Молох (сборник) - Станислав Лем

6

В конце я добавлю такое общее и предостерегающее замечание. Вступая на дорогу, а точнее говоря — сначала только на тропинку новых технологических решений, мы становимся, не зная об этом, лицом к лицу перед опасностями, которые предсказателям даже не снились. Джинн атомной энергии, выпущенный из нуклонов, уже не поддается попыткам впихнуть его обратно в первоначальное укрытие. От микроразмерной роботехники мы также можем ожидать много неизвестных нам услуг, но также много неиспытанных еще несчастий.

7

Отрезвляющему принижению этого моего «насекомого» прогноза, который начал осуществляться, должны послужить следующие замечания. Во-первых, насекомые, как и все, что составляет живую природу, не служат ничему (хотя могут быть, как, например, пчелы, использованы нами). Но в целом живые создания не имеют никакой цели существования, кроме дарвиновской — выживание наиболее приспособленных. Следовательно, и биоморфы не годятся сейчас для чего-либо, они — «машины только для существования». Во-вторых, насекомые размножаются и благодаря этому проложили свою богатую видами эволюционную колею. Ясное дело, чтобы размножаться, нужно располагать специально ориентированными системами организма, которые именно среди насекомых проявляются своей необычайной разнородностью в многоэтапности жизни (от яйцеклетки, гусеницы, личинки в разных жизненных средах через метаморфозы до зрелой формы, способной к размножению). Для биоморфов трудно ожидать чего-то аналогичного. Простейшей их задачей могла бы быть борьба, связанная с авторазрушением, и потому я посвятил ей текст, процитированный во вступлении. Но «мотивацию», как сито, селекционно управляющее программой существования, мы можем в принципе включать в программы будущих биоморфов, и это означало бы, говоря очень кратко и метафорично, «выход из шаблона насекомых» в направлении, которого сегодня мы не можем еще придумать, так же, как ни один внеземной разум не сумел бы в мезозойскую эру «додумать» современного человека — homo sapiens. Тогда не было никаких предпосылок и никаких образцов в качестве указателей направлений для такого прогноза, и то же самое приходится говорить в вопросе биоморфов. Может быть, возникнут летающие формы, формы, которыми энтомологическая инженерия могла бы пользоваться в целях, которых мы не знаем, так как они еще не появились. То, что человек не является «машиной для ничего», ибо изобрел свою прометеевскую и фаустовскую основу, объясняется тем, что мы покинули страну естественной эволюции и благодаря разуму должны жить и выживать «по собственной инициативе».

Есть еще небольшой вопрос: в чем причина того, что я взял парадигму насекомого как образец для проектирования и почему столько раз к ней возвращался? Но на этот вопрос ответа я не знаю. Мне кажется, что в ожиданиях, обращенных к технологии биоморфов, я осторожнее американских ученых: если они говорили УЖЕ о «разумности», которую можно приписать биоморфическому пути, то я по-прежнему считаю, что говорить следует об «инстинкте», который, однако, может проявлять в действии ВИДИМОСТЬ некоей разумности. Различие между интеллектом и инстинктом в том, что интеллект может сам программироваться и перепрограммироваться, инстинктам же этого не дано.

Искусственный интеллект как экспериментальная философия[126]

I

1

Для ясности следует сказать, что не существует ни искусственного интеллекта, ни экспериментальной философии — существуют только зачатки, предположения и начальные связи между ними. Это положение вещей не меняет даже поток работ и книг с аналогичными названиями, в которых рассматривается теория и практика бытия, где HARDWARE и SOFTWARE выступают КАК отдельные более или менее универсальные представители (или только частные модели) ИСКУССТВЕННОГО ИНТЕЛЛЕКТА (Artificial Intelligence). Когда не существовало даже эмбриона АI, Саймон и Ньюэлл назвали свою программу «GPS»: General Problem Solver. Таких названий «на вырост» здравый смысл советует избегать, ибо что может быть лучше и универсальнее, чем «Всеобщий Решатель Проблем»? Его не было и по-прежнему нет. То же самое можно сказать и об экспериментальной философии, имея в виду и то, что у этого выражения есть привкус оксюморона, потому что философия «не знает границ», то есть она заканчивается не там, где начинается поставленная Карлом Поппером стена экспериментальной фальсификации. Философия выходит за рамки неустойчивости опытов (эмпирических, не ментальных), и это идет в различных направлениях, будь то онтология, наука о бытии (существовании), или эпистемология (наука об источниках правомочности познания).

