлостью, однако было ощутимо теплее, нежели на улице.

Он поежился.

«Квартира № 5» — цифра высветилась в мозгу желтоватым латунным номером.

Но ведь у него нет ключа.

Шаров посмотрел на двери первого этажа. Ни звука. В его Москве некоторые соседи вполне могли включить магнитофон в три утра или устроить семейные разборки.

На цыпочках он поднялся на второй этаж, автоматически перенеся ногу через предпоследнюю ступеньку.

Удивившись, он повернулся и посветил фонариком. Деревянная ступень отсутствовала — вместо нее зияла дыра. Когда-то он из-за этой дыры получил травму и пропустил… Что? Что-то важное…

Он автоматически посмотрел на правую дверь. Она вдруг приоткрылась и оттуда выглянул низенький лысый человечек.

— Андрей? Это вы?

Шаров вздрогнул.

— Нет, — вырвалось у него. — То есть… да.

— Это вы… — с облегчением произнес мужчина. Его бледное лицо было похоже на шляпку поганки. — Мне сказали… что если вы придете…

— Кто сказал?

Мужчина испуганно огляделся и замотал головой.

— Я не…

— Это тот мужик со стадиона? Букмекер?

— Да… — выдавил лысый. — Он… недавно снова приходил и спрашивал про вас.

— Когда — недавно?

— Дня три назад. Или пять.

Шаров задумался. Лицо бледнопоганочного ему вдруг припомнилось.

— Ты за мной следишь, что ли?

— Нет, но я… по ночам не сплю, вы же…

— А почему ты не в армии?

Мужчина странно скривился, его словно перекосило.

— У меня белый билет, уважаемый, — шепотом заговорил он. — Категория «Д», вы совсем забыли, миленький…

— Что это значит? — Шаров начал припоминать. Перекошенное лицо, выпученные глаза, пена у рта — вот он, человек из его снов, реальный, настоящий, а не полуночный кошмар. Кажется, лысый сам просил вызывать скорую, если приступ зайдет слишком далеко, а потом от врачей Шаров узнал, что мужчина страдает тяжелой формой шизофрении. Квартиру рядом сотрясали периодические погромы, нечеловеческие крики, бой посуды и звон стекла.

Часто лысый бредил наяву — его рассказы о том, как он побывал в будущем, могли длиться часами. Сидя на лавке во дворе, лысый лузгал семечки и буквально изливал на прохожих свои бредни — про космические корабли, гонку вооружений, звездные войны, какого-то Рейгана и Брежнева, ядерную войну, сверхзвуковые самолеты и многое-многое другое. И до того у него выходило правдоподобно, что, если начать слушать, было не оторваться. Местный сумасшедший, в каждом дворе есть такие, но их никто не слушает.

Теперь Шаров ясно вспомнил его.

— Что, припомнил? — заметил его реакцию лысый. — То-то же. Сам-то где был? Там? — он мечтательно посмотрел вверх.

Шаров покачал головой.

— В командировке.

— Я тоже так это называл… если хочешь знать, то… назад пути нет.

— Что ты имеешь ввиду? — Шарова словно током ударило.

— Ты не сможешь вернуться, — пожал плечами бледнопоганочный. — Никак. Я пытался. Ничего не помогает, — теперь он говорил каким-то грустным отрешенным голосом. — Я пил таблетки самые сильные, которые только можно найти, требовал электрошок, мне даже делали трепанацию, вот, смотри! — он внезапно нагнул голову. — Посвети сюда!

Шаров машинально направил луч фонарика на его лысый блестящий череп и отшатнулся. Жуткий шрам опоясывал голову сзади и по бокам, начинаясь сразу за ушами.

— Снимали черепушку, — обыденным тоном, будто это было в порядке вещей, произнес мужчина. — Все бесполезно. А ты… — он вдруг выпрямился и в упор глянул на Шарова. — Ты хотел бы вернуться?

— С чего ты… — Илья сделал шаг назад.

— У тебя кроссовки оттуда, думаешь я совсем дурак?

Шаров посмотрел на свои грязные, потерявшие цвет, но не форму «Адидасы».

— Так значит ты…

— Ну наконец-то… — выдохнул лысый. — Все спортсмены — тугодумы, но ты всегда был особенным…

Шаров проскрежетал челюстями, кисти сжались в кулаки.

— Ты не злись, — миролюбиво продолжил лысый. — Каково, по-твоему, слыть