2

Уже здесь я вынужден заявить, что не считаю не только «человеческий разум» уникальным явлением в космосе, обязательным изначально, но и все философские школы на Земле я не считаю исчерпывающим «потенциальным собранием возможных философий». Я считаю, что мы, как существа разумные, являемся подклассом собрания таких существ в Космосе, и это касается и наших философских систем.

С вышеуказанным ограничением, кроме как аподиктически, поспорить не получится. На Земле существует много религиозных верований, оформивших свою мировоззренческую ориентацию в виде философии. С точки зрения естествознания существует только одна точная наука в отличие от гуманитарных наук, где principium falsificationis experimentalis[127] применить не удастся. Для точности надо добавить, что размеры устойчивости или слабой устойчивости естественных дисциплин очень разные. В зависимости от точки зрения эволюция по Дарвину является или не является устойчивой на практике, a fortiori это касается антропогенеза, лингвогенеза и (повторяюсь) биогенеза. На вопрос, позволяет ли или не позволяет освобожденный и помещенный в физический вакуум ГЕНОМ (как «нуклеотидное плетение ДНК») в таком состоянии изоляции вывести из своей физико-химической структуры ЖИВОЙ ВИД, из которого он был взят, мы точного ответа не знаем — ни ДА, ни НЕТ. Эта неуверенность может быть ликвидирована только в процессе дальнейшего прогресса науки, и поэтому уверенно говорить, что будет так или иначе, сегодня трудно.

3

Овладение новой территорией знаний, то есть вступление в область, представляющую собой белое пятно в нашем прежнем познании, сопровождается в основном достаточно наивным оптимизмом, упрощающим проблемы и иногда являющимся редукционным. Говоря наивно, склонность к редукционизму является одной из основных черт познающего человеческого сознания, так как МЫ ЖЕЛАЕМ, чтобы было так, как говорил Эйнштейн: «Raffiniert ist der Herrgott, aber boshaft ist Er nicht». Однако надежда на это часто не оправдывается.

4

Учитывая этот фактор познания, начало исследований, у которых впереди просматривалась перспектива обладающего Разумом ИСКУССТВЕННОГО ИНТЕЛЛЕКТА как Души в Машине, было полно оптимизма. Скоро выяснилось, что он несвоевременный, а не только преждевременный.

5

Сообразительность — это способность переработки данных, полученных органами чувств, с целью максимализации возможности выживания особей и их потомства. Разум, как я думаю, является надстройкой над этой способностью животных, позволяющей выходить за границы минимального survival of the fittest: ибо мы выходим за пределы получаемой информации от органов чувств и ее интерпретации животными, что породило в человеке каузализм. Каузализм был навязываем миру везде, «где придется», например, как анимизм: между танцем для вызова дождя и дождем как осадками тоже ДОЛЖНА была существовать причинно-следственная связь, и эта динамичная схема, сохраняясь во многих религиях, как правило, в своем продолжении выходит за границы мира (в некий потусторонний мир, или в какой-нибудь метемпсихоз, или еще куда-то, туда, например, где раки зимуют). В XVIII веке Д. Юм критиковал «эвристику каузализма» как «закон самодостаточный своими доказательствами», имеющими силу логики. Эта эвристика — как считали — не следует из опыта. Это было развитие взглядов Локка, который не признавал существования знания a priori. А Кант считал, что синтетические суждения a priori возможны (как уже врожденные). Спор же был о том, справедливо ли nihil est in intellectu, quod prius non fuerit in sensu[128] или нет. По моему мнению, не надо обязательно заниматься теориями искусственного интеллекта, а скорее сравнительной нейрофизиологией животных и людей, а также их поведением в конситуативно приближенной или идентичной среде (нише), чтобы заметить, в какой степени «разумность» человеческая или нечеловеческая обусловлена внешним миром (также и в смысле imprinting[129]), ограничена («невозможностями») им и затем сформирована. Конечно, Юм, отвергая принцип каузализма как логического понятия, был прав. Впрочем, благодаря достижениям физики ХX века мы вышли уже в определенном смысле «за разум», так как МЫ ЗНАЕМ, НО НЕ ПОНИМАЕМ, например, квантовой механики, тоннельных эффектов в микромире, а также «замену местами» времени и пространства под поверхностью событий Черных Дыр в Мегамире.